Мысли вслух на 1 Петр 4:1-19

Что значит жить не по плоти, вытекает ли из такого призыва гнушение плотью как чем-то изначально порочным? Вовсе нет, но не плоть должна нам диктовать сообразно бурлящей физиологии, а мы призваны управлять ей. И не об отрицании естественных телесных потребностей говорят слова о том, что страдающий плотию перестаёт грешить. Но если человек не умеет управлять собой при нормальных обстоятельствах, то тело пожнёт плоды излишеств. Конечно, грешить можно продолжать не одним лишь телом, но и умом, и сердцем, и помыслом, но действуют они через тело, поэтому управление собственным телом — начало управления и прочими страстями. Да, внутренний грех не обязательно быстро исчезает при обуздании теллесного греха, но без управления телом он уж точно не исчезнет, подобно тому, как воздерживаясь от злословия, мы можем сдержать и бушующие в нас страсти.

Люди, далёкие от Церкви, нередко злословят христиан за то, что те не участвуют в их делах, парадоксальным образом отказ от зла одних людей ведёт к ещё большему озлоблению других, не желающих от зла отказываться. Но если нас будут злословить за подлинно добрые дела, не надо смущаться. Только бы мы, говорящие о добре, не оказались лицемерами, творящими зло и справедливо за него наказываемыми.

Теоретически альтернатива, предлагаемая апостолом Петром в сегодняшнем чтении, выглядит очень простой. Он говорит, что ученики Христовы следуют за Учителем по пути страстей, перестают участвовать в привычном распутстве грешного мира и подвергаются за это злословию и гонениям. В качестве альтернативы апостол Петр говорит об усердной любви друг ко другу и служении тем даром, который получил каждый из нас. Вот, собственно, и все. Где великолепный культ? Где мистические озарения? Где аскетические подвиги и умерщвление плоти? Где даже пророчество, дар, искать которого советует апостол Павел? Впечатление, что все это слишком просто...

Но в том и состоит неизъяснимая красота Евангелия, что в этой кажущейся простоте мы обретаем живое присутствие Самого Распятого и Воскресшего Христа. Пытаясь жить по слову апостола, нам приходится преодолевать не вымышленные препятствия, но косность, мелочность и злобность собственной натуры. И на этом пути мы не только получаем благодатную помощь Всемогущего, но и находим Его Самого. Конечно, тот факт, что Он находит нас не в сомнительных феноменах изысканной религиозности, а в простой и очень подлинной жизни — это проявление Его великой милости к нам. И в какую третьестепенную пыль превращаются при прочтении этих апостольских слов проблемы, которые нас занимают!..

Здесь в одно предложение вошло несколько важнейших истин о христианской жизни, до понимания которых в своем опыте приходится идти годами.

Далеко не сразу мы осознаем, что полнота христианской жизни раскрывается не в удовлетворении своих растущих потребностей (не важно - материальных или духовных), а именно в служении другим, в помощи в удовлетворении их потребностей.

Потом немало времени у нас уходит на то, чтобы найти свой путь служения. Мы пробуем разные варианты того, что увидели у других, разочаровываемся, падаем духом, пока не обнаруживаем то, что было у нас перед самым носом, то, о чем пишет Петр: служите тем даром, который у вас есть.

Тогда мы начинаем «доставать» всех вокруг этим своим даром, забывая о том, что он не наш, а данный нам, и не для нашей самореализации, а для служения. Когда же мы осознаем, что дар — от Бога, мы начинаем судить всех с той точки зрения, есть у них этот дар или нет. И только натворив кучу бед и потеряв многих когда-то близких людей, мы приходим к смиренному признанию многоразличности благодати Божией и становимся способными принять малое участие в Божием домостроительстве - построении Церкви, единого Тела Христова из уникальных и непохожих друг на друга «камней».

Апостол Петр призывает нас сегодня принимать гонения, злословие и поношение потому, что так мы следуем за нашим Учителем и Господом. Только бы не пострадал кто из вас за реальное преступление, говорит апостол. Если же вы страдаете как христиане, то вы блаженны. Что означают его слова для нас сегодня, когда видимых гонений нет?

Во-первых, не будем забывать о том, что наши братья в целом ряде стран подвергаются гонениям и ограничениям. Даже если это братья «отделенные», и мы не имеем с ними церковного общения, тем не менее, их страдания — это страдания всей Церкви. И потому так важна была бы молитва и поддержка для страдающих инославных братьев. О нас же молились все эти мрачные годы большевизма! И мы можем сегодня, прежде дискуссий, молиться о христианах Китая и Тайваня, Ирана, Судана и Индонезии, несмотря на то, что они — неправославные.

