Мысли вслух на Ин 5:1-24

Постепенно Господь начинает открывать ученикам (и не только им) тайну Своего служения. Он пришел на землю, чтобы «делать» то, что «делает» Его Отец. Как Отец дает жизнь людям в субботу, так и Иисус животворит людей жизнью Отца. Он имеет на это право, потому что Он и есть присутствие Отца, исполнитель Его дела — судить и оживлять. И евангелист зовет нас к тому прорыву, который он называет верой — увидеть неочевидное, увидеть за тем, что происходит в нашей жизни (будь то исцеление или ощущение в сердце божественного мира), лик Иисуса, совершающего волю Отца, ведущего нас к познанию Того, Кого мы не в состоянии увидеть сами, но Которого ждем и почитаем. А кто чтит Отца, должен с равным почтением и любовью относиться к Тому, Кого Он послал.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме Царства в контексте соблюдения религиозных норм и правил. Начинается оно с рассказа об исцелении Иисусом человека, который ждал этого исцеления многие годы (ст. 1 – 15). Он ждал чуда, искал возможности спуститься в купель, не находя её на протяжении десятилетий (ст. 5 – 7), а получил нечто большее: жизнь Царства во всей её полноте. И снова мы не видим никаких эффектных чудес: исцелённый просто встаёт, берёт раскладную кровать («постель»), на которой пролежал тридцать восемь лет, и, здоровый, уходит от купели, в которой ему так и не пришлось омыться (ст. 8 – 9). А по дороге вызывает осуждение ревнителей норм и правил иудейской религии: ведь дело происходит в субботу, когда верующему еврею запрещено носить тяжести! Складная кровать в руках исцелённого была в глазах окружавших его фарисеев вещью, в субботу совершенно непозволительной (ст. 10). Когда же они узнают, что причиной всему был Иисус, их негодование, естественно, обращается на Него (ст. 11 – 16). А для Иисуса всё, что произошло у купели, было свидетельством о Царстве Его небесного Отца, о чём Он прямо и говорит Своим обвинителям (ст. 17 – 24). Он, как видно, не отделяет Себя от Отца, а в Своих действиях видит лишь выражение и воплощение действия Божия (ст. 17). Слушавшие поняли Его именно так, и неудивительно, что слова Иисуса вызвали у них ещё больший гнев: ведь этот неизвестный им Человек, как видно, претендует ни много, ни мало, как на равенство с Богом (ст. 18)! Но Иисус не мог не свидетельствовать о том, что было для Него несомненной реальностью Его собственной жизни: Он действительно жил в Царстве, и нёс полноту этого Царства в Себе, и Отец поручил Ему то, чего никогда никому не поручал: принести Царство в мир и открыть его каждому, кто захочет войти (ст. 19 – 20). Поэтому тот, кто примет Сына, оказывается свободен от последнего Суда, ведь тот, кто вошёл в Царство, уже освободился от власти зла и греха, пронизывающих ещё не преображённый мир (ст. 22 – 24). Свидетельство было ярким и шокирующим; такие свидетельства можно или принимать с радостью, или отвергать с негодованием. Невозможно лишь одно: закрыть на них глаза, остаться равнодушным, сделать вид, что ничего не произошло. И в первую очередь это касается людей религиозных: ведь для них вопрос о Боге и о том, как жить по данному Богом закону, является центральным, так же, как является он центральным и для ищущих Царства. Но ответы, даваемые религией, как видно, далеко не всегда и не во всём совпадали с ответами Того, Кто принёс Царство в мир. И потому каждый, кто слышал свидетельство Иисуса, оказывался перед выбором, от которого зависела вся его дальнейшая жизнь.

Трудно представить себе человека более целеустремленного и знающего, как и что надо делать, чем пролежавший 38 лет у Овечьих ворот больной. Он так долго там находился, что все проходящие мимо наверняка уже привыкли видеть его там и давно забыли, для чего он там оказался. Даже у Иисуса рождается вопрос: «Хочешь ли быть здоров?»

