Мысли вслух на Лк 3:23-38

Родословие — весьма древний литературный жанр, и для сегодняшнего читателя на первый взгляд оно кажется скучным и странным. Восприятие евангельских родословий осложняется еще и различиями между тем, которое приводит евангелист Лука в сегодняшнем чтении, и тем, которое мы находим у евангелиста Матфея. Тем не менее родословие как жанр и евангельские родословия в частности несут вполне определенную смысловую нагрузку и занимают важное место в системе библейского повествования.

Основные идеи, которые выражают родословия в Священном Писании, можно назвать преемственностью, единством и историчностью. Перечисление предков и потомков напрямую отражает генетическую, как мы бы сейчас сказали, связанность людей, например — наследование обетований предков и присущего им стояния перед Богом. Однако, поскольку в древних литературах (а вероятно, и в древней лексике) не существовало отвлеченного понятия генетической преемственности, самые разные авторы (не только в библейских повествованиях, но и вообще в древневосточных литературах) выражали эту мысль, приводя родословия. Далее, родословие выражает причастность тех, кто включается в него, некоторой единой природе, единому феномену. В современном языке мы скажем «все люди — братья, потомки Адама». Древний автор выражает эту мысль, приводя генеалогию потомков Адама. Наконец, события жизни тех, кто упоминается в биографии, полагаются включенными в единый поток общей истории, где одно явление следует из другого и наследует ему. Символические числа поколений, как в родословии Евангелия от Матфея, подчеркивают исторический ритм и закономерность событий. Так события жизни людей обретают в родословии свою историческую почву и контекст. Это особенно важно именно в библейском повествовании, потому что история — его живая ткань.

Родословие Христа, которое приводит евангелист Лука, в отличие от родословия у Матфея, полностью подчинено главному. Его ключевое слово — последнее. Евангелист перечисляет «Иисус... был, как думали, Сын Иосифов... Адамов, Божий». Намеренно заключая долгое перечисление невозможным сопоставлением, евангелист наглядно подчеркивает символический характер всего родословия. Ведь Адам — творение Божье, а не Его сын в строгом смысле этого слова. И потому принадлежность Иисуса всему приведенному ряду поколений становится относительной, целиком зависящей от факта Воплощения. Далее, в Израиле действовал закон левирата, по которому родственник умершего бездетным женился на его вдове, и первенец этого брака считался сыном умершего бездетным. Евангелист Лука, в отличие от евангелиста Матфея, приводит родословие в соответствии с этим законом, что также подчеркивает его условный характер. Но несмотря на все это, родословие Иисуса недвусмысленно выражает полноту и реальность Его принадлежности к нашему роду. Основная мысль, которую евангелист хочет донести этим литературным приемом до читателя, вкратце такова: Иисус — Сын Человеческий и Сын Божий, приход Которого стал итогом всей священной истории.

Почему нам так важна родословная Спасителя? Ведь Он рожден был от Духа Святого, но, тем не менее, евангелист помещает ее в свой текст, хотя мог бы этого не делать. Причем начинает со слов: «Он, как думали (!), был сын Иосифа». Если это просто заблуждение, бытовавшее среди людей, зачем об этом писать? Но мы знаем, что ни одной случайной буквы в Слове Божьем нет. Значит, мы должны понять, что именно говорит нам Господь через это. Может быть, Ему нужно показать, что Своим приходом в мир Он пришел к человеку не как вышний к нижнему, а как свой, родной, чтобы стереть последнюю грань, мешающую любви человека к Богу и Бога к человеку. Ведь кто был Иосиф? Один из рода, возводимого к Адаму. Но ему доверена забота о Боге. В образе Иосифа, прижимающего к своей груди младенца Иисуса, все люди через родословную обретают полноту богообщения.

Но ведь не просто к Адаму возводится этот род: «…Сифа, Адама, Бога», пишет евангелист. Бог в начале и Бог в конце. Он альфа и омега этой родословной. А эта родословная становится прообразом родословной всего человечества. Последняя точка этой родословной становится вершиной родословной человечества, к своему концу еще не пришедшей. «Христос глава Церкви», говорит нам Апостол. Глава, вершина… это есть нечто имеющее глубокую связь со всем прочим, это есть его завершение, исполнение, а не что-то отдельное, данное извне. Вот именно это и призвана напомнить нам родословная Спасителя.

