Мысли вслух на Лк 3:23-4:1

Почему нам так важна родословная Спасителя? Ведь Он рожден был от Духа Святого, но, тем не менее, евангелист помещает ее в свой текст, хотя мог бы этого не делать. Причем начинает со слов: «Он, как думали (!), был сын Иосифа». Если это просто заблуждение, бытовавшее среди людей, зачем об этом писать? Но мы знаем, что ни одной случайной буквы в Слове Божьем нет. Значит, мы должны понять, что именно говорит нам Господь через это. Может быть, Ему нужно показать, что Своим приходом в мир Он пришел к человеку не как вышний к нижнему, а как свой, родной, чтобы стереть последнюю грань, мешающую любви человека к Богу и Бога к человеку. Ведь кто был Иосиф? Один из рода, возводимого к Адаму. Но ему доверена забота о Боге. В образе Иосифа, прижимающего к своей груди младенца Иисуса, все люди через родословную обретают полноту богообщения.

Но ведь не просто к Адаму возводится этот род: «…Сифа, Адама, Бога», пишет евангелист. Бог в начале и Бог в конце. Он альфа и омега этой родословной. А эта родословная становится прообразом родословной всего человечества. Последняя точка этой родословной становится вершиной родословной человечества, к своему концу еще не пришедшей. «Христос глава Церкви», говорит нам Апостол. Глава, вершина… это есть нечто имеющее глубокую связь со всем прочим, это есть его завершение, исполнение, а не что-то отдельное, данное извне. Вот именно это и призвана напомнить нам родословная Спасителя.

Генеалогии, родословные списки для Библии жанр вполне традиционный. И практически никогда они не используются по своему прямому предназначению. Конечно, генеалогическое древо Спасителя было бы нам интересно и само по себе, безотносительно к каким бы то ни было иным литературным задачам. Но евангелисту, как видно, именно эти другие задачи оказались важнее собственно истории.

О таком его отношении к истории можно судить хотя бы по тому несомненному факту, что генеалогия Иисуса у Луки отличается от Его генеалогии у Матфея. Комментаторы приложили немало усилий и выдвинули немало глубокомысленных и остроумных версий для объяснения расхождений в разных вариантах генеалогии Иисуса у синоптиков. Не исключено, что некоторые из них верно объясняют дело. Но, как бы то ни было, главный вопрос всё равно остаётся: а что вообще может дать нам такая генеалогия в плане понимания личности Иисуса и смысла Его земного служения? Каково бы ни было происхождение Иисуса, Он в любом случае остаётся Тем, Кто Он есть.

И всё же: зачем нам знать о земных предках Спасителя? С одной стороны, для того, чтобы избежать того спиритуализма, который уже начинал проявляться в околоцерковной среде тогда, когда создавались синоптические евангелия. Христа тогда некоторые считали уже не Человеком, а кем-то вроде ангела, у которого не было и не могло быть земной истории. И генеалогии тут играли роль своего рода исторической привязки, без которой о христианстве в его подлинном смысле говорить не приходилось.

Но было и нечто иное, более глубокое: без генеалогий, как это ни покажется странным, не могло быть полноценного представления о том Царстве, которое принёс в мир Спаситель. Оно, конечно, по Его собственным словам, «не от мира сего». Но это не означает, что оно вне истории. Наоборот, оно именно в истории, в истории настолько, что после прихода Христа, после Его смерти и воскресения, после Пятидесятницы история только и определяется его присутствием в мире. Оно само теперь и есть история, весь смысл христианской истории и сводится к истории Царства, входящего в мир.

«Неотмирность» же его заключается в том, что оно существует по своим законам, а не по законам падшего мира. Царство чуждо не мира, а того греха, в котором лежит мир, не истории, а того исторического зла, которое порой путают с самой историей. И генеалогии призваны напомнить нам об этом. Напомнить о том, что и Царство, и Тот, Кто принёс его в мир, с самого начала были частью истории. Истории мира, истории своего народа, истории человечества. И это не случайно: так было задумано Богом с самого начала.