Много лет назад этот человек оказался здесь в надежде, что кто-то поможет ему спуститься в воду, как только ее коснется ангел Господень, но надежды его так и не оправдались. Видимо за это долгое время он и сам забыл, что нуждается в исцелении, думая лишь о том, как бы ему вовремя попасть в этот водоем. На конкретный вопрос, вместо того, чтобы просто сказать «да», этот человек отвечает подробным описанием того, почему он все еще лежит на берегу.

Но Господь действует иначе, совсем не так, как больной представлял это себе долгие годы: не опускает расслабленного в воду, а велит ему встать и идти, взяв постель. Бог творит чудеса, не опираясь на человеческую логику, опровергая наши представления о мире, даже нарушая субботу. И очень часто, как и тем фарисеям, которые присутствовали при этом исцелении, нам бывает трудно принять, что Он нарушает привычнее законы, совершая то, что никак не укладывается в наше о Нем представление.

Судя по всему, возле купальни Вифезда собирались именно люди, жаждущие исцеления. А Иисус задаёт больному, казалось бы, глупый вопрос: «Хочешь ли быть здоров?» Зачем, спрашивается, он лежит здесь, если не хочет выздороветь? Но не всё так просто. Порой врачи сталкиваются с такой ситуацией: человек бегает от врача к врачу, скрупулёзно выполняет все предписания; казалось бы, всё делается как надо, а улучшения нет как нет. И болезнь-то, вроде бы, несерьёзная — а ничто не помогает. Опытные врачи в таких ситуациях часто говорят, что это работа для психиатра или психолога: человеку просто удобно быть больным. Организм отказывается выздоравливать, потому что так привычно, так комфортно. У человека есть дело: он лечится. Выздоровев, такой человек просто потерял бы смысл жизни!

С нашими грехами происходит то же самое. Блаженный Августин описал такое отношения к греху удивительно остроумно и самокритично: «Господи, даруй мне целомудрие! Только, пожалуйста, не сегодня». Мы приходим к Богу и просим, просим Его исцелить нас, освободить от грехов... Но на самом деле мы просто не видим своей жизни без греха. Мы привыкли грешить и каяться, и нужна ли нам на самом деле та помощь, о которой мы просим Его? Он задаёт простой вопрос: «Хочешь ли быть здоров?» И пока нашим ответом не будет искреннее, идущее от сердца «Да», никакое исцеление не будет возможным.

Как часто мы похожи на больного, которому не хватает совсем небольшого усилия, чтобы дотянуться до воды и получить исцеление! И как часто за отсутствием усилий кроется нежелание их прилагать! В таком случае на наши сетования о том, что нет рядом с нами человека, который бы нам помог, можно ответить: "Сам стань для себя таким человеком", без этого и помощь со стороны можно отвергнуть под каким-нибудь поспешно придуманным предлогом.

Но когда и в самом деле рядом нет никого из людей, Господь всё равно рядом. И даже если не наступает физическое исцеление, от грехов Он избавит непременно.

Как следует понимать поступок исцелённого в Вифезде, указавшего на Христа тем, кто Его преследовал - как свидетельство или как предательство? Его рассказ вызвал ярость и стал дополнительным поводом к преследованию, но хотел ли расслабленный подвести Христа сознательно? Скорее всего, он просто не задумывался, какими последствиями обернётся неосторожность его языка. Но, не проявив мудрости и осмотрительности, исцелённый послужил злу.

Христос не мог не знать, что исцелённый не окажется на должной высоте после исцеления, Он прекрасно видит, какова падшая и расслабленная грехом человеческая природа. Тем не менее Он исцелил расслабленного, не требуя от него благодарности. Он не ставит условием Своего служения, чтобы мы сперва избавились от греховности, но избавляет нас от неё Своим служением.

