Мысли вслух на Рим 6:2

Когда у Павла встречаешь слова о том, что мы как христиане умерли для греха, ассоциации возникают самые разные, и ближайшая нередко оказывается связана с каким-то особенно суровым аскетизмом, с беспощадной борьбой, с готовностью противостоять своей собственной падшей человечности, хотя бы и до смерти. Наверное, в падшем мире так оно и есть, тем более, что апостол и сам в некоторых своих посланиях говорит о том, что сохранить верность Торе, соблюсти её до конца можно лишь ценой собственной жизни: ведь, пока грешный человек жив, он продолжает грешить, таково свойство его падшей человеческой природы.

И если бы христианство было ещё одной, новой религией, наверное, этим можно было бы и ограничиться: ведь падший человек действительно не в состоянии сделать больше. Но христианство не новая религия, а новая жизнь, жизнь в том самом Царстве, которое Спаситель принёс на землю, сказав, что оно «приблизилось». И жизнь эта с грехом совершенно несовместима. Если только мы хотим жить жизнью Царства, грех из нашей жизни должен исчезнуть. Но ведь для этого нужно полное преображение человеческой природы, иначе об избавлении от греха говорить не приходится! С одной стороны, так оно и есть. Но, с другой стороны, процесс преображения в Царстве отдельного человека неотделим от истории самого Царства в нашем преображающемся, но ещё не преображённом до конца мире.

Это, в известном смысле, две стороны одного и того же процесса: до тех пор, пока Царство не раскроется во всей своей полноте, ни один из нас, ищущих Царства или в нём живущих, всей полноты его жизни не обретёт, а значит, наша собственная духовная биография с историей Царства в нашем мире связана теснейшим образом и ею определяется. Однако до тех пор, пока наша человеческая природа до конца не преобразится, от греха мы не избавимся! Так что же: перспектива безгрешной жизни откладывается до дня возвращения Христа и окончательного торжества Царства? И да, и нет. Да, потому, что только тогда мы окончательно избавимся от греха. Нет, потому, что избавиться от власти греха мы можем раньше, чем окончательно и навсегда избавимся от самого греха.

Такое утверждение может показаться странным, если не принимать во внимание того факта, что Царство уже «приблизилось», оно здесь, и к его жизни можно приобщиться уже сегодня. Конечно, в нашу переходную эпоху, эпоху наступающего Царства, мы, скорее всего, будем жить одновременно в двух мирах: в прежнем, непреображённом мире и в Царстве. А в таком положении только от нашего духовного состояния зависит, какая из двух составляющих нашей, как говорят философы, экзистенции, окажется определяющей.

В идеале наша жизнь должна определяться исключительно той её составляющей, которая принадлежит Царству. И тогда для греха мы будем мертвы: он будет существовать в нашей жизни, как нечто по отношению к ней внешнее, не определяя её качества, быть может, лишь иногда делая попытки вторгнуться туда, куда ему всё равно не будет дороги. Наверное, это максимум того, чего мы можем достичь в нашу переходную эпоху, в эпоху, когда Царство уже здесь, но ещё не раскрылось до конца.

Мы часто сравниваем наше собственное крещение, обращение к Богу с началом новой жизни. Апостол Павел говорит нам о том, что на самом деле, становясь Христовыми, мы в первую очередь принимаем смерть и именно в ней соединяемся со Христом. Он говорит нам, что наше согласие войти в Его благодать — это в первую очередь наше согласие разделить Христово страдание в этом мире, принять на себя хотя бы мельчайшую часть Его ран. И именно об этом подобии в первую очередь говорит Павел.

Потому что не простившись с грехом, с тем самым «ветхим человеком» в себе — мы не сможем ожить вместе со Христом для вечной жизни. Погребение, которое имеет в виду апостол, это в первую очередь смерть наших страстей, нашего себялюбия. Нашего желания сделать по-своему, несмотря ни на что, нашей ненависти или просто равнодушия к ближнему. Со всем этим нам должно проститься для того, чтобы воскреснуть уже обновленными Его благодатью и Его прощением. Для того чтобы дальше в нас жил не наш грех, а Христос.

