Мысли вслух на Откр 7:13-8:6

Говоря о тех, кто пришёл «от великой скорби», обращающийся к апостолу старец подтверждает, что всякий, приобщившийся к Царству, хотя бы и прямо в день Суда, получает его в той же полноте, как и любой другой. Им даётся та же жизнь, они видят тот же Престол, сослужат тем, кто оказался в Царстве намного раньше них (Откр. 7 : 15 – 17). И лишь теперь, когда Церковь, наконец, достигла своей полноты, начинается Суд. Но при взгляде из Царства Суд — уже не просто природный катаклизм, полагающий конец прежнему порядку вещей; он оказывается тем, чем и является на самом деле — духовным актом, определением Божиим, касающимся всего человечества в целом и каждого человека в отдельности. Не случайно небо и земля умолкают: они тоже ждут этого определения, которое изменит их природу и их судьбу (Откр. 8 : 1). А между тем, для мира судом становится само Царство, его дыхание, которое у Престола сливается воедино с молитвами его обитателей, принадлежащих к небесной Церкви (они называются здесь, как и в других книгах Нового Завета, «святыми»). Не случайно именно кадильница с ароматическими травами («фимиамом»), наподобие той, которая употреблялась для каждения в Скинии и в Храме, наполняется тем огнём, который обрушивается на землю (Откр. 8 : 3 – 5): уже в древности считалось, что ароматический дым, возносящийся к небу от кадильницы, несёт с собой молитвы тех, кто стоит у алтаря и кто совершает жертвоприношение, не только священников, но и всех, участвующих в священнодействии.

Священное пространство, окружавшее алтарь, становилось прообразом Царства, и теперь Иоанну открылось, что представление это, при всей его, в некоторых случаях, наивности, в основе своей было глубоко верным. Но то, что для жителей Царства является дыханием жизни, без которого здесь немыслима не только молитва, но и само существование, для мира, ещё не освободившегося от власти греха, оборачивается огнём, обжигающее прикосновение которого становится судом для тех, кто противостоит Христу и Царству.

Обычно эти слова интерпретируют как указание на мученическую кончину упомянутых в книге людей. Но слова апостола можно понимать и более широко: ведь омывшимися кровью Христовой можно назвать и всех вообще христиан, если только они прошли свой путь до конца, избавившись в конце концов от власти зла и греха, тяготеющей над падшим миром. Белые одежды этих людей очевидным образом напоминают белые одежды Самого Спасителя, в которых он предстаёт и Иоанну в видении, и ещё раньше апостолам на горе Преображения. Люди в белых одеждах — люди, уподобившиеся Христу, ставшие такими, как Он, живущие такой же полнотой жизни Царства, какую несёт Он, разумеется, каждый в свою меру.

Теперь, наконец, они увидят то, чего желали всю жизнь: торжества Царства во всей его полноте, окончательного преображения мира и избавления его от всякой власти зла. Собственно, снятие седьмой печати и обозначает начало этого окончательного преображения мироздания. Для мира преображение неотделимо от потрясений и катаклизмов вселенского масштаба — не потому, что Бог хочет всерьёз и окончательно наказать Своё творение, а потому, что зло, в котором лежит падший мир, так просто его не отпустит.

Апостолу связь между преображением мира и грядущими катаклизмами показана совершенно ясно. Он видит, что молитвы святых, перед Престолом славы возносящиеся благовонным курением, для мира оборачиваются жертвенным огнём, вызывающим катастрофы и бедствия. То, что для Бога и для Божьих людей освящение, для лежащего во зле мира — гибель и разрушение. Разумеется, Божьей вины тут нет: речь идёт лишь о той несовместимости зла и Божьего присутствия, греха и освящения, о которой было хорошо известно ещё до прихода Христа. Уже в те времена верующие яхвисты знали: такое сочетание может привести лишь к осквернению, а осквернение — к разрушению и гибели.

Нечто подобное и происходит теперь во вселенском масштабе: Царство наконец раскрывается миру во всей полноте, освящая его, а мир, не очистившийся до конца от того греха, в котором пребывает, оскверняет святыню, которой является Царство, и разрушается, гибнет в своём прежнем качестве. Конечно, Бог этой гибели не задумывал и не хотел, Он хочет, чтобы мир преобразился без всяких катастроф и катаклизмов. Но для мира такое спокойное и органичное преображение оказывается невозможным потому, что он к моменту завершения истории не очистился полностью.

И, судя по тому, что Бог ставит точку до полного его очищения, приходится думать, что, к сожалению, для падшего мира полное очищение невозможно вообще — иначе Бог сделал бы всё, чтобы такая возможность реализовалась. Он ведь не хочет, чтобы грешный мир погиб, Он хочет, чтобы мир был спасён и стал Его Царством. Но у свободы, данной Богом человеку, а значит, отчасти и миру, есть обратная сторона, которая и приводит к трагизму конца истории, столь ярко описанному Иоанном.

В день Всех Святых неудивительно видеть в списке чтений заповеди блаженства и отрывок из Откровения. Но три стиха из 1-го послания Иоанна кажутся удивительными, а значит — очень важными. Что на первый взгляд мы сразу найдем в Нагорной проповеди и Апокалипсисе применительно к этому празднику? Конечно, что святость — это участь избранных и характерна она такими качествами, до которых обычному человеку не добраться, как тут ни старайся. Это, пожалуй, тот единственный случай, когда человек готов признать себя обычным и ни на что не годным. Но тут мы натыкаемся на слова «всякий, имеющий сию надежду на Него, очищает себя так, как Он чист». То есть до чистоты святости, как Бог свят. И есть некая надежда, которая может любого очистить до такого немыслимого состояния. И надежда эта или даже знание, как говорит предыдущий стих, состоит в том, что «когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть». С одной стороны всего-то знание о том, что будем подобны Ему, когда увидим Его (в таких переменах трудно сомневаться, что-то обязательно происходит, когда человек видит Бога, как Он есть). С другой стороны, очень трудно себе представить, что человек, живущий ненавистью, войной, злобой, корыстью или чем-то подобным, поступает разумно, говоря себе: «я ведь знаю, что увижу Его, и все будет в норме». Чего-то тут очевидно не хватает. Видимо, того, что сказано в заповедях блаженства каждому лично и прямо сейчас: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».

Сегодня мы вспоминаем не одного, не двух, даже не двадцать – мы вспоминаем всех святых. Названная Иоанном цифра сто сорок четыре тысячи означает не конкретное количество, но полноту. Кто они, святые? Откуда они берутся и как достигают святости? В сегодняшнем чтении есть ответ на этот вопрос. Во-первых, они «пришли от великой скорби». Это важно для нас, когда мы говорим, что соблюдать заповеди очень трудно. Святым не было легко. Их путь отнюдь не был усеян розами. Они прошли путь скорби – но обрели свет Христа. И второе, что очень важно, – это источник святости. Чем они омыли свои одежды? Добродетельной жизнью? Нет. Покаянием? Тоже нет. Кровью Агнца. Само по себе покаяние, сама по себе добродетель не имели бы никакой силы, если бы не Кровь Христова. Источник всякой святости – Он, и только Он Сам.