Тора, данные Богом заповеди всегда воспринимались, как путеводитель по пути праведности. Неудивительно, что Иисус обращается к Торе, а точнее, к Декалогу, интерпретируя его заповеди с точки зрения того Царства, которое Он принёс в мир. А с точки зрения Царства на первый план выходит не действие как таковое, а стоящее за ним намерение, интенция, вложенная человеком в совершаемое им действие. И если интенция имеет место, сам факт совершения или несовершения действия ничего принципиально не меняет. Если, к примеру, человек настолько ненавидит своего ближнего, что готов убить его, такую ненависть Иисус, как видно, приравнивает к убийству. На первый взгляд, такой подход может показаться слишком строгим. Но надо иметь в виду, что внутренняя Тора, о которой говорили в те времена многие учёные раввины и учителя Торы, именно намерение, интенцию и выдвигала на первый план. Избавление от дурных намерений считалось важнейшим шагом на пути к обретению внутренней Торы. Но дело не в одной внутренней Торе, как таковой. Дело ещё и в том, что для Царства интенции имеют особое значение. Ведь субстанцией Царства является дыхание Божие, а его ткань образуют отношения, связывающие человека как с Богом и со Христом, так и с ближними. От качества отношений зависит не только качество жизни человека в Царстве, но и сама возможность пребывания в нём. Потому-то и уделяет Иисус намерению столь много внимания: ведь каждое наше намерение, если мы являемся жителями Царства, касается не только нас и тех людей, на которых оно направлено, но и всего Царства в целом во всей его полноте.

Знакомый всем по первым фразам отрывок Евангелия от Иоанна, который мы читаем сегодня, повествует о трагедии человека, который так нуждался в Иисусе Христе, встретил Его — и навлек на Него гнев иудеев, которые стали гнать Христа и искали убить Его. Увидев этого паралитика у купальни Бет-Хесед (так, скорее всего, звучало ее название, которое греческий текст передает как Вифезда), Господь спрашивает его: хочешь ли ты быть здоров?

Обычно толкователи обосновывают этот вопрос тем, что мы так привыкаем и прячемся в своих немощах, что не хотим вновь брать на себя тяготы и ответственность жизни. Возможно также, что Господь знает, как страшно человеку вновь войти в жизнь, где он уже давно никому не нужен, и как важна для этого воля самого человека.

И расслабленный, в самом деле жаждавший вернуться к жизни, вскакивает и исполняет буквально повеление Христа, несмотря на осуждение иудеев. Но, как у идущего по волнам Петра, как у многих из нас, в сердце его закрадывается сомнение. «А вдруг иудеи правы?» Может быть, не надо было так точно следовать словам Сына Божьего? Может быть, лучше было бы оставить постель на месте?

В таких случаях мы отчаянно нуждаемся в вере и просвещении Духом Святым. Без Него мы поступаем так, как этот расслабленный. Увидев и узнав Иисуса, он указывает на Него иудеям, и те приходят в ярость. Им безразлично, что Он кого-то исцелил (этот паралитик и впрямь никому не был нужен), они ищут убить Иисуса за то, что Он что-то сделал в субботу.

«Все же сие было», как говорят евангелисты, чтобы мы увидели, как мы поступаем, когда мы не находимся рядом с Богом, когда мы пытаемся действовать самостоятельно. Иудеи сами толкуют свой закон, вместо того, чтобы спросить у Законодателя. Паралитик сам решает, как поступить, вместо того, чтобы спросить своего Исцелителя. Мы сами решаем, как нам поступать, пытаясь руководствоваться тем, что знаем, не спрашивая воплощенную Премудрость...

Совсем недавно мы отмечали «христианский женский день». Сегодня на нашей улице новый праздник, который можно было бы назвать «христианским днем здоровья», — неделя о расслабленном. Что говорит нам Церковь, выбирая такие отрывки на этот день? Она говорит, что все мы больны — и физически, и духовно. И в этом наше счастье, потому что «не здоровые имеют нужду во враче, но больные», а Христос и есть наш единственный «доктор» — Он «пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (см. Мф. 9:12-13). Причем мы не просто больные. Мы именно расслабленные — самим нам исцеление не получить. Только Христос может спустить нас к воде (см. Ин. 5:7). Только Он приведет нас на небо.

