Мысли вслух на Лк 4:30

Иногда полнота Божьей жизни в Иисусе проявляется необычно и неожиданно. Толпа готова схватить Его — но Он каким-то образом проходит сквозь неё. То ли незамеченным, то ли неуязвимым. А может быть, и то, и другое вместе. Евангелист не объясняет, как именно Ему удаётся пройти сквозь агрессивную толпу. Скорее всего, Он просто прошёл рядом с ней.

Двигаясь в ином измерении, в ином пространстве, в пространстве Своего Царства, которое никогда для Него не было закрыто, даже тогда, когда Он внешне ничем не отличался от остальных людей. Его не видели не потому, что Он использовал какие-то специальные методы сокрытия Себя вроде сказочной шапки-невидимки, а потому, что Он переместился туда, куда преследующие Его не могли проникнуть, хотя они и продолжали Его видеть.

Примерно так, как уже после Его воскресения Он был видим для Своих идущих в Эммаус учеников, находясь в Царстве, граница которого с непреображённым миром проходила по той самой дороге, по которой они шли, так, что Он оказался по одну сторону границы, а они — по другую. Стоило Ему отойти от границы в глубь Царства, как Он пропал из глаз апостолов. Но рядом с границей Его было видно даже тем, кто в Царство ещё не вошёл. Так и толпа могла Его видеть, не входя в Его Царство. Но прикоснуться к Нему, схватить Его было невозможно.

Такая неуязвимость кажется странной на фоне всего, что произошло дальше, когда Его всё же арестовали, судили, казнили. Если Он мог стать неуязвимым для толпы тогда, что мешало Ему сделать то же самое потом? Технически — ничего. Сказанные Им в Гефсиманском саду слова об ангельских легионах ведь вовсе не были аллегорией, это была констатация факта, указание на вполне реальную возможность, которой, однако, Он мог воспользоваться только в том случае, если бы решился нарушить волю Своего небесного Отца.

В жизни Иисуса не было ничего вынужденного или неизбежного в том смысле, в каком такие вещи существуют для нас. Его жизнь определялась только Его выбором и решениями Его Отца, которые Он принимал и воспринимал, как Свои собственные. Он не мог не пойти на крест не потому, что Ему некуда было деваться, а потому, что иначе Он не осуществил бы того, для чего пришёл в мир. Но тогда, в Назарете, Ему было ещё рано умирать. И Он ушёл. Ушёл от толпы, пройдя дорогой Своего Царства. Дорогой, которая, проходя нашим падшим миром, тогда помогла Ему избежать рук враждебной толпы. А потом привела на крест.

При чтении некоторых библейских рассказов нельзя не удивиться извращённой парадоксальности сознания падшего человека. В самом деле, если Иисус и не смог сделать для жителей родного города ничего подобного тому, что сделал в других городах, то, уж конечно, не потому, что вдруг потерял ту силу, которая была Ему свойственна прежде, а из-за оказанного Ему собственными Его согражданами недоверия. Конечно, если бы Он захотел кого-то в чём-то убедить или кому-то что-то доказать, недоверие едва ли стало бы для Него препятствием. Но Он никому ничего не собирается доказывать, Он лишь хочет приобщить к жизни Царства как можно больше людей.

Поскольку приобщиться к ней можно лишь добровольно и только при условии полного доверия к Нему Самому, Спаситель ни на чём не настаивает и никому ничего не навязывает. В сущности, отказываясь от совершения чудес в Своём родном городе, Иисус тем самым отказывается от всякого духовного насилия по отношению к его жителям, которые, очевидно, не готовы и не хотят увидеть в Нём Того, Кто Он есть: посланного Богом и на словах столь долго ими ожидаемого Мессию.

Жители Назарета обижаются и негодуют как раз именно поэтому, они парадоксальным образом сердятся на Спасителя именно за то, что Он, исполняя их глубинное, невысказанное, а может быть, и не вполне осознанное желание, оставляет их в покое. Обижаются, получив то, чего, в сущности, больше всего хотели. Быть может, потому, что никак не хотят признаться самим себе в своём тайном желании. А может быть, ещё и потому, что втайне они всё же надеются: этот их странный Соотечественник ещё сыграет по их правилам, Он ещё станет таким, каким они хотят Его видеть. Поймёт, что они не хотят Его таким, каким Он к ним пришёл, и ради них, своих сограждан, станет другим.