Для понимания рассказа об искушении Иисуса Христа нам необходимо вспомнить историю Адама, на которого евангелист указывает в последних словах предыдущей главы. В библейском сказании об искушении Адама (Быт 3) ему предлагалось стать «как Бог», разорвав единство с Богом и вкусив запретного плода. Начиная Свое служение, Иисус как «новый Человек» должен пройти через такое же испытание: Иисусу предлагается стать Царем при помощи «традиционных средств» — хлеба, зрелищ, силы и богатства. Он выбирает другой путь, который приведет Его на Голгофу. Ставя перед читателем два примера — Адама и Христа, Писание ждет и его выбора, ведь у каждого человека есть великая цель, и каждый имеет свободу использовать для ее достижения дьявольские средства.

Родословие — весьма древний литературный жанр, и для сегодняшнего читателя на первый взгляд оно кажется скучным и странным. Восприятие евангельских родословий осложняется еще и различиями между тем, которое приводит евангелист Лука в сегодняшнем чтении, и тем, которое мы находим у евангелиста Матфея. Тем не менее родословие как жанр и евангельские родословия в частности несут вполне определенную смысловую нагрузку и занимают важное место в системе библейского повествования.

Основные идеи, которые выражают родословия в Священном Писании, можно назвать преемственностью, единством и историчностью. Перечисление предков и потомков напрямую отражает генетическую, как мы бы сейчас сказали, связанность людей, например — наследование обетований предков и присущего им стояния перед Богом. Однако, поскольку в древних литературах (а вероятно, и в древней лексике) не существовало отвлеченного понятия генетической преемственности, самые разные авторы (не только в библейских повествованиях, но и вообще в древневосточных литературах) выражали эту мысль, приводя родословия. Далее, родословие выражает причастность тех, кто включается в него, некоторой единой природе, единому феномену. В современном языке мы скажем «все люди — братья, потомки Адама». Древний автор выражает эту мысль, приводя генеалогию потомков Адама. Наконец, события жизни тех, кто упоминается в биографии, полагаются включенными в единый поток общей истории, где одно явление следует из другого и наследует ему. Символические числа поколений, как в родословии Евангелия от Матфея, подчеркивают исторический ритм и закономерность событий. Так события жизни людей обретают в родословии свою историческую почву и контекст. Это особенно важно именно в библейском повествовании, потому что история — его живая ткань.

Родословие Христа, которое приводит евангелист Лука, в отличие от родословия у Матфея, полностью подчинено главному. Его ключевое слово — последнее. Евангелист перечисляет «Иисус... был, как думали, Сын Иосифов... Адамов, Божий». Намеренно заключая долгое перечисление невозможным сопоставлением, евангелист наглядно подчеркивает символический характер всего родословия. Ведь Адам — творение Божье, а не Его сын в строгом смысле этого слова. И потому принадлежность Иисуса всему приведенному ряду поколений становится относительной, целиком зависящей от факта Воплощения. Далее, в Израиле действовал закон левирата, по которому родственник умершего бездетным женился на его вдове, и первенец этого брака считался сыном умершего бездетным. Евангелист Лука, в отличие от евангелиста Матфея, приводит родословие в соответствии с этим законом, что также подчеркивает его условный характер. Но несмотря на все это, родословие Иисуса недвусмысленно выражает полноту и реальность Его принадлежности к нашему роду. Основная мысль, которую евангелист хочет донести этим литературным приемом до читателя, вкратце такова: Иисус — Сын Человеческий и Сын Божий, приход Которого стал итогом всей священной истории.