Давайте посмотрим на исцеленного Иисусом человека. Он, как написано, находился в болезни тридцать восемь лет. Нам это время и будучи здоровыми-то представить сложно! Вряд ли все тридцать восемь лет он находился в Иерусалимской купальне, но, вероятно, большую часть времени он проводит в этом мучительном ожидании и разочаровании. Во-первых, в ожидании движения воды, а затем - в разочаровании, когда он понимает, что опять не успел… Но ведь он все-таки пробовал! Увидев движение воды, он начинал спускаться в воду, а не отчаивался окончательно, поняв в очередной раз, что не успел. Ведь легче всего в этой ситуации махнуть рукой и поверить в то, что исцеление невозможно. Эти стойкость и вера, хоть и не видны с первого взгляда, поражают. А затем его разговор с Иисусом. На глупый, казалось бы, вопрос, этот больной человек отвечает прямо и честно. Он не говорит, полный гордыни: неужели не понятно, что я хочу вылечиться, чего бы я тут торчал? Нет, больной говорит о своей слабости, вероятно уже в который раз прося помощи словами о неимении человека, который бы опустил его в купальню. И в ответ на свое доверие и веру получает исцеление.

Исцеление в шаббат, рассматриваемое книжниками и лидерами фарисейского движения как его публичное нарушение, является одним из часто встречающихся в Евангелии сюжетов. Но здесь, в истории, приводимой Иоанном, этот традиционный для Синоптиков сюжет дополнен ещё одной деталью: дело происходит на месте, где совершаются чудесные исцеления, у целебного источника. Там, где действие Божье и Его присутствие проявляются со всей очевидностью. И где даже формальное нарушение ритуальных запретов шаббата в качестве нарушения не рассматривается. Если бы «возмущение воды» произошло в шаббат, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову обвинить тех людей, которые, забыв обо всём, бросались к купели, в том, что они что-то нарушают.

Оно и неудивительно: тут ведь речь шла о, так сказать, общепризнанном и санкционированном чуде. А Иисус совершает чудо несанкционированное. Он делает то самое, чего тридцать восемь лет ожидал около чудесной купели человек, никак не могущий дождаться своей очереди. Очереди на исцеление, на полноценную жизнь. Исцелиться за один раз мог только один человек — таковы ограничения падшего мира. И ради такого исцеления можно было, конечно, даже нарушить шаббат, если не было иного выхода: жизнь человека, его здоровье дороже.

Но это когда чудо общепризнано и санкционировано. А если нет — тогда дело другое. Тогда все нормы и правила остаются в силе. И неважно, что сила Божья одна и та же. Если этот Человек исцелил ожидавшего исцеления, это ещё не даёт Ему права нарушать ритуальные запреты. И уж тем более советовать что-то подобное другим. Сам-то исцелённый видит ситуацию иначе. Он понимает, Кого он теперь должен слушать. В конце концов, никто из тех, кто его обвинял, ничем не смог ему помочь.

Ладно бы исцелить — не все целители. Но за тридцать восемь лет среди религиозных активистов, столь строго блюдущих ритуальные запреты, не нашлось ни одного, кто помог бы ему хотя бы добраться вовремя до купели. Так кого же теперь было слушать исцелённому: ревнителей правоверия, которые заинтересовались им лишь тогда, когда он нарушил один из множества ритуальных запретов, или Того, Кто вернул его к полноценной жизни? Исцелённый не был ни учёным раввином, ни книжником, ни профессиональным блюстителем правоверия. Для него ответ был очевиден.

Для слушавших Христа иудеев, вероятно, самым поразительным и невозможным было то, что Он называл Бога Своим Отцом. До некоторой степени они были правы: кто из людей, в самом деле, осмелится назвать Бога своим Отцом? Только в Господе Иисусе Христе открывается нам возможность такого усыновления, а в рамках ветхозаветных отношений с Богом это решительно невозможно. И здесь мы видим тот редкий случай, когда Господь не упрекает иудеев за неверие, но приводит доказательство тому, что Он имеет право так называть Отца — это дела Христа, в которых недвусмысленно явлена слава Божия. На основании этих самых дел Господь призывает чтить Сына, как Отца.

