Мысли вслух на Иов 33:1-33

Элиу начинает свою речь весьма обязывающим заявлением. Он говорит Иову: я человек, такой же, как ты, но я буду говорить с тобой от лица Божия. Бог дал мне знание, и я сумею сказать тебе то, что ты хочешь услышать от Него. Но я не Бог, и тебе нечего бояться: ты хотел, чтобы Бог говорил с тобой, как человек с человеком; считай, что Он это делает через меня (ст. 1 – 7). Что же говорит Элиу Иову? Он говорит: ты неправ, утверждая свою невиновность, ведь Бог выше человека, и Он не обязан ни перед кем ни в чём отчитываться (ст. 8 – 13). По сути, Элиу в данном случае повторяет аргумент, уже много раз слышанный Иовом от своих друзей. Что же нового хочет сказать Иову Элиу, говоря, по собственному своему утверждению, от лица Божия? Он говорит: Бог суров, Он может предупредить человека через сновидение (ст. 14 – 18), а если человек не поймёт или не примет такого откровения, то следующим предупреждением может стать тяжёлая, быть может, смертельная болезнь (ст. 19 – 22). И спастись от смерти тогда, по словам Элиу, можно только чудом, помочь человеку в такой ситуации может лишь вмешательство свыше (ст. 23 – 28).

Такая ситуация может повториться в жизни человека не один раз, так, что Иову нечего удивляться тому, что с ним произошло (ст. 29 – 30). Как видно, Элиу по существу ничего не добавил к тому, что сказали Иову его друзья. Главный аргумент, приведённый Элиу в его речи, уже звучал не однажды: никто не чист перед Богом, и Он лучше знает, когда, кого и как наказывать или миловать. Меняется лишь образ Бога, становящийся суровым и беспощадным. Бог у Элиу, очевидно, выступает, как грозный обвинитель и судья, наказывает Он всех без исключения, что и не удивительно: ведь чистых перед Ним нет. А если кому-то и удаётся спастись от смерти, если этот грозный Бог и помилует кого-то, то такую милость надо считать настоящим чудом. Иезекииль говорил от лица Божия, что Бог не хочет смерти грешника, Он хочет, чтобы грешник обратился и остался жив. Элиу, как видно, от лица Божия утверждает прямо противоположное: Бог хочет, чтобы каждый грешник страдал, а избавляет Он от страданий лишь немногих избранных. Говоря так, Элиу, быть может, сам того не замечая, показал Иову Бога именно таким, каким Иов никак не мог Его принять.

Что же нового услышал Иов от Элиу? В сущности, ничего. Элиу ярко и образно повторяет то, что Иов уже слышал от своих друзей. Впрочем, самому Элиу, судя по тону его речи, кажется, будто он открывает Иову глаза на что-то такое, чего тот прежде не знал. Более того: Элиу довольно смело ставит себя на место Бога, говоря, что с ним, с Элиу, Иов может говорить свободно.

Он такой же человек, но человек, через которого говорит Бог, так, что Иов услышит от него то же самое, что услышал бы от Бога. Такая смелость может показаться несколько странной для религиозного человека, но нельзя забывать, что Элиу харизмат. Он действительно воспринимает некие, в общем-то, достаточно тривиальные истины как нечто новое и потрясающее. Это характерный феномен харизматических движений: харизматы зачастую как бы заново открывают для себя те или иные религиозные истины, будучи уверены, что и для других их открытие будет в новинку. На самом деле, конечно, ничего совсем уж нового они обычно миру не говорят. Новыми открытые ими истины оказываются лишь для них самих.

Да и эта относительная новизна часто связана не столько с содержанием того, что открывают для себя харизматы, сколько с переживанием ими той реальности Божьего дыхания, которая так хорошо известна библейским пророкам. Правда, в случае харизматов это дыхание обычно не связано с действительным откровением. Его присутствие лишь духовно освежает их восприятие. И тогда хорошо знакомые реалии кажутся новыми, только что открытыми, как порой кажутся только что распустившимися омытые дождём листья на деревьях даже в середине лета. Так и Элиу кажется, будто он открывает Иову нечто новое.

Но нельзя же, в самом деле, считать чем-то новым его слова о болезни как о Божьем напоминании совершённых человеком грехов. Это общее место всякой религиозной традиции, и друзья Иова уже много раз говорили ему нечто подобное. Разве что мысль о том, будто Бог повторяет Свои предупреждения два или три раза — но и тут ничего принципиально нового, ведь и друзья говорили Иову, что у него, дескать, есть ещё шансы на новую жизнь, если только он, Иов, действительно раскается в каких-то своих тайных грехах, которые непременно надо вспомнить и вывести на свет. Вряд ли такая речь могла помочь Иову: ничего принципиально для него нового она не содержала.

Обращаясь к Иову, Елиуй хочет быть защитником Бога. В его словах можно увидеть много верного и разумного, против чего возражать не хочется. Он вроде бы тоже обвиняет Иова, но произнесённые как бы мимоходом слова: я желал бы твоего оправдания, существенно отличают его от предыдущих ораторов. Елиуй, конечно, обвиняет, но обвинение для него не страсть и не самоцель.