Снова мы стоим перед картиной искушений нашего Господа. И порой нас оставляет чувство трепета и восхищения перед происходящим, потому что нам кажется, ну что тут странного, что Он победил дьявола, на то Он и Господь Властитель Вселенной. И тогда вся сцена являет собой для нас спортивное зрелище, результат которого и так всем известен. Как легко отскакивают от Него все искушения, как теннисный мяч от первой ракетки мира! Но если это так в нашем восприятии, мы должны срочно это восприятие обновлять, потому что то, что происходит сегодня перед нашими глазами величайшее, возможно наиглавнейшее духовное событие во всей человеческой истории. Господь наш создал тварь без зла, но свободную выбирать между добром и злом, и вот часть творения воспользовалась этим правом и выбрала зло. Может ли Господь-Вседержитель, Пантократор, Omnipotens исправить ситуацию и вернуть мир в догреховное состояние? Вопрос Мити Карамазова, или вопрос теодицеи. Может, ибо Omnipotens и значит Всемогущий. Но тогда это означало бы, что Сильный лишил жизни слабого (ибо противники Божии слабы перед Ним), проявил над ним власть, лишил его свободы, которую Сам ему дал. Это было бы просто нечестно, подло, Господь в Своем совершенстве на такое не способен. Иногда шутят, что лучшее лекарство от головной боли гильотина. Так вот Господь не хотел применять это лекарство, а нашел другое, которое поможет не так быстро как гильотина, а может через часок другой, но при этом голова сможет после этого думать. И вот это лекарство было спуститься и встать на одну ступень с противниками, чтобы вести с ними равный бой, а не решать все на правах силы. Вот именно это и происходит, и с момента, как Господь поборол Свои искушения, и пошел отсчет «часика другого», так что время идет.

Падшему ангелу не дано одолеть Бога, но, когда Он родился среди людей, сатана попробовал добиться своего через человеческую природу Христа. Диавол знает, где человеческая натура могла бы поддаться нажиму, поэтому искушения, с которыми он подступал ко Христу, и сегодня для нас актуальны. Конечно, степень опасности каждого из искушений для каждого из нас, в зависимости от ситуации, может различаться. Различалась она и в древности, видимо, именно об этом свидетельствует то, что последовательность искушений в рассказе Луки несколько иная, чем у Матфея. Должно быть, евангелисты выстраивали повествование в зависимости от аудитории. Евангелие от Матфея писалось для евреев, а для них, живших в условиях иноземной оккупации, искушение сильной государственностью было более привлекательным, нежели для эллинов, для которых писал Лука. Ведь греки и эллинизированные народы Средиземноморья, начиная с эпохи Александра Македонского, уже успели пожить в сильных государствах имперского типа, для них это было уже не столь интересно, как для народов, веками лишённых самостоятельности. Поэтому третьим, высшим искушением в рассказе Луки предстаёт искушение чудом. Надо сказать, оно и для нас не на последнем месте, многочисленные современные гуру и лжепророки постоянно привлекают к себе поклонников, демонстрируя чудотворения.

Не пройдём мимо и того обстоятельства, что искуситель, предлагая броситься вниз, орудует вырванной из контекста цитатой из Писания. Здесь нам также предупреждение: маска зла может выглядеть вполне благочестиво, святые слова, вырванные из контекста, могут иметь совсем другой смысл, нежели тот, которым обладают, находясь на своём месте. Главный же контекст, помогающий верно оценивать тексты - вера в Господа и верность Ему.

Что такое искушение Спасителя в пустыне? Почему оно стало возможным? Простой и традиционный ответ заключается в том, что Он, при Своей божественности оставаясь Человеком, мог подвергнуться искушению от дьявола так же, как любой человек. Но это лишь часть ответа. Всякое искушение — испытание, в греческом (да и в еврейском) оба понятия обозначаются одним словом. Так в чём же был смысл испытания? Иисус — Мессия, и, очевидно, испытание было связано именно с Его мессианским служением. Точнее, с возможностью это служение исказить и тем самым сделать его бессмысленным. Исказить так же, как дьявол уже успел исказить его в сознании многих верующих евреев.

Тех, которые ждали Мессию-чудотворца, Мессию, Который обеспечит Своим подданным полное изобилие. Разумеется, на земле, в нашем мире, ещё отнюдь не преображённом и лежащем во зле. Собственно, это всё и предлагает сделать Спасителю дьявол. Превратить камни в хлеб. Продемонстрировать чудеса, связанные со сверхспособностями, скрытыми в человеческой природе. Но главное искушение в другом: дьявол предлагает Иисусу сделку. Он пытается уверить Спасителя, что мир на самом деле принадлежит именно ему, дьяволу, а не Богу.