Но далее в сегодняшнем отрывке Господь говорит еще одну удивительную и очень важную вещь. Дело в том, что жизнь человека вне Нового завета, заключаемого Христом, так или иначе проходит в ожидании суда и подготовке к нему. С глубокой древности люди понимали это, потому почти все древние религии изображали владык подземного царства с весами в руках, потому еще древние египтяне высекали на стенах гробниц уверения богам от лица умерших: «Я не убивал, я не крал, я не делал зла...».

Ветхий завет также не освобождает нас от этого переживания подсудности всех наших действий, поступков и помыслов. На то и закон, чтобы по нему судиться... Для язычников и Сам Господь Иисус говорит о Последнем Суде, как рассказывает нам об этом евангелист Матфей в 25 главе. Суд этот — своего рода контрольно-пропускной пункт, за которым ты войдешь или не войдешь в вечную жизнь.

Так вот исключительная новизна Христова завета заключается, по Его словам, в том, что верующий в Него не судится и на суд не приходит, но уже перешел от смерти в жизнь. Само собой разумееется, что слово «верующий» означает не того, кто только «исповедует устами», но кто с любовью исполняет волю Христа. Для такого человека Царство Небесное начинается уже сейчас. Говоря: «Покайтесь, ибо приблизилось к вам Царство Небесное», - Господь предлагает нам всем войти в него.

Говоря о Своём служении, Иисус упоминает и Суд, и воскресение мёртвых — всё, что в сознании Его слушателей связывалось с концом земной истории, приходом Мессии и наступлением мессианского Царства. Но Мессией Он всё же Себя не называет. Возможно, именно это и порождало многие недоразумения: претендуя на мессианские прерогативы, Иисус, однако, Мессией Себя не провозглашает, а обычному человеку, даже пророку, ничего подобного, согласно общепринятым в те времена религиозным представлениям, не позволялось. Почему же Он не пытается разрешить недоразумения, просто объявив о Своём мессианстве? Ведь тогда и отношение к Его словам наверняка было бы другим, и обвинений, соответственно, тоже было бы меньше, а может быть, их бы и вовсе не было: ведь от Мессии ожидали и Суда, и особых отношений с Богом (хотя, конечно, о богочеловечестве в христианском смысле речи в данном случае не шло). Проблема, однако, заключалась в том, что и на Мессию, и на Его задачи в те времена в еврейской среде смотрели сквозь призму традиции того воинствующего мессианизма, который, совсем, казалось бы, угаснув в эллинистический период, получил новую жизнь в эпоху Маккавейских войн, на которые смотрели, как на начало войны мессианской, во время или вскоре после которой и появится Мессия. Мессия должен был не только заявить о Себе, Он должен был действовать, притом действовать совершенно определённым, ожидаемым образом, а Иисус действовать так отнюдь не собирался. Главной Его задачей во время Своего короткого земного служения было приобщить к жизни Царства как можно больше людей. Его миссия сводилась к тому, чтобы ходить и являть Царство там, где укажет Отец, и создать общину тех, кто приобщился к Царству и готов посвятить себя свидетельству о Нём. А для всех остальных (включая даже апостолов) всё это было лишь прелюдией к тому, что они считали главным: к подготовке мессианского восстания и к мессианской войне, которая должна было окончиться изгнанием римлян и основанием нового «царства праведников». Иисус же постоянно говорит об одном и том же: о Царстве и о Своей подлинной миссии, не называя Себя Мессией именно для того, чтобы от Него не требовали того, чего Он в любом случае сделать никак не мог потому, что это не входило в планы Его Отца. Это намного усложняло дело, приближало трагическую развязку, но позволяло избежать недоразумений, которые могли бы привести к серьёзному духовному соблазну. Соблазну, который в 70 г. н.э. привёл к гибели города и Храма, предсказанной Спасителем.