Он вместо этого оставляет их и уходит. Падшей человеческой природе вообще трудно вынести пренебрежение, а такое — особенно: ведь тут речь идёт не об одном человеке, а о, так сказать, родном коллективе, в котором вырос, где тебя знали с детства, который никак нельзя обидеть и которому не принято перечить. А Иисус пренебрегает всеми устоявшимися обычаями и приличиями. Пренебрегает ради Царства, которое важнее всех человеческих норм и правил. Даже тех, которые кажутся людям священными.

«Но встреча со святостью становится тем более невыносимой, возражения приобретают тем большую резкость и отрицание проявляется с тем большей нетерпимостью, если дело происходит «в отечестве пророка». Как можно признать, что Кто-то, чьих родителей знают, Кто-то, живущий по соседству, «такой же, как и все», представляет собой нечто святое?» (Р. Гвардини) Это настроение людей очень важно почувствовать, чтобы ни в коем случае не впасть в нечто подобное. А как мы можем впасть в подобное? Всегда, когда у нас складывается ощущение, что мы что-то хорошо знаем и понимаем в Боге и людях, мы впадаем в этот грех. Только лишь потому Господь и говорит: Не судите, да не судимы будете (Мф 7:1). Нам кажется, эта заповедь очень близка по духу всей сегодняшней ситуации. Всегда оставляйте даже за вполне видимым и очевидным явлением знак вопроса и никогда не выносите вердикта. Иначе под ваш вердикт может попасть святое. В чем-то такой подход очень близок к научному мировосприятию, к мировосприятию ученых, которые даже когда получают некий результат, всё равно понимают, что перед ними конечное количество знания и бесконечное – незнания. И только тогда ты можешь быть всегда готовым к встрече. Как те благоразумные девушки, которые понимали, что всякое масло (под которым сейчас мы можем понять всякое наше представление о мире, людях и Боге) источится, закончится и надо всегда быть предельно внимательными, чтобы вовремя подлить новое масло. Такое напряженное внимание ко всему, что тебя окружает, очень тяжело выносить. Но, как говорил один современный святой мученик, лук стреляет, только когда он натянут.

Господь приходит к тому, к кому Он Сам хочет прийти. Приход Бога в жизнь человека – это не награда за те или иные заслуги, будь то подвиги в аскетизме или идеальное благочестие. Господь приходит к тем, кто в этом нуждается до смерти. Но ведь нуждающихся много. Или среди них Он выбирает самых униженных? Быть может, это в какой-то мере относится к вдове из Сарепты Сидонской, но уж вряд ли к военачальнику царя Сирийского. Значит, Господь выбирает каким-то неведомым для человека образом. Здесь никто никогда не найдет закономерности. Ведь Господь живой, а все живое до конца в законы не укладывается. А для нас закон – единственная опора ума, единственное, что придает нам какой-то уверенности. Но вот именно эта уверенность нас и подводит. Как уверены были жители Назарета, что знают, хорошо знают этого человека, Иисуса! Но вот эта уверенность и не дает им увидеть в Нем Бога.

Только не надо думать, что Господь как бы играет с нами, просто ставит целью нас удивить, потому что здесь все слишком серьезно. Речь ведь идет о жизнях людей. Здесь, конечно, не об этом говорится. Просто нам, именно нам непонятен промысел Божий и вся сложность Его путей. «Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь» (Ис 55:8). Вот это несоответствие и заставляет нас порой удивляться, почему именно на этого человека снизошла благодать, почему именно так, именно в это время, когда очевидно же, что вокруг есть гораздо более достойные или более нуждающиеся. Мы просто должны постараться верить, что все, что происходит по Его воле, происходит самым нужным для путей благодати образом.