Но свободен ли Елиуй от самопревозношения, имеет ли он право говорить от лица Бога? А ведь это равносильно тому, чтобы ставить себя на Его место. Но может ли человек что-либо говорить от лица Того, Чьи пути и мысли — не наши? И можно ли даже при самом ревностном рвении полагать, что искренность убеждений сама по себе равносильна истине?

Слова и мысли Елиуя — ещё один шаг навстречу истины, но ещё не сама истина. Попытки же говорить от лица Бога слишком рискованны и могут увести от Него.

С юношеской непосредственностью бросается Елиуй в спор с Иовом; свое право говорить он обосновывает тем, что он тоже сотворен Богом и Дух Божий вдохнул в него жизнь. И так же просто он предлагает Иову ответить ему вместо Бога. Елиуй оговаривается, что сам создан из праха, как и Иов, и в этом не отличается от него. Большинство переводов, от Септуагинты и Вульгаты до современных, формулируют 6-й стих примерно одинаково: «перед Богом я такой же, как ты, тоже вылеплен из глины». Синодальный перевод (и King James Bible) выражаются иначе: «Я отвечу тебе вместо Бога, как ты хотел, ибо я тоже сделан из глины». В сущности, эти переводы вносят в 6-й стих смысл, рассредоточенный в предыдущих и последующих стихах, выражая его с предельной ясностью. Между прочим, обратим внимание на упоминание глины: возможно, именно богословию поздневетхозаветной эпохи обязаны мы этим толкованием слов книги Бытия о сотворении человека из праха земного.

Итак, Бог молчит в ответ на призывы Иова – и Елиуй не выдерживает этого молчания. В отличие от пожилых и мудрых друзей Иова, он не может уважать молчание Бога так, как это делают они. Он не может вместе с Иовом ждать ответа Всемогущего. И потому он произносит эту вопиющую нелепость, предлагая свои мысли вместо слова Творца. Конечно, Елиуй не претендует на божественность – это было бы вовсе невозможно для библейской духовной традиции. Он тщательно оговаривается, что он – только прах, в который Бог вдохнул жизнь. Не претензия на божественность движет его мыслью и словами, а претензия на понимание истины, на полноту постижения тайн Господних. Елиуй пытается сказать то, о чем Бог, по его мнению, предпочитает умалчивать. Тем самым он явно не уважает Бога как личность, не чтит Его свободу.

Что же за великое откровение предлагает Елиуй? Ничего нового, все та же теория о том, что праведность возникает в результате наказаний, как… условный рефлекс у обезьян. Так и видится за словами Елиуя Бог в виде старичка с седенькой бородкой, похожий на И.П. Павлова из учебника биологии 9 класса. В сущности, совершенно дарвинистский подход. Вновь отступая от текста Библии, заметим: Дарвин, несомненно, знал Библию. Не слова ли Елиуя и друзей Иова направляли его мысль?

По существу, предлагаемая Елиуем теория основана на наблюдениях человека над природой. Опыт обучения детей и опыт искусственного отбора пород скота, наблюдения конкурентной борьбы среди животных, рождают такие мысли. Это своеобразный антропоморфизм или, может быть, натуроморфизм, находящий для себя форму существования в рамках монотеизма.

Раз и два, и еще несколько раз Бог вразумляет человека словом и бедствиями, чтобы отвести душу человека от пропасти и просветить ее светом жизни. Несмотря на дарвинистский характер, мысль Елиуя весьма глубока. Он знает, что люди не слушают тихий голос Божий, и часто не могут быть вразумлены и спасены иначе, как временным страданием, предотвращающим вечную гибель. Вразумление Божье в самом деле нередко крайне болезненно для человека. Может быть, это и есть та главная мысль, которую Елиуй так неуклюже пытается донести до Иова и читателя. Да, говорит он, Бог наказывает человека – а нас всегда есть за что наказать. Но Он делает это не ради страдания человека, а ради его спасения.

Обратим внимание, что сам Иов не отвергает эту точку зрения. Однако, принимая ее, он хочет знать, что именно намерен исправить в нем Вседержитель.

До некоторой степени Елиуй, быть может, и прав. Неправота же его не в том, как он объясняет феномен человеческого страдания, а в том, как он видит Бога. Для Елиуя Бог отстранен от человеческой жизни, далек от сердца человека. По мнению Елиуя, Богу чужды человеческие радость и горе, блаженство и мука. Елиуй считает Бога милостивым (попросту говоря, добрым), желающим спасения людей – но очень далеким. Елиуй утверждает, что Бог поступает правильно, и что для людей лучше, чтобы Бог наказывал нас, чем чтобы Он забыл нас. Елиуй считает, что Иов должен со смирением принять происходящее. Иов с этого и начал свои речи, но, как мы не раз видели в предыдущих главах, не в силах жить в этой удаленности Бога.