Мысли вслух на Лк 1:67-79

Рождественский сочельник — один из самых сложных дней в году. Тексты, читаемые сегодня утром и вечером, передают все напряжение, скопившееся в нас к этому дню. Вроде бы пророчество есть, известно, что оно сбылось, мы знаем уже, для чего и как Бог пришел к нам Человеком. Но, в ожидании Рождества, мы все проживаем день, когда Он еще не родился, но ждать уже нет сил. А вдруг все не так? А вдруг это ошибка, фантазия, вечное стремление выдать желаемое за действительное? Мы ждем Его, мы боимся ошибиться, мы собираемся вместе, чтобы пережить эти несколько часов, оставшиеся до Его рождения. И, когда мы увидим Его, Младенца, данного нам во Спасение, вместе с Захарией мы будем смеяться над своими страхами и потому, что Он опять вывел нас из «тени смертной».

Захария, один из «ожидающих утешения Израиля», того самого утешения, которое связывалось с приходом Мессии, говорит, что грядущему Мессии предстоит помимо прочего «просветить пребывающих во тьме и в смертной тени, направив нас на путь мира». Тут перед нами предстаёт образ Мессии-просветителя, просветителя в самом буквальном смысле слова. В последующие века под «просвещением» нередко понималось нечто совершенно иное — знание мира и человека, правильное мировоззрение, словом, что-то связанное так или иначе с интеллектуальной сферой. И предполагалось, что чем больше человек знает, тем правильнее он будет жить и тем счастливее станет. Захария же говорит о просвещении в самом буквальном, духовном смысле слова.

Он имеет в виду тот свет Божьего присутствия, о котором верующие яхвисты и его времени, и предыдущих эпох знали достаточно хорошо, потому, что это Присутствие как свет открывалось им ещё во дни Моисея. Вот такой свет и должен был просветить теперь людей. И мир тоже: ведь в мир предстояло войти Царству, а миру предстояло стать Царством, которое всё пронизано светом. Таким же, каким был пронизан мир в первый день творения и который потом померк из-за зла и греха, проникшего в мир. Тьма, о которой говорит Захария, не физическая, эта тьма появляется там, где Божьему присутствию нет места. После падения весь мир оказался в тени смерти, взявшей его в свой плен.

И вот теперь наступает время, когда приход Мессии не оставит тьме места в мире, освободит его из плена, сделав мир частью Царства и восстановив его полноту. А мир — это то, что даётся в Царстве человеку. Тут речь не только о мире между людьми, которые перестают враждовать друг с другом, тут речь и о мире с Богом — а это уже новая для падшего человека реальность, Божье присутствие, открывающееся ему изнутри как часть его собственной внутренней жизни. Мир — то же Царство, но внутри, в сердце. Мир внутри и свет снаружи — таким открывается Захарии Царство, входящее в мир вместе с Мессией.

Песнь Захарии полна ветхозаветных образов, возвещающих спасение от врагов и милость Господа к Своему народу. Рождение Иоанна начинает новую эру в отношениях Бога с людьми. Но важно также и то, что и сам Захария послужил наступлению этой эры, своей открытостью Богу и послушанием Его слову осуществив Божий замысел о рождении пророка, который приготовит путь грядущему Господу. Нам необходимо помнить, что отвечая на Божий призыв, выраженный в Его слове, мы тоже можем послужить исполнению пророчеств о грядущем в полноте Царстве Божьем.

Сегодняшнее чтение завершает рассказ евангелиста о рождении Иоанна Крестителя. Примечательно, что окончание рассказа об этом событии у Луки следует непосредственно после рассказа о Благовещении, который оказывается включён в рассказ о чудесном зачатии и рождении Иоанна. Такая композиция первой главы Евангелия, очевидно, не случайна. Каждый из евангелистов по-своему описывает реальность того, что сегодня теологи называют Боговоплощением. Для Луки оно, как видно, имеет прежде всего историческое, точнее, историософское измерение.

Такой подход не был чем-то совершенно новым: ведь и те священные тексты, которые существовали в первохристианские времена (Пятикнижие, Ранние Пророки и Поздние Пророки), были также произведениями историософскими, они излагали историю народа Божия как историю Откровения. А история Откровения была, естественно, прежде всего историей отношений Бога с человеком. Неудивительно, что она была по преимуществу историей пророков и праведников: ведь об откровении можно узнать лишь благодаря свидетельству тех, кто слышит Бога и не боится свидетельствовать об услышанном.

Очевидно, для Луки, знавшего, как оценивает Иисус служение Иоанна Крестителя (Лк 7:28), этот пророк стал символом пророческого служения как такового, своего рода квинтэссенцией всей пророческой традиции. Не случайно евангелист так подробно описывает его чудесное рождение, как бы давая понять, что Сам Бог указывает на Иоанна как на того, кто завершит начатое пророками прежних времён. А рождение Мессии-Христа Лука описывает как событие, оказывающееся центром и смыслом всей истории Откровения.

Композиция первой главы в этом отношении напоминает отчасти композицию восточной иконы, где в центре и крупным планом изображается обычно не то, чего требует трёхмерная перспектива, а то, что является смысловым центром изображаемого. У Луки же такая композиция имеет дополнительный смысл: Рождество Христово оказывается у него вплетено в ткань истории, пусть и изображённой символически, но, тем не менее, совершенно реальной. Так Лука выразил истину того, что сегодня принято называть Боговоплощением и без чего вся история Откровения так и осталась бы незавершённой.

В этом эпизоде есть одно обстоятельство, которое странно выглядит, если помнить этнографические подробности. Дело в том, что у евреев сын может получить имя отца только в том случае, если отец умер во время беременности матери. Трудно сказать, когда возник этот обычай, но если он уже существовал во время рождения Иоанна, то положение Захарии, вынужденного длительное время пребывать в безмолвии, выглядит трагично: с ним не считаются, его приравнивают к мёртвому. Соседи и родственники, радующиеся рождению младенца и предлагающие назвать его Захарией, по сути, распоряжаются не в своём доме.

Но Захария, несмотря на испытанные им унижения, сохранил верность Богу. Мы слышим вдохновенную речь Захарии, содержащую пророчество, и евангелист отмечает, что Захария говорил под воздействием Святого Духа. Но для того, чтобы стать способным исполниться Святым Духом, Захарии пришлось терпеливо пройти через испытание отверженностью.

Захария произносит настоящий гимн будущему Мессии. Он выражает надежды, которые можно возлагать только на Бога — что наконец-то на земле наступит мир, что Божий народ будет избавлен от врагов, что люди получат прощение за все, что они сделали плохого перед Богом... Но здесь не только пассивное ожидание торжества справедливости и мира. Каждый, кто становится соучастником Вести, вносит свой вклад в ее осуществление: Захария способствует исполнению пророчества о последнем пророке, Мария принимает силу Духа, чтобы родить грядущего Мессию, Иоанн должен будет приготовить народ к Его приходу. Какая миссия лежит на нас, живущих через два тысячелетия после Рождества?