Мысли вслух на 1 Кор 14:26-40

Как видно, Павел не против пророческих призваний и не против глоссолалии. Оно и понятно: если Бог даёт человеку откровение, может ли он, Божий служитель, этому противостоять? Но апостол уверен: Бог не станет разрушать церковную общину Своим откровением. Павел не против каких бы то ни было харизматических проявлений, как назвали бы мы их сегодня, но при одном условии: они не разрушают ни самого человека, ни церковную общину, к которой человек принадлежит. Именно в этом смысле апостол говорит, что «духи пророческие послушны пророкам». И дело тут не в том, чтобы ввести духовную жизнь и харизматические феномены в рамки какой-то формальной церковной дисциплины.

Дело в том, что всякое пророчество, да и всякое откровение вообще — дело богочеловеческое. Бог не пренебрегает человеком, Он учитывает его способности и возможности. Конечно, будь оно иначе, вполне возможной стала бы ситуация, когда человек просто исчезает как личность, теряет себя в потоке намного его превосходящей во всех отношениях Божьей силы. Такое случалось во все времена, историки религии называют такую экстатику оргиастической.

Оргиастические экстазы были известны людям ещё со времён палеолита. Мир пронизан Божьим присутствием, которое в нём открывается как сверхъестественная Божья сила, и люди во все времена желали к ней приобщиться и ею овладеть. Но не человеку обладать Богом, и все попытки обычно заканчивались тем, что человек оказывался игрушкой в руках силы, намного его превосходящей.

Если же человек искал Бога, ему открывалась не только сила, но и воля Бога, и тогда Бог Сам открывал человеку Свою силу настолько, насколько это было необходимо человеку для его духовного становления. Вот потому-то подлинное откровение и было во все времена процессом богочеловеческим: Бог не подавляет и не уничтожает человеческую природу, Он, наоборот, раскрывает её во всей возможной полноте. И тут абсолютно необходимо осознанное участие человека.

Но многим во все времена было куда проще отдать себя во власть Божьей силы, за которой они не ощущали присутствия Личности: ведь такой опыт не предполагает ответственности, без которой нет подлинного богообщения. И Павел, прекрасно это понимая, не хочет поощрять ничего подобного. Он ведь знает, что подлинная духовная жизнь предполагает осознанное богообщение, а не бурные, но ни к чему не обязывающие и почти ничего человеку не дающие экстазы.

Завершая разговор о дарах и о служениях, Павел призывает к тому, чтобы в церковных собраниях был порядок, никого при этом не ограничивая и не осуждая даже таких экстатических проявлений, как глоссолалия (ст. 39 – 40). Конечно, говоря так, апостол имеет в виду и церковную дисциплину тоже. Но дело, очевидно, не только в ней. Прежде всего Павел имеет в виду духовную пользу Церкви как общины христиан, живущих в Царстве. А смысл существования Церкви заключается прежде всего в том, чтобы быть местом, где к Царству может приобщиться каждый: как тот, кто уже сделал свой выбор и имеет опыт жизни в этом Царстве, так и тот, для кого оно пока лишь абстракция, нечто, о чём он, быть может, слышал, но к чему не имел ещё возможности прикоснуться. Потому-то и говорит Павел о том, что глоссолалия и пророчество должны прежде всего иметь в виду задачу донести откровение до церковной общины, а не просто продемонстрировать собравшимся собственные «духовные достижения» тех, кому они даны.

Наверное, задача объяснить смысл пророчества казалась многим менее «возвышенной», чем пророчествовать или «говорить языками», но на самом деле, по свидетельству апостола, без такого объяснения и то, и другое становится бесполезным для Церкви (ст. 26 – 31). Можно, конечно, предаться «экстазу без границ», но подобного рода состояния с духовной точки зрения ничего хорошего не несут и не говорят о подлинности переживания: в нормальном случае, как видно, даже в экстазе человек не должен терять контроля над собой (ст. 32). То же относится к естественной эмоциональности и общительности, которой в церковных собраниях, как видно, особенно отличались женщины (ст. 34 – 35).

Конечно, сами по себе эмоции или общительность ничего плохого не несут. Проблемы начинаются тогда, когда эмоциональные и чересчур общительные натуры не считают нужным контролировать себя даже тогда, когда они вполне в состоянии это сделать. И главная проблема здесь, как и в случае неконтролируемого экстаза (особенно тогда, когда такой экстаз, как и собственные эмоции, вполне можно было бы взять под контроль), заключается не в том, что все такие проявления религиозных или околорелигиозных чувств нередко мешают собравшимся, а в том, что они несовместимы с пребыванием в Царстве. Конечно, естественная эмоциональность, так же, как и естественная склонность к экстатике, сама по себе не является непреодолимым препятствием на духовном пути. А вот духовная и эмоциональная распущенность, если не осознать её как грех и с ней не бороться, таким препятствием станет непременно. Мало того, она вполне может оказаться дурным примером для тех, кто в Церкви недавно: ведь внешне такая распущенность очень похожа на духовную свободу, о которой столько говорит Павел. Но по сути она не только не похожа на неё, но прямо ей противоположна. И Павел считает необходимым напомнить об этом коринфским христианам (ст. 36 – 37), среди которых, по-видимому, были и такие, кто нередко путал одно с другим.

Говоря о языках, Апостол вспоминает пророчество Исайи: «За то лепечущими устами и на чужом языке будут говорить к этому народу» (Ис 28:11). Такое наказание определил Господь Израильтянам за то, что они «не хотели слушать» (Ис 28:12) пророка. У Исайи чужой язык — язык завоевателей, знамение Божьей кары. Дар языков, употребляемый не по назначению, не становится ли причиной разделения и, тем самым, знамением наказания?

Апостол устанавливает жесткое правило, запрещая публично говорить языками, если нет истолкователя. Языки не отвергаются вовсе — ими можно говорить в личной молитве (28); однако принцип «молчи в церкви» должен был огорчить тех, кто привык хвалиться этим даром (ср. Мф 6:1-8, 16-18).

Пророки также должны соблюдать порядок. Замечательно, что истинным пророкам послушны и «духи пророческие»; они соблюдают порядок, чтобы верующие могли «поучаться и получать утешение» (а для этого, например, пророки не должны говорить все одновременно — иначе никто ничего не поймет).

Требование «жены... да молчат» — едва ли абсолютный запрет; выше Апостол разрешает женщинам не только молиться, но и пророчествовать, требуя лишь покрытия головы (см. 11:5).

Слова «все должно быть благопристойно и чинно» показывают, что должный порядок — не меньшая ценность, чем свобода пророческого Духа, Который «дышит, где хочет» (Ин 3:8).

Греховный мир склоняет многих людей к мысли, что свобода и порядок несовместимы; но они совмещаются там, где царит любовь. Так должно быть и в Церкви.