Мысли вслух на Екк 8:17

Так что же такое мудрость? Есть ли в ней хоть какой-нибудь смысл? Оказывается, есть: она позволяет человеку ориентироваться в происходящем. Это не тот высший смысл, который остаётся Божьей тайной, это смысл земной, доступный человеку. Всему на земле своё время, всему в своё время будет дана адекватная оценка, и суд Божий вполне реален, вопрос лишь в том, когда настанет день Его суда. Вот эти самые времена и сроки и позволяет узнать земная мудрость. Жизнь на земле течёт своим чередом, все формы мира и все его события рождаются из этого потока и в свой черёд возвращаются обратно, а Бог за всем наблюдает свыше.

Зачем этот поток? Для чего он? Почему жизнь именно такова, почему она не другая, почему в ней столько зла? Почему прежде зла было меньше — и действительно ли его было меньше? На все эти вопросы ответы знает один Бог, и человеческая мудрость тут бессильна. Но вот когда и чего можно ожидать от потока жизни, что и когда может из него появиться, а чему вскоре суждено снова в нём исчезнуть — об этом земная, человеческая мудрость рассказать может. Для того-то, собственно, она и нужна. Немного странный, на первый взгляд, подход к мудрости — но ведь тут именно мудрость мира сего.

Для евреев мудрость никогда не была чем-то абстрактно-теоретическим или созерцательным, она всегда ассоциировалась с умением, навыком, практикой. И у Екклесиаста она оказывается вполне практической. Правда, обычно практическая мудрость всегда связывалась с возможностью так или иначе выстроить жизнь человека, внешнюю или внутреннюю. Здесь же ни о каком выстраивании жизни речи нет: Екклесиаст вполне уверен, что это невозможно и бессмысленно.

Направить поток жизни в нужную сторону человек не может, тут мудрость бессильна. Зато она позволяет в этом потоке ориентироваться, оставаясь практикой больше, чем теорией — но практикой на выстраивания или изменения жизни, а, так сказать, жизненной навигации, искусством плавания в потоке жизни. Что ж, уметь плавать в жизненном море, конечно, необходимо. Но та ли это мудрость, которой искал Екклесиаст?

Долгие размышления в конце концов, как видно, привели Екклесиаста к выводу, что понять смысл происходящих в мире событий невозможно, что он ясен лишь Богу, но не человеку (ст. 16 – 17). Ценность мудрости не в том, что она объясняет всё на свете, а в том, что она меняет самого человека (ст. 1). И единственное, ради чего стоит жить — радость («веселье»), та радость, которую может дать общение за столом в кругу близких людей и в присутствии Божием (употреблённое в тексте соответствующее еврейское слово обозначает именно радость, испытываемую человеком в присутствии Божием).

Конечно, от человека здесь мало что зависит, ведь такая радость Богом и даётся, к веселью глупцов, осуждаемому мудрецами древности, она имеет мало отношения, сходство тут исключительно внешнее. Но радость о Боге возможна лишь в том случае, если человек готов соблюдать Тору и хранить мудрость. Именно в этом смысле Екклесиаст говорит о мудром, что он не испытает никакого зла (ст. 5). Такой человек готов к любым поворотам судьбы, и, хотя никто не властен над собственной жизнью и никто ничего не может в ней изменить (ст. 6 – 8), мудрый не боится неожиданностей.

Для Екклесиаста нечестие, как видно, прежде всего связано со стремлением избежать чего-то, что воспринимается нечестивыми, как зло (ст. 8), но он, очевидно, понимает конечную бесплодность таких попыток (ст. 12 – 13). Потому-то, видимо, Екклесиаст и настаивает на добросовестности и честности в делах государственной службы: дело не только в том, что иное поведение неблагоразумно и опасно, но и в том, что, ведя себя иначе, человек нарушает данные перед Богом клятвы, обманывая не только царя, но и Бога (ст. 2 – 4). Конечно, поскольку наказание за грех обрушивается на грешника не сразу, многим кажется, что его можно избежать вовсе (ст. 11). Но всё же оно, по словам Екклесиаста, неизбежно (ст. 12 – 13).