Интересно посмотреть на стихи 19-20 как на описание отношений между земными отцом и сыном. Действительно, дети некоторое время учатся и растут, копируя своих родителей. И любящий отец учит ребенка, что и как надо делать, причем постепенно усложняя задачи. Сын, повзрослев, в свою очередь научит уже своих детей тому, что знает и умеет. Так происходит передача знаний и опыта из поколения в поколение. И ситуация с Богом в чем-то похожа. Только «поколений» тут 3: Отец, Сын и мы. Отношения между Отцом и Сыном — великая тайна, но дело не в этом. Дело в том, что копировать напрямую у Отца нам невозможно, потому что «Бога не видел никто никогда» (см. Ин. 1:18), но нам явлен Тот, подражание Кому есть, в общем-то, цель нашей жизни. Только через Сына мы приходим к Отцу (см. Ин. 14:6). И поэтому тот, кто чтит Сына, чтит Отца. Тот, кто слушает слова Сына, слышит Отца. Кто открыт к тому, что через Духа Святого говорит Христос уже после Своей земной жизни (в т.ч. и в наши дни), и это слово слушает — слушается — исполняет, тот «имеет жизнь вечную и на суд не приходит» (Ин. 5:24). И когда мы читаем, как апостолы вполне оправданно проявляют некоторый даже эгоизм — они предпочитают слушать Бога, т.е. делают все от себя зависящее, чтобы «перейти от смерти в жизнь». Как говорит их Учитель, собирают себе сокровище на небесах.

«Делает Себя Богом» — обвинение, довольно часто бросаемое Спасителю во время Его земного служения. Бросаемое людьми глубоко религиозными. Что это: злонамеренная ложь или недоразумение? Скорее всего, ни то, ни другое.

Здесь просто различие между религией и Откровением. Между внешним, как бы со стороны, знанием Бога и той полнотой общения с Ним, которая невозможна без полноты Его присутствия в общающемся. Иисус всё время говорит Своим слушателям именно о такой полноте. Он знает, о чём говорит: Он ведь с этой полнотой родился. Ему не надо было искать её и радоваться, если удавалось хотя бы на мгновение уловить её отблеск, как обычным людям. Полнота жизни Его небесного Отца пребывает в Нём постоянно. Конечно, Он понимает, что никому из Его слушателей она недоступна так, как Ему.

Но Он знает и другое: есть путь, ведущий к этой полноте. Путь, начинающийся в сердце человека, ведущий к Нему, а дальше — через полноту Его жизни — к полноте богообщения, явленной в жизни Царства. И тогда каждый становится сыном Божьим. Не Сыном с большой буквы, конечно, как Он Сам, но сыном. И тут уже не религия и даже не мистика, тут новое бытие, новое существование, новая жизнь.

В полноте Божьей жизни, открытой через Мессию. Через Сына с большой буквы. Но человеку, сделавшему целью и смыслом своей жизни религию, это кажется кощунством. Как может человек претендовать на полноту общения с Богом? Между Богом и человеком пропасть. Она непреодолима никогда, ни при каких обстоятельствах. И если появляется кто-то, утверждающий, что с Богом можно быть близким, как с человеком, и даже ещё ближе, он или безумец, или богохульник.

Иисус между тем свидетельствует, что как Человек Он не ощущает дистанции между Собой и Богом. «Я и Отец одно». Различие есть — Сын не Отец, а вот дистанции — нет. И действие одно. «Отец Мой действует даже сейчас, и Я действую». Вот это отсутствие дистанции человеку религиозному кажется абсолютно невероятным. Парадокс: религия ведь и возникла из-за ощущения этой дистанции, возникла с тем, чтобы её преодолеть. И вот появляется Тот, Кто преодолел.