Генеалогии, родословные списки для Библии жанр вполне традиционный. И практически никогда они не используются по своему прямому предназначению. Конечно, генеалогическое древо Спасителя было бы нам интересно и само по себе, безотносительно к каким бы то ни было иным литературным задачам. Но евангелисту, как видно, именно эти другие задачи оказались важнее собственно истории.

О таком его отношении к истории можно судить хотя бы по тому несомненному факту, что генеалогия Иисуса у Луки отличается от Его генеалогии у Матфея. Комментаторы приложили немало усилий и выдвинули немало глубокомысленных и остроумных версий для объяснения расхождений в разных вариантах генеалогии Иисуса у синоптиков. Не исключено, что некоторые из них верно объясняют дело. Но, как бы то ни было, главный вопрос всё равно остаётся: а что вообще может дать нам такая генеалогия в плане понимания личности Иисуса и смысла Его земного служения? Каково бы ни было происхождение Иисуса, Он в любом случае остаётся Тем, Кто Он есть.

И всё же: зачем нам знать о земных предках Спасителя? С одной стороны, для того, чтобы избежать того спиритуализма, который уже начинал проявляться в околоцерковной среде тогда, когда создавались синоптические евангелия. Христа тогда некоторые считали уже не Человеком, а кем-то вроде ангела, у которого не было и не могло быть земной истории. И генеалогии тут играли роль своего рода исторической привязки, без которой о христианстве в его подлинном смысле говорить не приходилось.

Но было и нечто иное, более глубокое: без генеалогий, как это ни покажется странным, не могло быть полноценного представления о том Царстве, которое принёс в мир Спаситель. Оно, конечно, по Его собственным словам, «не от мира сего». Но это не означает, что оно вне истории. Наоборот, оно именно в истории, в истории настолько, что после прихода Христа, после Его смерти и воскресения, после Пятидесятницы история только и определяется его присутствием в мире. Оно само теперь и есть история, весь смысл христианской истории и сводится к истории Царства, входящего в мир.

«Неотмирность» же его заключается в том, что оно существует по своим законам, а не по законам падшего мира. Царство чуждо не мира, а того греха, в котором лежит мир, не истории, а того исторического зла, которое порой путают с самой историей. И генеалогии призваны напомнить нам об этом. Напомнить о том, что и Царство, и Тот, Кто принёс его в мир, с самого начала были частью истории. Истории мира, истории своего народа, истории человечества. И это не случайно: так было задумано Богом с самого начала.

Евангелист отмечает, что Иисус крестился вместе со всем народом, и значит, Он не отделяет Себя от людей, не противопоставляет им. Он, безгрешный и не нуждавшийся в очищении грехов водным крещением, готов разделить с людьми последствия совершаемого нами зла.

Именно в момент Его крещения открывается небо, закрытое от людей со времён грехопадения. Открывается не в момент голгофской жертвы, когда грехи будут смыты Его кровью, но уже теперь, когда Он в иорданских водах принимает на Себя последствия грехов не только множества кающихся в этот день, но и грехов всего человечества, огромной части которого и сегодня мысль о покаянии кажется нелепой. Шаг в воды Иордана стал одним из важнейших шагов на Голгофу.

Родословная Иисуса в Евангелии от Луки строится иначе, чем в Евангелии от Матфея. Евангелие от Матфея подчёркивает принадлежность Иисуса к израильскому народу, поэтому родословная начинается с Авраама и ведётся через века и поколения, составляющие ветхозаветную историю Израиля. В Евангелии же от Луки подчёркнута всемирная миссия Иисуса, поэтому от реальности Его уникальной личности евангелист переходит родословной, уходящей в глубь веков, к началу, к Первоисточнику - Тому, Кто и в начале и в конце один и Тот же.