Впрочем, остаётся не совсем понятным, в чём именно заключается в данном случае неизбежность. Нечестивых и их дела, по словам Екклесиаста, скоро забывают (ст. 10). Но то же самое несколько раньше он говорил и о добрых делах, заслуживающих памяти (Еккл. 4 : 15 – 16). Что же до наград и наказаний в этом мире, то Екклесиаст не питает иллюзий относительно справедливости: слишком уж часто праведники получают то, чего заслуживают нечестивцы, и наоборот (ст. 14). По-видимому, единственным наказанием для нечестивца оказывается невозможность той радости о Боге, которая доступна праведнику. В таком случае праведность, как и мудрость, оказывается наградой сама по себе, а обретение мудрости, как и праведная жизнь, становится самоцелью.

В 8-й главе Экклезиаст обращается к социальной стороне жизни, и приводит несколько весьма существенных выводов. Первый из них, об отношении к власти, крайне важен. Экклезиаст говорит о том, что приказания царя следует исполнять не ради царя и его власти, а ради верности Богу, подобно тому, как Пс. 14:4 говорит: «кто может обитать на святой горе Твоей… кто клянется, хотя бы злому, и не изменяет». Царь в глазах Экклезиаста лишен всякого героического ореола, он силен и безответственен, но власть его не касается духа. Но главный вывод содержится в 9-м стихе, который разные переводы передают по-разному. Синодальный перевод, вслед за Вульгатой и европейскими переводами, выражается мягко: «бывает время, когда человек властвует над человеком во вред ему». Славянский перевод высказывается куда более определенно: «вся, во еликих обладан есть человек над человеком – еже озлобити ему». Это точный перевод Септуагинты, в которой эта фраза звучит «ta hosa exousiato ho antropos en antropo tou kakosai auton», «насколько властвует человек над человеком – вредит ему». Для Экклезиаста вполне жива и значима идея теократии, но он не признает власть человека над человеком прообразом этой теократии или приближением к ней. В этом с Экклезиастом расходятся многие теоретики и практики религиозно-государственных отношений новозаветной эпохи. Не совпадает с этой точкой зрения и функциональный подход к государственной власти, характерный для апостольских посланий. Последние, не считая власть иконой теократии, все же находят ее полезной для поддержания порядка в обществе. Но Экклезиаст говорит об ответственности человека перед Богом, и власть людей кажется ему в этом случае только вредной.

В следующих стихах мы находим удивительное проявление веры Экклезиаста, такой, казалось бы, скрытой. Как и многие библейские авторы, Экклезиаст размышляет над судьбой праведника и нечестивого. Он констатирует, что «нескоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло». В отличие от пророка Аввакума, который страстно нуждался в объяснении этого факта, Экклезиаст принимает его как нечто печальное, но естественное. Но, как и Аввакум, услышавший на свое вопрошание слова «праведный верой жив будет», Экклезиаст опирается на веру. «Хотя грешник сто раз делает зло… но я знаю, что благо будет боящимся Бога». Здесь библейская вера противоречит жизни, и Экклезиаст, скептик и пессимист, все же проявляет свою укорененность в пророческой традиции и в вере отцов. За его словами «я знаю» скрывается глубокое благоговение перед тайной Бога и вера в благость Его замыслов.

Заканчивается восьмая глава словами о делах Божьих, которые человек «не может постигнуть… сколько бы ни трудился в исследовании». Мысль Экклезиаста останавливается перед гранью, проникнуть за которую она не в силах. Познание Бога, центральное в библейском богословии, невозможно рациональным путем. То, что Экклезиаст ясно понимает это и обходит этот вопрос благоговейным молчанием, делает его мироощущение предельно точным и целомудренным. Для него очевидно, что ответ на вопрос о том, что может «насытить душу», кроется в области откровения; но Бог открывает человеку не ответы на вопросы, а Самого Себя, и только по Своей инициативе.

Кроме того, утверждение о непостижимости самого глубокого и важного в мире – тайны Творца, делает книгу Экклезиаста «книгой ожидания», подобной книгам великих пророков. Наряду с ними, всем сердцем ждущими явления славы Всемогущего, Экклезиаст – тоже «чающий утешения Израилева». Можно сказать, что по Рождестве Сына Божьего праведный Симеон говорит «Ныне отпущаеши раба Твоего» и от имени Экклезиаста и родственных ему ветхозаветных мыслителей и праведников.