Мысли вслух на Мф 27:27-66

Первосвященники и старейшины насмехаются над Распятым как раз за то, как Он являет Свою милость к ним. Ведь если бы Он вдруг сошел с креста, «спас Сам Себя», то разве устояли ли бы они перед Его славой? Но Он умирает, как самый обычный разбойник, открывая многим из Своих преследователей и врагов возможность жить — и дожить до того момента, когда они смогут понять свою ошибку и обрести прощение и спасение. Смерть Сына Божьего — следствие человеческой свободы — принять Искупителя или убить Его. Но именно в этой свободе открывается Божье уважение и любовь к человеку.

Каждый из евангелистов описывает распятие и крестную смерть Спасителя по-своему. И если в других евангелиях упоминаются, к примеру, стоявший у креста любимый ученик или раскаявшийся разбойник, то в Евангелии от Матфея никаких такого рода упоминаний нет. Евангелист отмечает лишь, что уже после смерти Иисуса некоторые из тех римских солдат, что стерегли Распятого, были поражены и испуганы, признав, что Он был «воистину Сын Божий» (ст. 54). Впрочем, упоминает он и женщин, но в его описании они все «смотрят издали» (ст. 55–56), так что у креста не оказывается никого, кто мог бы поддержать Его хотя бы просто своим присутствием.

Такой финал вполне укладывается в общую концепцию евангелиста, который всю историю последних дней и часов земного служения Спасителя описывает как историю предательства и отступничества. И в момент Его крестной смерти верные или стоят вдали, или, как Иосиф из Аримафеи, появляются тогда, когда всё уже кончено (ст. 57–61). А у подножия креста лишь радующееся зло и торжествующая тьма (ст. 39–44). Такая картина на фоне описаний других евангелистов могла бы, возможно, показаться излишне, почти до схематизма, контрастной, если бы не логика священного автора, который и всё земное служение Спасителя рассматривает как конфликт Царства с теми силами, которые противостоят ему, желая уничтожить Того, Кто принёс Царство в мир.

С этой точки зрения то, что происходит у подножия креста, увы, никак нельзя назвать чем-то из ряда вон выходящим. Здесь мы видим всё и всех, с чем и с кем приходилось сталкиваться Иисусу на всём протяжении Его земного служения. Здесь и злые насмешки ничего не понимающих и не желающих понимать людей из уличной толпы (ст. 39–40), и злорадство религиозных ригористов, и насмешки учёных теологов (ст. 41–43), и даже глумление тех, кому глумиться уж никак не пристало — разбойников, распятых рядом с Иисусом (ст. 44). А роднило всех этих, столь разных, людей одно: неприятие Царства. Каждому из них оно мешало по-своему, и вот теперь они все собрались у креста, чтобы порадоваться победе — мнимой победе над Тем, Кто самой Своей жизнью не давал им покоя.

Конечно, о том, что победа мнимая, никто из них не догадывался. Ведь в их мире, в мире, где место было всему и всем, кроме Христа и Царства, их победа действительно была абсолютной. Она обращалась в ничто в другом, большом, Божием мире, но об этом большом мире насмехающиеся над Распятым или не знали вовсе, или имели о нём самые приблизительные и смутные представления. И потому Воскресение было для них громом среди ясного неба. Таким же, каким, вероятно, станет для многих возвращение Спасителя. Быть может, даже для многих из тех, кто считает себя христианами.

Для первых учеников Иисуса Его смерть требовала нового, христианского осмысления. Ведь предположение, распространенное среди их соотечественников, о том, что Иисус жил и умер напрасно, не достигнув Своей цели, было неприемлемым для тех, кто по опыту знал о Его победе. Это новое осмысление и отражено в евангельском рассказе. Здесь страдания и смерть Иисуса описаны в обрамлении библейских цитат из пророков и псалмов, показывающих, что торжество Мессии должно предваряться Его унижением, что Его страдание — не признак неудачи или поражения, а признак истинного Помазанника, Который действует не военной мощью или невероятными чудесами, а Духом Отца, становясь не карателем грешников, а жертвой за грехи мира. В современной культуре тезис о том, что миссия Иисуса провалилась, что Он умер напрасно (см., например, оперу «JC-Superstar», или несколько иную трактовку в «Мастере и Маргарите») распространен почти так же, как среди жителей Иерусалима первого века. Новым ученикам Христа необходимо заново ответить на этот вызов — жить так, чтобы было ясно — смерть Иисуса исполнена смысла, а Его Воскресение стало реальностью для многих сердец.