Во-вторых, каждый, кто хоть раз отказывался от участия в «запоях, гулянках и попойках» (так у апостола Петра; Синодальный текст приглаживает эти слова и ставит «пьянство и излишества в пище и питии»), так вот, каждый, кто избегал этого хоть раз, может свидетельствовать, что на тебя смотрят, как на ненормального. «Жизнь же проходит мимо!», говорят тебе язычники. А когда христиане свидетельствуют о том, что убивать, лгать и грабить нельзя, что это — плохо, это вызывает нескрываемое раздражение в любом обществе. И если наша жизнь не вызывает удивления своим нравственным содержанием, то это, скорее всего, повод для исповеди.

Пётр говорит о гонениях и преследованиях, как о чем-то практически неизбежном для христианина. И дело даже не в том, что именно христианин делает или как и во что он верует. Дело в том, как и чем он живёт. Та жизнь Царства, которую несёт в себе христианин, для мира неприемлема, отсюда и неизбежность конфликта.

Особенно агрессивными в таких случаях обычно становятся бывшие друзья и знакомые: они видят, что человек изменился, стал другим и чужим, а что случилось, понять не могут: ведь изменения связаны с чем-то для них совершенно непостижимым, эфемерным и даже фантастическим. Первой реакцией в такой ситуации становится желание немедленно и любыми способами вернуть старого знакомого к прежней жизни. Но и в более широком контексте жизнь христианина оказывается для мира чем-то непонятным, ненужным и даже опасным: ведь она становится альтернативой существующему порядку вещей, а человеку мира сего такая альтернатива всегда кажется разрушительной.

Но апостол призывает читателей своего послания не обращать внимания на эту реакцию со стороны мира, а жить своей жизнью и делать своё дело. И главное тут — говорить и делать всё, что говоришь и делаешь, в полноте Божьего присутствия. Говоришь — говори так, как говорил бы в присутствии Божьем: ведь христианин по определению призван жить в Его присутствии.

Что бы ни делал, чем бы ни был занят, всегда проверяй: Божье ли дело делаешь, Его ли сила сопровождает твою деятельность, нужно ли Ему то, чем ты занят. Так, чтобы не только всё сказанное было сказано в Божьем присутствии, но и всё, что делается, делалось бы с Его участием. Тогда всё будет правильно и сказано, и сделано. А преследования и гонения в данном случае ничего не значат: важно ведь не то, что делают с человеком, а то, что делает он сам. Если заповедь не нарушена, если человек никого не грабил, не убивал, никого не обокрал, то никакие наказания не сделают его хуже. Главное — что выбирает сам человек.

Говоря о гонениях и преследованиях, Пётр чётко и однозначно различает преследование по закону за веру и такое же преследование по закону за уголовные преступления. Ничего удивительного здесь нет: ведь путь христианина — путь праведника, сознательный грех и христианство — вещи несовместимые. Но почему апостолу понадобилось говорить о, казалось бы, вполне очевидных вещах? Возможно, дело было в том, что в те времена в еврейской среде отношение к законам Римской империи, как к законам языческим, было сдержанно (а иногда и весьма несдержанно) негативным. Воинствующие мессианисты наподобие упоминаемых в Евангелии «ревнителей» («зелотов»), к примеру, вообще отрицали какие бы то ни было языческие законы, будучи уверены, что еврей может и должен руководствоваться только одним законом: законом Торы. Возможно, и среди христиан были люди, которые считали, что жизнь в Царстве если и совместима с какими-нибудь законами, то с законами, данными Богом, а не написанными людьми для государств мира сего. Пётр же, как видно, не отрицает полностью законов, написанных людьми, но ограничивает их действие определёнными рамками. Такой подход, очевидно, связан с христианскими представлениями о Царстве, которое, с одной стороны, живёт по законам, отличающимся от законов непреображённого мира, а с другой — призвано этот самый, ещё не преображённый, мир преображать. Конечно, непреображённый мир лежит во зле и Царства не принимает, но, если всё-таки в нём осталось ещё хоть что-то хорошее, это хорошее надо принимать. То же касается и земных, людьми написанных законов: то, что в них соответствует Торе, Пётр, как видно, принимает: ведь все те преступления, о которых он пишет, являются таковыми и с точки зрения Торы, совершающие их нарушают заповеди Декалога, и, если земной закон их за такое нарушение наказывает, представителей этого земного закона осуждать не приходится. Иное дело, если христианин страдает именно как христианин, за верность Христу или за праведность в её традиционном понимании, как верность Богу и Торе. Если человеческий закон наказывает христиан за что-то подобное, такое наказание не должно смущать: ведь оно — проявление того зла, в котором лежит мир. Так решает апостол вопрос о человеческих законах и о власти земного государства. Решает с точки зрения Царства и пути праведности.