Продолжая свои размышления о Царстве и о праведности, апостол задаётся риторическим вопросом: если действие благодати Божией бывает особенно заметно на фоне того греха, в котором пребывает падшее человечество, не означает ли это, что Богу полезны даже совершаемые христианами грехи (ст. 1)? Если история Торы и Царства такова, что Царство входит в мир тогда, когда мир обнаруживает свою греховность полной мерой, быть может, и духовная биография отдельного человека или отдельной христианской общины тоже должна включать в себя, так сказать, этап «выявления греха» с тем, чтобы дать место действию благодати Божией? Но Павел тут же отвергает такую возможность, указывая на то, что теперь, когда Царство вошло в мир, ситуация стала иной, и воспроизводить историю спасения на примере собственной жизни не стоит. Он говорит о других духовных процессах, которые неотделимы от того главного, что началось с приходом в мир Иисуса Христа. Он напоминает, что то омовение (крещение), которым омывается каждый, входящий в Церковь, во имя Иисуса Христа, есть не что иное, как приобщение к смерти, которой Христос умер на кресте (ст. 3).

Это может показаться несколько странным, ведь смерть Спасителя на кресте была лишь этапом Его пути, который завершается всё же не смертью, а воскресением. Но дальнейшие рассуждения Павла проясняют, что он имел в виду, говоря о «крещении в смерть». Он говорит о подобии крестной смерти, которая соединяет христианина с Иисусом в Его воскресении (ст. 5). Логика апостола проста: грех держит человека в плену лишь до тех пор, пока он жив (ст. 7). Смерть освобождает его, так что грех уже больше над ним не властен (ст. 6). Но смерть может быть как уходом в шеол, чем она и была для бесчисленных поколений, живших до пришествия в мир Спасителя, так и шагом в новую жизнь, в жизнь Царства, которую верные могут разделить с воскресшим Иисусом (ст. 8 – 9). Для Павла, как видно, жизнь и смерть — не сменяющие друг друга состояния человеческого существования, а формы отношений с Богом, имеющие разную меру полноты, от Царства, где полнота абсолютна, до шеола, где сами отношения почти совершенно отсутствуют. А праведность и грех — два пути, из которых один ведёт к укреплению и углублению отношений с Богом, завершаясь в Царстве, а другой — к их разрушению, завершаясь в шеоле. Иисус прошёл Свой земной путь, путь праведника, преодолевшего смерть (ст. 10). Но Царство ещё не вошло в мир во всей полноте, и христианин, ищущий Царства, должен понимать, что каждый его грех теперь становится преградой не только на его пути в Царство, но и на пути Царства в мире (ст. 11 – 13). Прежде, до пришествия Мессии, вопрос человеческой греховности был, в известном смысле, вопросом частным.

Конечно, грех во все времена отделял человека от Бога. Но прежде вопрос стоял лишь о чистоте или нечистоте, о том, готов или не готов человек к той встрече с Богом, которая происходила у алтаря. Теперь вопрос человеческой греховности стал вопросом глобальным, он стал вопросом о Царстве, о том, войдёт ли человек в Царство или нет. И о том, будет ли он нести Царство в мир или останется в стороне. История Торы и праведности завершилась с приходом Спасителя. Началась история Царства, завоёвывающего мир. И, как на всякой войне, каждый шаг здесь может быть шагом, ведущим к смерти. Или шагом, ведущим в жизнь.

Сегодня апостол Павел подводит итог размышлениям на тему «грешить или не грешить». Это сейчас нам могут показаться странными обвинения, выдвигаемые некоторыми оппонентами Павла (см. Рим. 3:8), но тогда, по всей видимости, такая позиция могла быть распространенной: мол, чтобы всеми своими силами способствовать воплощению того, о чем мы молимся в первой части молитвы «Отче наш», нужно именно грешить, потому что тем мы поспособствуем большему явлению славы Божией миру. Однако Павел старательно объясняет, что Христос дал нам не свободу грешить, но свободу не грешить. И что «дар благодати» дан нам для освобождения от осуждения и «к оправданию от многих преступлений» (см. Рим. 5:16). Поэтому, если мы освобождены от рабства греха, то зачем нам снова себя закабалять? Зачем идти туда, где мы уже были? Зачем возвращаться на свою блевотину (см. 2 Пет. 2:22)? Чтобы было нам хуже, чем прежде (см. 2 Пет. 2:20)? Вот и Павел в этом тоже не видит абсолютно никакого смысла!