Сначала Христос был подвергнут издевательствам, совершённым «по закону», с соблюдением процедурных формальностей. В приверженности лицемерному «этикету» и вожди иудейского народа, и римский наместник друг друга стоили. Но вот Христос попал в руки воинов, не связанных «условностями», и они с удовольствием предались садистским развлечениям. Теперь зло стало проявляться во всей своей неприкрытости. К приговору, вынесенному иудеями, добавились побои от язычников. Представители всех типов тогдашнего человечества объединились , чтобы мучить Христа, но это и неудивительно: весь погрязший во грехе мир в озлоблении ополчился на Него.

Путь на Голгофу и сама Голгофа часто воспринимаются нами как образец физических страданий. Это так, но как назвать те испытанные Христом страдания, которые были вызваны непрекращающимся глумлением со стороны тех, кого Он возлюбил и за кого принял мучения? Ведь не только в дни предсмертных страданий, но и на протяжении всего Своего земного служения Он постоянно терпел издевательства. Путь на Голгофу начался уже в Вифлееме, и наши привычные попытки дать определения тем Его страданиям («моральные», «нравственные»), которые Он испытал помимо прямого физического насилия, сюда на подходят, они были невыразимо чудовищнее.

А ведь Он и теперь терпит от нас издевательства.

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.

По меркам обычного течения времени смерть на кресте наступила быстро, но можно ли обычными часами измерить ход времени крестных страданий, когда каждая секунда тянется нескончаемо?..

Когда почти все ученики разбежались и скрылись, рядом с казнимым Учителем оказались те, кто формально не числился среди ближайших учеников. Но как часто стойкость и мужество проявляют совсем не те, кто при обычных обстоятельствах находился на виду. Есть что-то важное, пожалуй, даже пророческое в том, что в день Голгофы не дрогнули женщины. От истоков церковной истории до наших дней мы постоянно видим замечательных подвижниц, не раз отстаивавших веру, хранивших её в самые трудные годы.

Среди стоявших там мы видим мать сыновей Зеведеевых. Совсем недавно она простодушно хлопотала за сыновей, но вот настал час, и теперь она смогла увидеть, через что предстояло пройти Учителю, и от чего Он просил не отворачиваться учеников. Теперь ей, как и другим христианкам, нести свой крест, незаметный окружающим, но такой трудный крест домашнего служения и боли за детей.

В чужой пещере начался земной путь Христа, в чужой могильной пещере он и закончился. Тот, Кто всего себя отдал людям, ничего себе не присвоил. Тем же из людей, кого Он назвал Своими, предстояли горькие дни и ночи. Похоже, мало кто из учеников помнил в те часы предупреждения Учителя о Своём Воскресении.

Иисус умирает на кресте. «Земля потряслась, и камни расселись». Природа «чувствует» значимость происходящего и отмечает событие, как отмечала она и Его рождение. Но тогда была Рожденственская звезда — радостный знак надежды, а сейчас — землетрясение, грозное предупреждение людям, умертвившим Начальника жизни (см. Деян. 3:15).
Но смерть Христа — это не только преступление людей, временное торжество зла, но и творческий Божий акт Искупления. Об этом свидетельствует разорванная храмовая завеса, та завеса, которая всегда отделяла людей от Святилища, места пребывания Бога, символизируя непереходимую пропасть между Божьей святостью и человеческим грехом. И вот, смерть Сына Божиего, взявшего на Себя грехи наши, совершает искупление, примиряет нас с Богом. Пропасть перекрыта, завеса удалена. Херувим, преграждающий путь к древу жизни (Быт. 3:24), убирает свой меч.

Дорогие мои, за всякими нашими рассуждениями о достоверности Библии или о предвечном Сыне Божием не теряем ли мы из виду эту абсолютно важную для нашего спасения реальность: бессильно повисшее на кресте безжизненное тело Сына Человеческого на фоне грозно и скорбно померкшего неба?