И что договариваться о Царстве надо с ним, с дьяволом, если, конечно, Иисус хочет, чтобы Его Царству вообще нашлось место в мире. Дьявол искушает Спасителя тем же самым, чем искушает он всякого человека, делающего дело Божье, потому-то и важно описание этого искушения для нас. Если бы Его искушали каким-то особенным, только для Мессии придуманным способом, для нас рассказ о Его искушениях был бы интересен только теоретически. И, конечно, биографически, как важнейший эпизод земного служения Христа.

Но так или иначе, в той или иной форме всё это ждёт любого из нас, если мы христиане и хотим идти за Христом Его путём. Подменить Царство и его жизнь — будь то призрачной возможностью всеобщего земного благоденствия или развитием сверхчеловеческих способностей. А если этого не получится, то предложить сделку, компромисс, который обезопасит нас от проблем и неприятностей на христианском пути в мире, лежащем во зле. И каждому из нас приходится этим искушениям противостоять. Во всё время нашего земного пути. Если, конечно, наш земной путь действительно будет продолжением Его пути. Пути Царства, пролегающего через мир, лежащий во зле.

В чём заключается смысл того испытания, через которое приходится пройти Спасителю в пустыне, прежде чем Он начинает Свою проповедь Царства? Чем искушает Его дьявол? Если внимательно всмотреться в описываемую евангелистом картину, нетрудно убедиться: речь идёт именно о Царстве, о том, что оно такое и как донести его до людей.

Самое первое и самое простое, что может прийти в голову: Царство — это хлеб, это общество всеобщего и бесплатного благоденствия. Этакая мечта постсоветского человека: всего много — и всё на халяву. Конечно, в Царстве действительно ни у кого ни в чём нужды нет и не будет никогда. Вот только приобщиться к Царству в своём нынешнем качестве человек не может, тут нужна перемена, нужно преображение, а значит, нужны усилия.

Но тот, кто получает всё в неограниченном количестве и без усилий, тем более не захочет напрягаться ради какого-то преображения: зачем оно, если, как представляется, всё и без того прекрасно? Что ж, тогда, видимо, придётся вести людей к совершенству твёрдой рукой. Может, попробуешь так, предлагает дьявол Иисусу. Вот Тебе все царства мира, всего за один символический поклон мне, которого никто не увидит, о котором никто не узнает, и я, говорит сатана, больше не буду Тебе мешать, не встану у Тебя на пути, мир перед Тобой, строй в нём Своё Царство. Всего за один поклон, который не значит ровным счётом ничего: ведь мы одни, свидетелей нет, никто ни о чём никогда не узнает. Но Иисус, разумеется, понимает: один поклон — и созидаемое Царство перестанет быть собой, оно станет принадлежать уже не Богу, а тому, кому поклонился, и строиться будет не по Божьему закону, а по закону падшего мира, на основе которого можно построить империю зла, но уж никак не Царство Бога. Компромисс отвергается: он не просто неэтичен, он невозможен принципиально, духовно, онтологически. Что ж, если так, говорит лукавый дух Иисусу, остаётся только личный авторитет. Нужен вождь, лидер, духовный глава. Если хочешь, говорит дьявол Спасителю, пусть Твоё Царство будет таким. Но ведь авторитет не приходит сам собой, его нужно зарабатывать. А что впечатляет толпу больше, чем совершённое у неё на глазах чудо? Вот и соверши чудо, продемонстрируй левитацию, бросься вниз с крыши Храма, и, когда они увидят Тебя парящим в воздухе, за Тобой пойдут все. Спорить трудно: падшая человеческая природа падка на чудеса. Но только на такие, которые не требуют внутренних, сущностных перемен. Конечно, и Царство чудо, это главное чудо наших дней. И там, в Царстве, можно найти разрешение всех реальных проблем. Но при одном условии: придётся меняться, обновляться, придётся изменить свою жизнь, внешнюю и внутреннюю. А падшему человеку хотелось бы разрешения всех проблем без всяких перемен, во всяком случае таких, которые затрагивали бы его собственную глубинную суть. И он, конечно, пойдёт за вождём, который такое разрешение обещает, тем более, если тот обладает сверхъестественными способностями: ведь такие способности — гарантия исполнения обещанного. Но Иисус, разумеется, не хочет быть таким чудотворцем. Он хочет открыть людям Царство, а не поражать их сверхъестественными способностями. И Он снова говорит дьяволу «нет». И лишь теперь, когда предложены и отвергнуты все главные соблазны и искушения, связанные с Царством, Иисус начинает Свою проповедь.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к тем искушениям, которые Иисус пережил в пустыне. В отличие от Матфея (Мф 4:1–11), Лука перечисляет эти искушения в таком порядке: предложение превратить камни в хлеб (ст. 3–4), предложение сделки (признание власти в обмен на свободу действий) (ст. 5–8), предложение совершить очевидное для всех чудо (ст. 9–12). Нетрудно заметить, что порядок этот отличается от приведённого у Матфея, где предложение совершить чудо следует сразу после предложения превратить камни в хлеб, а предложение сделки завершает череду искушений.