Переходя к основной части Евангелия, Лука увязывает в один рассказ продолжение истории Иоанна Крестителя, начало служения Иисуса Христа и две Его генеалогии. Именно две! В этом парадоксе и раскрывается радостная Весть: Иисус два раза назван Сыном Божьим — в человеческой истории (то есть в собственно нисходящей генеалогии от Иосифа до Бога) и в божественном откровении, когда во время Его крещения с небес прозвучал голос Отца. Это значит, что история и откровение сливаются в одно целое в жизни одного Человека и теперь слово Божье прозвучит из человеческих уст. Это также означает, что слова и дела Иисуса из Назарета, о которых читатель узнает в последующих главах, действительно открывают Бога — Он оказывается непосредственно в гуще земных событий, на улицах и равнинах Палестины и — в сердце читателя.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к образу Иоанна Крестителя. И здесь мы снова встречаемся с разным видением евангелистов Матфея и Луки, на этот раз относительно служения Иоанна. В отличие от Матфея, Лука, помимо общего содержания проповеди пророка (ст. 3–9), упоминает также те советы, которые Иоанн давал людям разных профессий и сословий (ст. 10–14). Советы эти были в разных случаях различны, но было в них и нечто общее: все они так или иначе были связаны с вопросом о соблюдении данных Богом заповедей.

Очевидно, напоминая слова Исайи о необходимости «подготовить путь Господу» (ст. 4), Иоанн имеет в виду прежде всего важность следования Торе. Казалось бы, в таком призыве не было ничего принципиально нового: об этом говорили все ветхозаветные пророки. Но было в деятельности Иоанна и нечто необычное.

Не случайно в рассказе евангелиста упоминаются сборщики налогов («мытари») и воины (ст. 12, 14). И те, и другие в еврейском обществе евангельских времён были изгоями. На мытарей смотрели, как на коллаборационистов, сотрудничающих с оккупантами и обирающих собственный народ. Что касается воинов, то здесь, вероятно, речь идёт о римских солдатах, которые были или язычниками (что маловероятно), или прозелитами (обратившимися в иудаизм бывшими язычниками). Общественное положение таких прозелитов было довольно двусмысленным: они не считались полноправными членами еврейской общины (таковыми становились лишь их дети), а для соплеменников они были чужаками, а нередко и предателями.

Иоанн же, как видно, принимает каждого независимо от социального и религиозного статуса. Он, очевидно, не думал, что грядущее мессианское Царство будет дано лишь правоверным иудеям. Путь был открыт даже тем, кто считались для народа Божия людьми потерянными, и потерянными навсегда —мытарям. Ведь свой грех они совершили осознанно и добровольно, а от последствий такого греха, как считалось, очиститься невозможно, даже если впоследствии согрешивший искренне раскаивался в содеянном. Бог мог принять его раскаяние, но скверна, оставленная грехом, навсегда ложилась на него самого и на его потомков.

Иоанн между тем не отталкивал и мытарей, требуя лишь, чтобы после очистительного омовения («крещения») они впредь не нарушали норм Торы (ст. 13). Для него, очевидно, сотрудничество с римскими властями не было столь страшным грехом, как для большинства его современников. Но дело было, конечно, не только в этом. Ведь Иоанн, как никто другой, понимал, что Мессия, Которого он ожидал и о приходе Которого свидетельствовал, принесёт в мир Царство, где каждому будет дана возможность начать жизнь с чистого листа. А его собственной задачей было приготовить народ Божий к этой новой жизни. Жизни, к которой, раскаявшись, сможет приобщиться даже самый страшный грешник, если только он сумеет принять главный дар Царства — дар Божьей любви.

Слово «покаяние» стало для нас привычным. Мы каемся потому, что так надо. Мы каемся во множестве грехов, но меняется ли при этом наша жизнь? Не принося плодов покаяния, мы можем смело относить к себе слова Крестителя о «порождениях ехидны» и «секире при корне дерев». При этом, ясно, какие плоды должны приносить сборщики налогов (мытари) и военнослужащие. А если мы к ним не относимся? Что делать нам? Чтобы это понять, необходима серьезная работа над собой, внимание к своей жизни, решимость жить по-другому. И тогда перед нами открывается возможность крещения Духом и огнем, следования за Возлюбленным Сыном, надежда услышать заветные слова: «В тебе Мое благоволение!»