Мысли вслух на Гал 6:11-18

Завершая разговор об обрезании, Павел расставляет все точки над i. Он прямо говорит, что проповедники, призывающие галатийских христиан к обрезанию, поступают так лишь для того, чтобы избежать гонений: ведь им, в сущности, безразличен иудаизм, они вовсе не так религиозны и хотят лишь принять вид правоверных иудеев с тем, чтобы избежать неприятностей (ст. 12 – 13). Более того: они, возможно, призывали христиан обрезываться ещё и для того, чтобы заслужить похвалу от тех, кто иначе смотрел бы на них, как на врагов: ведь они не только не выступали против обрезания, но даже приводили к нему многих, а это в глазах лидеров Синагоги само по себе могло заслуживать похвалы, быть может, даже иногда заставляя их смотреть сквозь пальцы на содержание проповеди тех, на кого в ином случае они бы обрушили свой гнев.

Речь шла о своего рода компромиссе: право проповедовать Христа в обмен на обязанность проповедовать необходимость обрезания. Но Павел, как видно, выступает резко против любых подобного рода компромиссов: для него обрезание, как и иудаизм в целом, — вещь слишком серьёзная для того, чтобы делать её разменной монетой. Он подтверждает своё уже не раз высказанное отношение к религии: во Христе она не значит ничего, здесь обрезанные и необрезанные равны (ст. 15).

Для тех, кто это принимает, религия может стать естественной и органичной формой жизни в Царстве, и Павел готов приветствовать сделанный этими людьми выбор (ст. 16). Но себя он считает совершенно свободным в том, что касается его отношения к религии, включая и вопросы, связанные с обрезанием: страдания, перенесённые им ради Христа, апостол, как видно, считает достаточным основанием для такого отношения (ст. 17). Так разрешает Павел неразрешимый в нашем, ещё непреображённом, мире вопрос о религии: в духе той свободы, которая в Царстве примиряет всё, в чём нет греха.

Что мы видим, когда мы смотрим друг на друга? Что мы видим, когда смотрим на самих себя? Безусловно, в первую очередь внешние вещи. Даже в мотивации собственных поступков разобраться ой как нелегко, что уж говорить о поступках ближних... И на что опираться, на что ориентироваться, как не на внешние, видимые знаки? «Мы с тобой одной крови, ты и я» — мы ищем людей, таких же, как мы. Ну как минимум очень похожих на нас. Находя в человеке ярко выраженное отличие, мы теряемся... и часто стремимся перестроить этого человека под себя. А иначе как же с ним общаться? Как принять его, если он «не той крови», не такой? Ответ прост. Наши человеческие сходства и различия перед Богом ничто. Во Христе имеет значение только одна Кровь — Кровь Сына Божия, омывающая нас. И единственное, что мы можем сделать, — это выйти из узких рамок своего понимания, принять каждого другого, как он есть — во имя Христа, обновляющего нас.

Апостол Павел нечасто говорит о Кресте, а когда говорит, старается быть немногословным. Но в его словах ощущается, что для него именно явление Крестной любви Сына Божьего — самое главное, что питает его веру. Нет ничего важного, ничего стоящего, ничего, чем апостол хотел бы поделиться с людьми, кроме его знания, что Бог умер за нас. Приходя к людям, апостол несет им именно эту весть: «Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова. Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия... ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого», — пишет он в начале 1-го послания к Коринфянам. Однако для апостола Крест — гораздо больше, чем знамение любви; для него это событие и истории, и его собственной жизни.

В конце послания к Галатам, как мы читаем сегодня, апостол говорит о том, чем, с его точки зрения, хвалятся люди. Хвалиться (хвастаться, в более прямом переводе) означает именно выставлять напоказ что-то хорошее, имеющее к тебе отношение. Иудействующие проповедники, с которыми полемизирует апостол Павел, пытаются хвастаться тем, что они обращают людей к правильной подзаконной жизни. Другие люди хвалятся своими талантами или знаниями, духовным или обыкновенным богатством, силой тела или характера. Современная психология называет это потребностью в позитивной самооценке. Каждый добивается этого по-своему, каждый сам находит в своей жизни то, за что его, как кажется, следовало бы любить. В сущности, все мы таким образом ищем оправданий собственному существованию. И вот здесь апостол говорит, что для нашего бытия не требуется никаких иных оправданий или даже объяснений, кроме Креста, на котором Бог отдает нам Свою Жизнь. Это основополагающий факт в нашем отношении и к себе, и к другим.

Обрезание Тора называет «знаком союза» («знамением завета»). Павел говорит о том, что во Христе ни обрезание, ни его отсутствие ничего не значат. Что он хочет сказать этим? Первое, что приходит в голову: теперь, когда в мир через Христа вошло Царство, прежние знаки перестают играть свою роль: ведь о Христе и о Царстве свидетельствуют не какими-то особыми, пусть и традиционными, и исполненными глубокого смысла, знаками, а самой жизнью, словом и делом.

Однако Павел, как правило, говоря об обрезании, имеет в виду иудаизм, а иудаизм становится для него образцом религии, как таковой. Он противопоставляет обрезанных необрезанным в том же смысле, в каком мы сегодня противопоставляем религиозных людей людям светским. Под необрезанными апостол имеет в виду язычников, но важно иметь в виду, что язычники Павловых времён вовсе не были как-то особо религиозны. Они, конечно, вспоминали иногда о своих богах, но особенно в них не верили. По праздникам им ещё по традиции приносили жертвы, и даже публично, но в повседневной жизни о своих богах тогдашние язычники вспоминали редко.

Апостола же это отнюдь не волнует: он считает, что в христианской жизни религиозность — не главное, что смысл христианства в другом, что оно — не религия. Главное в христианской жизни — духовное обновление, тут важно стать тем, что Павел называет «новым творением» («новой тварью»). Жизнь Царства, пронизанного дыханием Божиим, обновляет человека, если он к этой жизни приобщается, меняя саму его природу, физическую и психическую. Человек совершенно реально становится другим, и если этого не видно, значит, человек или не стал ещё христианином в строгом смысле слова, или перемены в нём ещё не стали заметны.

Религия же тут может как помочь, так и помешать, как и всё, что присутствует в жизни человека. Сама по себе она не хороша и не плоха, она может стать инструментом, помогающим человеку на его пути в Царство, но может оказаться на этом пути и помехой. Перед глазами апостола были примеры того и другого, поэтому он не идеализирует религию, но и не демонизирует её, оставляя ей то место, которого она заслуживает: место инструмента, которым каждый распоряжается или на пользу себе, или во вред.