Сегодняшнее чтение заставляет нас задуматься об истине, выраженной общеизвестным афоризмом, евангельское происхождение которого, впрочем, известно сегодня далеко не всем: нет пророка в своём отечестве (ст. 24). Ведь Иисус, совершенно очевидно, приводя мессианскую цитату из Книги Исайи, указывает на Себя как на Того, о Ком говорил пророк (ст. 17–21). Реакция же слушателей оказывается, на первый взгляд, парадоксальной: с одной стороны, они соглашаются с Иисусом, а с другой — тут же начинают сомневаться: откуда у их земляка, которого они знают с детства, может появиться какая-то претензия на мессианство (ст. 22)? И чудес они от Него требуют не как свидетельства о Царстве, а как доказательства Его мессианства (ст. 23). Тогда-то и прозвучали горькие слова Иисуса о пророке в своём отечестве (ст. 24).

Но парадоксальность реакции слушателей на слова Иисуса была, в сущности, вполне объяснима, и объяснялась она не только тем, что «большое видится на расстоянии». Дело в данном случае было в самой обыкновенной привычке, которая нередко оказывается одним из самых серьёзных препятствий на духовном пути. Не случайно сомнения обосновываются тем, что, мол, мы же Его знаем с детства, «не Иосифов ли это сын», так какой же тут может быть разговор о мессианстве? Конечно, если бы Иисус был признан авторитетными людьми или официальными инстанциями, так что эти люди или эти инстанции указали бы на Него как на Мессию, Его, конечно, приняли бы с радостью и гордились бы Им, как знаменитым земляком. Но официального признания не было, и принимать решение надо было самим горожанам. А над ними довлела сила привычки.

Падшему человеку свойственно видеть реальность не такой, какая она есть, а такой, какой он привык её видеть. Клише — дело обычное и общераспространённое, и появляется оно не случайно: схематизация и использование готовых моделей для описания реальности представляет собой своеобразный механизм психологической адаптации человека к действительности, без которого после грехопадения человек уже не может обойтись. Но этот же адаптационный механизм нередко мешает человеку увидеть новое и необычное, предлагая ему готовые схемы и модели там, где они неприменимы, где речь идёт о реалиях, не вмещающихся ни в какие схемы и не описываемые никакими моделями. Такой реальностью является и Царство, о котором свидетельствует Иисус. Ни в какие привычные рамки оно не влезает. А земляки Иисуса не хотят этих привычных рамок лишиться, они готовы их защищать любой ценой, и Иисус никак в них не вмещается: непризнанный Мессия, нарушитель спокойствия, выдающий Себя неизвестно за кого, претендующий на то, на что в их небольшом городке никто не претендовал и никогда не посмел бы претендовать — таким Он предстал перед жителями Назарета. И тогда у них осталось лишь одно средство: избавиться от своего, слишком для них беспокойного, земляка. И они бы сделали это, если бы смогли (ст. 28–30). Как видно, не только ненависть религиозных ригористов и игры политиков ведут Иисуса на крест. Туда же толкает Его и узость падшей человеческой природы.

Проблема своих и чужих существовала всегда, во всех обществах и во всех культурах. И везде и всегда оказывалось, что своим быть лучше, чем чужаком. Но вот в мир пришёл Мессия, и оказалось, что всё не так просто. Оказалось, что свой — не обязательно тот, кого мы знаем. Чаще всего это тот, о ком мы думаем, что знаем его. Оно и понятно: своих мы воспринимаем как часть привычного и знакомого мира. В них незачем всматриваться, в их слова необязательно вслушиваться. Мы ведь в общем-то и так примерно знаем, что нам могут сказать свои.

Чужие — дело другое. Чужой — всегда тот, кого не знаешь. Кто не является частью знакомого и привычного мира, и тут уж неважно, откуда он: с другого континента или из соседней деревни. Чужих часто отвергают, но в них всегда внимательно всматриваются. Вслушиваются в то, что они говорят. Не обязательно дружелюбно, но непременно внимательно. Чужого ведь надо понять. Или хотя бы объяснить себе. Объяснение — часто иллюзия понимания. Понимание ведь предполагает восприятие другого таким, какой он есть. Объяснение же начинается тогда, когда мы воспринимаем этого другого таким, каким хотим его видеть. С тем, чтобы он вместился в рамки нашего восприятия привычного и знакомого нам мира.