Почему же расходятся описания евангелистов? И какой порядок следует считать правильным? Ответить на первый вопрос нетрудно. Очевидно, никто из евангелистов не мог быть свидетелем описываемого ими события, ведь во время искушения Иисус был в пустыне один. И Матфей, и Лука рассказывают о нём с чужих слов. У Матфея, входившего в число двенадцати апостолов, была возможность услышать о том, что происходило в пустыне, от Самого Учителя, Лука же, очевидно, должен был пользоваться свидетельствами тех, кто мог непосредственно общаться с Иисусом.

Но каждый из евангелистов, несомненно, интерпретировал услышанное по-своему, ведь евангелия — не стенографические отчёты, а авторские тексты, предполагающие вполне определённое в каждом случае осмысление и подачу всего увиденного и услышанного. Очевидно, именно поэтому расходятся в деталях и подробностях многие рассказы евангелистов, в том числе и рассказ об искушении Иисуса в пустыне. Как и в некоторых других случаях, Лука передаёт этот рассказ не так, как Матфей, по-своему расставляя акценты. Для него, как видно, главным искушением становится не прямое предложение дьявола пойти на сделку, а искушение, связанное с возможностью пойти путём совершения для всех очевидных чудес, которые так привлекают людей, желающих мгновенного разрешения всех своих проблем.

Возможно, Лука, писавший своё Евангелие тогда, когда появилось уже достаточно разного рода рассказов и историй о Христе (Лк 1:1), вынужден был обратить особое внимание своих читателей на то, что суть христианства отнюдь не в чудесах. Ведь многие из упоминаемых им рассказов, вероятно, носили порой характер совершенно фантастический, вроде тех историй, которыми изобилуют некоторые апокрифические тексты. Они полны чудес, но чудес именно такого рода, которых иногда требовали от Иисуса окружающие и которых Он никогда не совершал.

Самих апокрифов ещё, конечно, не было, но легенды и слухи о невероятных событиях, связанных с земной жизнью Спасителя, впоследствии в них изложенные, вполне возможно, уже ходили в околохристианских кругах. И Луке приходится напоминать своим читателям, что Иисус пришёл в мир не для того, чтобы демонстрировать чудеса, поражающие воображение восторженной публики, а для того, чтобы дать миру Царство.

Главное, что бросается в глаза в рассказе об искушении Спасителя в пустыне, — бессилие сатаны. Те соблазны, жертвами которых мы так легко становимся, оказываются ничтожны для Христа. Приоритет собственных интересов (в конечном счете — интересов собственного желудка) Спаситель отвергает, говоря о том, что подлинным источником жизни является для человека Слово Божие. Жажду власти, снедающую людей без различия эпох и культур, Он отвергает, указывая на непреложность Божьего суверенитета в творении. В ответ на предложение магически использовать Творца как инструмент Спаситель говорит о благоговении к святости Вседержителя.

