Мысли вслух на Евр 3:7-19

Призыв автора послания не отступать от Бога живого кажется не то чтобы неожиданным, но скорее самоочевидным, а на фоне всего сказанного им встаёт вопрос: почему он вдруг переходит к такому увещанию? Между тем, учитывая контекст послания, многое становится понятно и очевидно. В самом деле: речь идёт о Мессии, о том, кто Он такой, Человек Он или некий великий ангел. Между тем, представление Мессии в виде великого ангела могло быть связано, в частности, с теми событиями 70 г., которые в глазах христиан знаменовали собой конец истории.

В самом деле: Сам Иисус, рассказывая ученикам о последних днях, указывает на разгром Иерусалима и Храма как на события, предшествующие Его возвращению и полному торжеству Царства. И вот предсказанное Спасителем сбылось, а Сам Он, между тем, всё не возвращается. На таком фоне многие из христиан, вероятно, решили, что надо пересмотреть устоявшиеся к этому времени (а речь идёт уже о третьем христианском поколении) представления и об истории, и, может быть, даже о Самом Мессии.

В это именно время в христианской среде начинают распространяться разного рода фантастические предположения о том, что возвращение Мессии уже произошло, но видели Его не все, а лишь те, кому было дано, потому, что Он на самом деле вовсе не человек, а как раз тот самый великий ангел, которого так просто не увидишь. Словом, речь шла о совсем другом «мессии», таинственном мистическом «мессии», приходящем к немногим посвящённым, к тем, кто «достоин спасения». Все эти фантазии, разумеется, не имели никакого отношения к подлинному Мессии, о Котором свидетельствуют евангелисты. А бегство от жестокой реальности в мир таких фантазий означал фактическую измену Христу, о чём и напоминает своим читателям автор послания.

В сегодняшнем чтении из послания к Евреям как-то очень коснулись сердца слова «доколе можно говорить »ныне«». Пока ещё есть время, пока не настала Вечность... Ведь мы всё время думаем, что у нас есть время, а точнее, даже и не думаем — мы живём так, как будто оно у нас есть. А ведь у нас времени нет — оно есть только у Бога. Время, как и Вечность, принадлежит Ему. И никто не знает, когда закончится время для нас. И настанет — вечность, та вечность, которую мы создавали за время своей земной жизни в своих отношениях с Богом... Ведь выбор вечности зависит от нас — но только пока мы внутри времени.

О грехе за две тысячи лет христианской истории было сказано и написано немало. Так же как и о борьбе с ним. Да и до прихода в мир Христа об этом тоже говорили.

И всё же нередко и в прошлом, и сегодня речь идёт о грехе как о нарушении нравственной нормы. Или как об источнике зла для ближнего. А автор послания между тем обращает внимание на другое: он говорит о злом и неверном сердце, которое отделяет человека от Бога. Говорит то, что, с одной стороны, кажется само собой очевидным, а с другой — возвращает нас к тому представлению о грехе, которое можно было бы назвать изначально библейским.

Библейские книги писали отнюдь не философы-моралисты. И грех авторы библейских книг считали злом не потому, что греховные поступки противоречат неким нравственным нормам, хотя бы и установленным Богом. Ведь и Бог тоже не моралист. Он ненавидит грех не потому, что для человека быть нравственным красиво и достойно, или, во всяком случае, не только поэтому. Конечно, грех искажает в человеке образ Божий, и Бога это радовать не может. Но самое страшное в другом: грех отделяет человека от Бога. И страшнее всего здесь то, что Бог ничего не может с этим поделать.

Человек свободен, и Бог уважает его свободу. И если этот свободный человек, злоупотребляя своей свободой, выстраивает между собой и Богом стену из собственных грехов и их последствий, Богу ничего не остаётся делать, как ожидать раскаяния и нового обращения. Вот эта-то стена и есть самое страшное, что может принести человеку грех. И не потому, что всё остальное неважно. Просто с остальным Бог вполне может справиться, если только человек Ему это позволит. А вот сломать стену в состоянии лишь сам человек.

Но для этого нужна твёрдая решимость, которая невозможна для человека, чьё сердце пронизано грехом или которому не хватает верности. Ведь обращение — прежде всего изменение духовной направленности сердца, его, как говорят современные психологи, интенции. И эта новая интенция должна быть достаточно глубокой и устойчивой, иначе стену греха не пробить и не сломать. А тогда о новом обращении и о духовном обновлении придётся забыть. Если не навсегда, то надолго.

Среди христиан, и прежде всего, разумеется, христиан-евреев, после катастрофы 70 г. стало распространяться уныние и неверие. Именно Второй Храм был в глазах яхвистов (как христиан, так и иудеев) Храмом мессианским, он должен был «встретить» Мессию, и многие из иудео-христиан были, вероятно, уверены в том, что возвращение Спасителя и торжество Царства будет как-то связано и с обновлением Храма тоже. Но Иерусалим и Храм уже лежали в руинах, а Спаситель всё медлил с возвращением. На таком фоне, по-видимому, и стали распространяться представления о Мессии, «подобном ангелу», о Царстве, которое, быть может, уже наступило и торжествует, но не на земле, а в каком-то ином измерении, и другие спиритуалистические воззрения подобного рода. С другой стороны, политический мессианизм тоже не исчез полностью, он продолжал подспудно тлеть, вспыхнув через 50 лет после разгрома Храма мессианским восстанием бар-Кохбы, последним крупным мессианским политическим движением Древнего мира. Сбывалось предсказание Иисуса о лжемессиях и лжепророках, и связанные с ним предупреждения становились актуальными, как никогда ранее.

Потому-то Павел и напоминает об умении слушать и слышать голос Божий с тем, чтобы не потерять Царства так же, как когда-то вышедшие из Египта потомки Иакова потеряли возможность войти в обещанную им Богом землю. Для Павла очень важной оказывается верность той традиции, которая восходит к апостолам и которой он во многих посланиях говорит держаться. Можно думать, что тот мистический мессианизм, против которого он всегда выступал, был в сложившейся ситуации соблазнительно простым решением, дававшим ответы на все вопросы, и притом ответы, которые могли казаться вполне удовлетворительными. Не случайно он сравнивает любителей простых ответов и лёгких решений с теми, кто потерял возможность войти в обещанную Богом землю из-за собственного неверия: ведь, в сущности, мистический мессианизм означал именно неверие, неверие в то, что Иисус исполнит данные Им обещания, и попытку найти некую альтернативу той верности, которая соединяет Спасителя со спасаемыми. Попытку, которая может привести лишь к утрате и Царства, и спасения.