Христа можно и нужно принять таким, какой Он есть. И понять тоже можно и нужно — и тоже таким, какой Он есть. А вот объяснять Его не надо. Ни себе, ни другим. Если, конечно, мы хотим общаться со Христом, а не с нашими образами Христа. И тут оказывается, что тем, для кого Он чужой, проще. Они не знают о Нём ничего. Свои тоже ничего о Нём не знают, но думают, что знают всё. В отличие от чужих, которые не заблуждаются хотя бы насчёт своего незнания. И так не только с Ним.

Так и с Богом. С Его небесным Отцом. Не случайно приводит Иисус примеры неузнавания своими Бога из древней еврейской истории. Неузнавания, которое отделяет людей от Бога. И от Мессии тоже. Ведь для того, чтобы Бог или Мессия начал действовать, надо, чтобы человек этого захотел. И обратился бы прямо к Богу. Прямо ко Христу. Но никак не к тем образам Бога или Христа, которые он сам себе придумал. Иначе и Царство может оказаться ненастоящим. Придуманным. И жизнь в нём тоже.

Во Христе исполнилось пророчество. Но о ком оно говорит? Еще можно понять, почему исцеление достается сокрушенным, освобождение — пленным, а зрение — слепым. Но почему радость обещана только нищим, а свобода — только измученным? И причем тут я? Конечно, я иногда бываю измученным, но не все же время! Неудивительно, что в синагоге не все отреагировали адекватно... А может быть, все же попробовать перечитать этот отрывок еще раз и постараться вникнуть в значение этих слов, открыть в себе нужду, жажду освобождения и исцеления? Иначе Иисусу придется снова идти в другой город...

В древнем мире «благовествовать» означало принести весть о победе над врагом, и, выбирая это слово для описания Своей миссии, Иисус говорит удивленным односельчанам, что Бог послал Его глашатаем о Своей победе, о наступлении Его вечного Царства. Но Он идет дальше ссылки на библейское пророчество — и это особенно шокирует Его слушателей: цитируя Исаию, Иисус пропускает слова о «мщении Бога нашего» (Ис 61:2) и отрицает превосходство израильтян над язычниками в наступающем Царстве. Кроме победы над злыми силами, явленной в исцелении одержимого, Христос приносит Весть о победе над мщением и ненавистью — эта победа одержана Самим Господом Иисусом и должна быть одержана всяким, кто захочет быть Его учеником.

Люди, услышавшие субботнюю проповедь в Назарете, первоначально, как можно понять, приняли её положительно и дивились словам благодати, исходившим из уст Его. Но продолжением проповеди слушатели были шокированы. Напоминание о том, что Господь посылал пророков не только к народу избранному, но и к язычникам, вызвало ярость, хотя приведённые примеры были взяты из хорошо известных слушателям книг Писания.

В ту субботу произошла одна из первых попыток расправы со Христом. Назаретские земляки Иисуса, моментально ставшие обвинителями, видимо, казались себе вполне благочестивыми, они наверняка соблюдали принятые нормы. Вот только для того, чтобы избавиться от неугодного, они считают возможным не соблюсти субботний покой. Что ж, руководствующиеся правилом "человек для субботы" рискуют, в конце концов, попрать саму субботу.

Время расправы ещё не наступило, и Христос уходит от гнева толпы. Но гнев уже овладел частью Его слушателей, не желающих испытывать дискомфорт от Его речей. Говорить нелицеприятную правду необходимо, даже если слушатели "не готовы" к её восприятию. Но, если откладывать, ожидая удобного момента, вряд ли такой момент когда-либо настанет. И потому не следует "облегчать" веру , низводя её до уровня массового сознания, но следует открывать её людям в полноте. Даже если истина отвергается толпой. Кто-нибудь всё равно окажется отзывчивым к слову правды.