Апостол Павел скажет, что Христос — новый Адам, и в первую очередь обновление рода человеческого во Христе заключается в том, что Его вера и верность Отцу оказываются сильнее и важнее искушений, которые оказываются мелкими и пустыми перед лицом Его. И уже с того самого момента, когда Христос не поддается на искушения, начинается Его победа над тьмой.

Как всегда, сатана предлагает вполне нормальные для мира вещи: если ты в состоянии — бери от жизни все; хочешь жить в мире — признай его законы; говоришь о Божьей любви — почему бы не проверить ее на прочность? (Когда читаешь этот отрывок, в памяти почему-то сами собой всплывают рекламные слоганы). И в самом деле — почему бы нет? Но оказывается, Христос призывает нас не к «нормальной» жизни, а к настоящей. Тремя простыми цитатами из Второзакония, идущими вразрез с нормами современного мира, Иисус рассказывает нам о той жизни, которой Он живет Сам, и которую предлагает нам.

Господь испытал наше все, кроме греха, прошел по самым сложным жизненным тропам, осветил самые темные места. Испытал глубины самой большой и страшной борьбы, в которую неизбежно вступает каждый человек и общество в целом. Борьбы с сатаною. Давайте разберем последовательно, что означают три искушения, через которые прошел Иисус.

Первое - о превращении камня в хлеб. Господь сотворил этот мир так, что в нем всего достаточно, для того, чтобы мы себя кормили. Но сатана предлагает нарушить этот порядок, сыграть на слабостях человека, купить его душу. Но Господь устроил все еще и так, что истинную душу купить невозможно.

Второе – искушение властью. Христос преодолевает это искушение. Но преодолела ли его Церковь Христова? Еще совсем недавно церковь была у нас в России жестко связана с государством, что для человека выливалось в то, что для карьеры необходимо было иметь справку о крещении. Это по настоящему страшно, потому вся духовность оказывается выхолощена. И многие сегодня хотят повторения того, что было в XIX веке, забывая, что это кончилось революцией.

И, наконец, третье искушение. У нас в народе есть такая поговорка: "На Бога надейся, а сам не плошай". Здесь в очень простой форме выражена та же мысль. Господь помогает нам, но искушать эту помощь, т.е. подвергать ее проверке означает не иметь веры в нее. Или, имея ее, злоупотреблять ею. Господь ждет от нас с одной стороны взрослости, самостоятельности и независимости (в смысле душевном), а с другой – полного доверия.

Евангелист отмечает, что Иисус крестился вместе со всем народом, и значит, Он не отделяет Себя от людей, не противопоставляет им. Он, безгрешный и не нуждавшийся в очищении грехов водным крещением, готов разделить с людьми последствия совершаемого нами зла.

Именно в момент Его крещения открывается небо, закрытое от людей со времён грехопадения. Открывается не в момент голгофской жертвы, когда грехи будут смыты Его кровью, но уже теперь, когда Он в иорданских водах принимает на Себя последствия грехов не только множества кающихся в этот день, но и грехов всего человечества, огромной части которого и сегодня мысль о покаянии кажется нелепой. Шаг в воды Иордана стал одним из важнейших шагов на Голгофу.

Родословная Иисуса в Евангелии от Луки строится иначе, чем в Евангелии от Матфея. Евангелие от Матфея подчёркивает принадлежность Иисуса к израильскому народу, поэтому родословная начинается с Авраама и ведётся через века и поколения, составляющие ветхозаветную историю Израиля. В Евангелии же от Луки подчёркнута всемирная миссия Иисуса, поэтому от реальности Его уникальной личности евангелист переходит родословной, уходящей в глубь веков, к началу, к Первоисточнику - Тому, Кто и в начале и в конце один и Тот же.