Казалось бы, надо лишь радоваться. Но оказывается, что то, что задумывалось как средство, уже успело стать целью само по себе. И теперь специалисты, этим средством управляющие, возмущаются, увидев, что оно становится ненужным. И готовы сделать всё, чтобы избавиться от Того, Кто его обесценил. Но Царство не вмещается ни в какие религиозные рамки. Приходится выбирать, и каждый выбирает своё.

«Что значат сии слова?» Что значит «имеет жизнь вечную» и «перешел от смерти в жизнь»? Во всяком случае, не избавление от физической смерти — ведь все апостолы, и сам Иоанн Богослов тоже, умерли, а именно их слушание слова и веру мы считаем эталонными! Как так «на суд не приходит»? Ведь сказано же: «Человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9:27). Вероятно, может помочь слово «жизнь». Жизнь — это не свершившийся факт, а совершающийся. Поэтому жизни принадлежит не тот, кто «услышал» слово, а слушающий его; да и вера — понятие динамическое: между верой в существование Бога и верой в смерть и воскресение Христа — дистанция огромного размера. Таким образом, слушающий и верующий — это вставший на путь жизни, путь возрастания, тот, кто ушел с пути деградации и исчезновения. А как же суд? Подумайте о таком истолковании: верующий на грядущий суд не приходит, потому что он уже перед судом — ведь «суд же состоит в том, что свет пришел в мир» (Ин. 3:19), Христос и есть этот свет, а верующий «ходит во свете», то есть перед лицом Того, Кому Отец отдал суд. Каждое мгновение Лик Судьи обращен к нам.

Вот мы и услышали, что Своим Отцом Иисус называл Бога, и это значило, что Он провозгласил Себя равным Ему. Евангелист засвидетельствовал, что Иисус при всех говорил так о Себе, и он же свидетельствует о том, что за такие слова Его искали убить, обвиняя в богохульстве. «Семейная» терминология часто воспринимается упрощённо, поэтому у многих возникает соблазн уподобить отношения Отца и Сына внутрисемейным отношениям родителей и детей, какими они бывают у людей.

От древних ариан до современных свидетелей Иеговы тянется длинный ряд тех, кому трудно представить, чтобы Сын мог быть равен Отцу и был одним с Ним. Человеческий язык ограничен, но Христос даёт возможность увидеть то, что открывается за словами. Небесный Отец весь суд отдал Сыну, Который послан в мир не судить его, но спасти (Ин. 3:17). Здесь мы неизбежно столкнёмся с одним из кажущихся противоречий, если станем представлять Его суд подобным человеческому. Но, может быть, стоило бы уподобить Его суд проверке на прочность, на способность принять дар, которым Бог хочет наделить каждого — вечную жизнь.

Вечная жизнь, даруемая Богом — не просто бессмертие, вдали от Него оно может оказаться прозябанием посреди дурной бесконечности. Нет, это полнота жизни, качественно, а не только количественно иная, чем можно представить, совершенная жизнь. То, что она уже дана уверовавшим, означает, что это не награда, которая когда-то будет дана за чрезвычайные заслуги, но дар, который всем нам уже предложен. Взять его можно, обратившись к Сыну и признав Его своим Спасителем.

Поражает, насколько по-разному мы можем воспринимать то, что читаем, по-разному «слышим». Восприятие, казалось бы, зависит от времени суток, физического состояния читающего (попросту, выспался он или нет), от желания получать информацию. Но есть в этом мире Тот, Кто может всё, включая помехи, повернуть ко благу (см. Рим. 8:28). Иисус в 24 стихе говорит удивительные слова. Но и эти слова можно услышать по-разному. Иногда, Божией благодатью, внутри что-то вспыхивает в ответ на прочитанное. Он дает это либо тогда, когда ты просишь о таком слышании, либо Ему Самому очень нужно, чтоб ты услышал. Вероятно, именно о подобном вслушивании и отклике на Своё слово говорит Иисус — не только нашими собственными человеческими силами. Ведь не просто так Он неоднократно повторял фразу: «Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф.11:15). Кто ж их, эти уши, не имеет? Но только Господь может их открыть. Так давайте просить Бога о даре слышания, чтобы слова «слушающий слово Мое» имели к нам отношение.

