Мысли вслух на 1 Кор 14:26-40

Завершая разговор о дарах и о служениях, Павел призывает к тому, чтобы в церковных собраниях был порядок, никого при этом не ограничивая и не осуждая даже таких экстатических проявлений, как глоссолалия (ст. 39 – 40). Конечно, говоря так, апостол имеет в виду и церковную дисциплину тоже. Но дело, очевидно, не только в ней. Прежде всего Павел имеет в виду духовную пользу Церкви как общины христиан, живущих в Царстве. А смысл существования Церкви заключается прежде всего в том, чтобы быть местом, где к Царству может приобщиться каждый: как тот, кто уже сделал свой выбор и имеет опыт жизни в этом Царстве, так и тот, для кого оно пока лишь абстракция, нечто, о чём он, быть может, слышал, но к чему не имел ещё возможности прикоснуться. Потому-то и говорит Павел о том, что глоссолалия и пророчество должны прежде всего иметь в виду задачу донести откровение до церковной общины, а не просто продемонстрировать собравшимся собственные «духовные достижения» тех, кому они даны.

Наверное, задача объяснить смысл пророчества казалась многим менее «возвышенной», чем пророчествовать или «говорить языками», но на самом деле, по свидетельству апостола, без такого объяснения и то, и другое становится бесполезным для Церкви (ст. 26 – 31). Можно, конечно, предаться «экстазу без границ», но подобного рода состояния с духовной точки зрения ничего хорошего не несут и не говорят о подлинности переживания: в нормальном случае, как видно, даже в экстазе человек не должен терять контроля над собой (ст. 32). То же относится к естественной эмоциональности и общительности, которой в церковных собраниях, как видно, особенно отличались женщины (ст. 34 – 35).

Конечно, сами по себе эмоции или общительность ничего плохого не несут. Проблемы начинаются тогда, когда эмоциональные и чересчур общительные натуры не считают нужным контролировать себя даже тогда, когда они вполне в состоянии это сделать. И главная проблема здесь, как и в случае неконтролируемого экстаза (особенно тогда, когда такой экстаз, как и собственные эмоции, вполне можно было бы взять под контроль), заключается не в том, что все такие проявления религиозных или околорелигиозных чувств нередко мешают собравшимся, а в том, что они несовместимы с пребыванием в Царстве. Конечно, естественная эмоциональность, так же, как и естественная склонность к экстатике, сама по себе не является непреодолимым препятствием на духовном пути. А вот духовная и эмоциональная распущенность, если не осознать её как грех и с ней не бороться, таким препятствием станет непременно. Мало того, она вполне может оказаться дурным примером для тех, кто в Церкви недавно: ведь внешне такая распущенность очень похожа на духовную свободу, о которой столько говорит Павел. Но по сути она не только не похожа на неё, но прямо ей противоположна. И Павел считает необходимым напомнить об этом коринфским христианам (ст. 36 – 37), среди которых, по-видимому, были и такие, кто нередко путал одно с другим.

Говоря о языках, Апостол вспоминает пророчество Исайи: «За то лепечущими устами и на чужом языке будут говорить к этому народу» (Ис 28:11). Такое наказание определил Господь Израильтянам за то, что они «не хотели слушать» (Ис 28:12) пророка. У Исайи чужой язык — язык завоевателей, знамение Божьей кары. Дар языков, употребляемый не по назначению, не становится ли причиной разделения и, тем самым, знамением наказания?

Апостол устанавливает жесткое правило, запрещая публично говорить языками, если нет истолкователя. Языки не отвергаются вовсе — ими можно говорить в личной молитве (28); однако принцип «молчи в церкви» должен был огорчить тех, кто привык хвалиться этим даром (ср. Мф 6:1-8, 16-18).

Пророки также должны соблюдать порядок. Замечательно, что истинным пророкам послушны и «духи пророческие»; они соблюдают порядок, чтобы верующие могли «поучаться и получать утешение» (а для этого, например, пророки не должны говорить все одновременно — иначе никто ничего не поймет).

Требование «жены... да молчат» — едва ли абсолютный запрет; выше Апостол разрешает женщинам не только молиться, но и пророчествовать, требуя лишь покрытия головы (см. 11:5).

Слова «все должно быть благопристойно и чинно» показывают, что должный порядок — не меньшая ценность, чем свобода пророческого Духа, Который «дышит, где хочет» (Ин 3:8).

Греховный мир склоняет многих людей к мысли, что свобода и порядок несовместимы; но они совмещаются там, где царит любовь. Так должно быть и в Церкви.