Переходя к основной части Евангелия, Лука увязывает в один рассказ продолжение истории Иоанна Крестителя, начало служения Иисуса Христа и две Его генеалогии. Именно две! В этом парадоксе и раскрывается радостная Весть: Иисус два раза назван Сыном Божьим — в человеческой истории (то есть в собственно нисходящей генеалогии от Иосифа до Бога) и в божественном откровении, когда во время Его крещения с небес прозвучал голос Отца. Это значит, что история и откровение сливаются в одно целое в жизни одного Человека и теперь слово Божье прозвучит из человеческих уст. Это также означает, что слова и дела Иисуса из Назарета, о которых читатель узнает в последующих главах, действительно открывают Бога — Он оказывается непосредственно в гуще земных событий, на улицах и равнинах Палестины и — в сердце читателя.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к образу Иоанна Крестителя. И здесь мы снова встречаемся с разным видением евангелистов Матфея и Луки, на этот раз относительно служения Иоанна. В отличие от Матфея, Лука, помимо общего содержания проповеди пророка (ст. 3–9), упоминает также те советы, которые Иоанн давал людям разных профессий и сословий (ст. 10–14). Советы эти были в разных случаях различны, но было в них и нечто общее: все они так или иначе были связаны с вопросом о соблюдении данных Богом заповедей.

Очевидно, напоминая слова Исайи о необходимости «подготовить путь Господу» (ст. 4), Иоанн имеет в виду прежде всего важность следования Торе. Казалось бы, в таком призыве не было ничего принципиально нового: об этом говорили все ветхозаветные пророки. Но было в деятельности Иоанна и нечто необычное.

Не случайно в рассказе евангелиста упоминаются сборщики налогов («мытари») и воины (ст. 12, 14). И те, и другие в еврейском обществе евангельских времён были изгоями. На мытарей смотрели, как на коллаборационистов, сотрудничающих с оккупантами и обирающих собственный народ. Что касается воинов, то здесь, вероятно, речь идёт о римских солдатах, которые были или язычниками (что маловероятно), или прозелитами (обратившимися в иудаизм бывшими язычниками). Общественное положение таких прозелитов было довольно двусмысленным: они не считались полноправными членами еврейской общины (таковыми становились лишь их дети), а для соплеменников они были чужаками, а нередко и предателями.

Иоанн же, как видно, принимает каждого независимо от социального и религиозного статуса. Он, очевидно, не думал, что грядущее мессианское Царство будет дано лишь правоверным иудеям. Путь был открыт даже тем, кто считались для народа Божия людьми потерянными, и потерянными навсегда —мытарям. Ведь свой грех они совершили осознанно и добровольно, а от последствий такого греха, как считалось, очиститься невозможно, даже если впоследствии согрешивший искренне раскаивался в содеянном. Бог мог принять его раскаяние, но скверна, оставленная грехом, навсегда ложилась на него самого и на его потомков.

Иоанн между тем не отталкивал и мытарей, требуя лишь, чтобы после очистительного омовения («крещения») они впредь не нарушали норм Торы (ст. 13). Для него, очевидно, сотрудничество с римскими властями не было столь страшным грехом, как для большинства его современников. Но дело было, конечно, не только в этом. Ведь Иоанн, как никто другой, понимал, что Мессия, Которого он ожидал и о приходе Которого свидетельствовал, принесёт в мир Царство, где каждому будет дана возможность начать жизнь с чистого листа. А его собственной задачей было приготовить народ Божий к этой новой жизни. Жизни, к которой, раскаявшись, сможет приобщиться даже самый страшный грешник, если только он сумеет принять главный дар Царства — дар Божьей любви.

Слово «покаяние» стало для нас привычным. Мы каемся потому, что так надо. Мы каемся во множестве грехов, но меняется ли при этом наша жизнь? Не принося плодов покаяния, мы можем смело относить к себе слова Крестителя о «порождениях ехидны» и «секире при корне дерев». При этом, ясно, какие плоды должны приносить сборщики налогов (мытари) и военнослужащие. А если мы к ним не относимся? Что делать нам? Чтобы это понять, необходима серьезная работа над собой, внимание к своей жизни, решимость жить по-другому. И тогда перед нами открывается возможность крещения Духом и огнем, следования за Возлюбленным Сыном, надежда услышать заветные слова: «В тебе Мое благоволение!»