Говоря о Своём служении, Иисус упоминает и Суд, и воскресение мёртвых — всё, что в сознании Его слушателей связывалось с концом земной истории, приходом Мессии и наступлением мессианского Царства. Но Мессией Он всё же Себя не называет. Возможно, именно это и порождало многие недоразумения: претендуя на мессианские прерогативы, Иисус, однако, Мессией Себя не провозглашает, а обычному человеку, даже пророку, ничего подобного, согласно общепринятым в те времена религиозным представлениям, не позволялось. Почему же Он не пытается разрешить недоразумения, просто объявив о Своём мессианстве? Ведь тогда и отношение к Его словам наверняка было бы другим, и обвинений, соответственно, тоже было бы меньше, а может быть, их бы и вовсе не было: ведь от Мессии ожидали и Суда, и особых отношений с Богом (хотя, конечно, о богочеловечестве в христианском смысле речи в данном случае не шло). Проблема, однако, заключалась в том, что и на Мессию, и на Его задачи в те времена в еврейской среде смотрели сквозь призму традиции того воинствующего мессианизма, который, совсем, казалось бы, угаснув в эллинистический период, получил новую жизнь в эпоху Маккавейских войн, на которые смотрели, как на начало войны мессианской, во время или вскоре после которой и появится Мессия. Мессия должен был не только заявить о Себе, Он должен был действовать, притом действовать совершенно определённым, ожидаемым образом, а Иисус действовать так отнюдь не собирался. Главной Его задачей во время Своего короткого земного служения было приобщить к жизни Царства как можно больше людей. Его миссия сводилась к тому, чтобы ходить и являть Царство там, где укажет Отец, и создать общину тех, кто приобщился к Царству и готов посвятить себя свидетельству о Нём. А для всех остальных (включая даже апостолов) всё это было лишь прелюдией к тому, что они считали главным: к подготовке мессианского восстания и к мессианской войне, которая должна было окончиться изгнанием римлян и основанием нового «царства праведников». Иисус же постоянно говорит об одном и том же: о Царстве и о Своей подлинной миссии, не называя Себя Мессией именно для того, чтобы от Него не требовали того, чего Он в любом случае сделать никак не мог потому, что это не входило в планы Его Отца. Это намного усложняло дело, приближало трагическую развязку, но позволяло избежать недоразумений, которые могли бы привести к серьёзному духовному соблазну. Соблазну, который в 70 г. н.э. привёл к гибели города и Храма, предсказанной Спасителем.

Господь снова говорит о суде, который ожидает все дела людей. Вероятно, речь об этом не раз заходила во время земного служения Христа, и все евангелисты так или иначе передают то, что говорил Учитель. В отличие от пространной притчи о Последнем суде, переданной евангелистом Матфеем, евангелист Иоанн приводит здесь откровение о власти, которую Отец отдал Сыну.

Господь говорит, что Отец Небесный отдал Ему власть творить суд, потому что Он есть Сын Человеческий. С одной стороны, речь идет о Мессии, которого Священное Писание нередко называет Сыном Человеческим, Поэтомы мы можем понять Спасителя так, что суд отдан Ему, потому что Он — Христос, Спаситель и Искупитель мира. С другой стороны, вспомним слова ап. Павла: «Посему Он должен был во всем уподобиться братиям, чтобы быть милостивым и верным первосвященником пред Богом, для умилостивления за грехи народа. Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь» ( 2:17-18).

Иоанн Дамаскин говорит об этом же в ирмосе воскресного канона 1 гласа, обращась ко Христу словами: «Один знающий немощь человеческого существа и с состраданием ее принявший, препояши меня силою свыще...». Сын, по мысли апостола Павла и преп. Иоанна, один знает всю нашу немощь, и потому Ему дано право и судить нас: Он сам испил нашу чашу до дна.