Мысли вслух на Иоил 1:13-15

День Господень, приближение которого пророк Иоиль прозревает в постигшем Израиль бедствии, с глубокой древности был основной темой проповеди пророков. Слова Иоиля, как и слова предшествовавших ему пророков, о Дне Господнем одновременно говорят о двух сущностно важных вещах: об ужасе и надежде. Оба эти переживания равно связаны для пророков с грядущим пришествием Бога в мир, и оба неотделимы друг от друга.

«Да трепещут жители земли!» — восклицает Иоиль, и говорит, что день тот — день тьмы и мрака, страшный для всего живого. Соприкосновение Бога с этим миром в глазах пророка подобно пожирающему огню, от которого никому нет спасения. Иоиль видит некую глобальную катастрофу, в которой потрясается земля, меркнут небесные светила и рушится весь привычный нам видимый мир. «Кто выдержит этот день?» - в трепете восклицает пророк.

Этот ужас — очень точное и важное переживание, которое коренится в глубоком осознании пророком греховности мира, его несоответствия замыслам Всемогущего. Очень ярко выражает его пророк Исайя, описывая дарованное ему в Храме видение Бога: «Горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (Ис. 6:5). Лишь неповрежденная, свободная от противления Богу тварь может устоять пред лицом Его, ибо все безжизненное исчезает, не в силах встретить явление Божественной Жизни. Осознание недостоинства людей и ужас перед неотвратимым приходом Бога для пророков оказываются неразрывно связанными друг с другом.

Конечно, можно считать слова пророка преувеличенными, относящимися к Последнему Дню бытия мира, когда будут сотворены «новое небо и новая земля» (Откр. 21:1). Можно думать, что описанием страшного разрушения пророк отдает дань человеческой эмоциональности. Однако, скорее всего, это не так. Когда мы думаем о пришествии Бога, мы в первую очередь имеем в виду Рождество и ангелов, славящих Бога и возвещающих мир людям доброй воли. И поэтому отчаяние Иоиля кажется нам странным. Но пророк предощущает совсем другое. Весь накал пророчества Иоиля оказывается абсолютно адекватным в момент Крестной Жертвы, когда Сам Господь умирает за нас. Слово Иоиля о помрачении светил и землетрясении в точности исполнилось в День Креста, и лишь в силу духовного отупения мы не способны разделить его чувства. Для мира нет ничего страшнее этой жертвы, когда «висит на Древе Повесивший землю над водами», и именно это пытается передать нам пророк. Все сотворенное, природа и люди, теряют смысл и становятся призраками, когда люди не принимают Бога и убивают Его. Вот в чем заключается предувиденная Иоилем катастрофа.

Но, как и другим пророкам, Господь открывает Иоилю, что в этой неминуемой и справедливой гибели мира для людей есть неожиданная и непостижимая надежда. «Обратитесь ко Мне всем сердцем своим... обратитесь к Богу, ибо Он благ и милосерд, долготерпелив и многомилостив, и сожалеет о бедствии». Несмотря на весь пессимизм пророка в отношении судеб мира и всю ограниченность его человеческих представлений, прорывается это слово, потому что сердцем пророк видит Незримого. Ему открывается эта таинственная жалость Творца, возвещенная пророком Осией: «Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя!». Эта жалость Бога — наше единственное упование, единственное, что дает нам шанс выжить при встрече с Богом. Но для этого всем сердцем, всей глубиной личности нужно обратиться к Богу.

Важно, что именно Иоиль, для которого так много значит Храм, обряд и детальнейшее исполнение закона, говорит о том, что внешнее почитание не является обращением от всего сердца. «Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши!» — говорит он от лица Господня. С какой скорбью звучат эти слова, смысл которых в том, что Богу нужны мы сами, а не то, что мы делаем или чем обладаем. И все же только они указывают нам путь для того, чтобы спастись от грядущего огня. И это слово пророка предвосхищает призыв Христа: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное».

Иоиль сам еще боится поверить открывшейся ему тайне надежды и ясно понимает, насколько она незаслуженна. «Кто знает, — говорит он, — не сжалится ли Он?». Эти слова очень точно передают то, какого напряжения требует доверие благости Божьей, насколько следование Ему в самом деле подобно хождению по водам. И пророк заканчивает эту часть книги призывом сделать все, что в наших силах: назначить пост, собрать народ, младенцев и священников, женихов и невест, и плакать в надежде, чтобы искренне совершить спасительное усилие доверия.

Мы часто подолгу просим у Бога избавить нас от какого-то нашего недостатка, от греха, с которым нам недостает сил бороться, от искушений. Если мы тоже прилагаем к этому усилия, то Господь, конечно, помогает нам. Если же мы их не прилагаем, то Он не помогает не потому, что не слышит нас, не хочет или не может помочь, а потому, что это было бы насилием над нашей волей. Ведь если мы просим чего-то, но ничего на самом деле не делаем для исполнения нашего желания — значит мы не до конца хотим измениться, мы можем просто боятся этого. Поэтому Господь ждет, и когда мы делаем, даже очень маленький, но все-таки первый шаг, Господь присоединяет к нему тысячу.

Но что же происходит после этого? Господь помогает нам справиться с искушением, или даже полностью избавляет от какого-либо греха, недостатка... и мы на этом довольно останавливаемся. Чаще всего мы довольны собой. В лучшем случае мы благодарим за это Бога. Хотя Господь освободил в нашей душе место для добра, для Его Света, для Духа Святого, но Он никогда не входит без спроса, Он не хочет насилия, так как Он — Любовь, а любить можно только в полной свободе. Он «стоит у двери и стучит» и ждет, когда мы позовем Его, пригласим туда, где Он помог нам расчистить для Себя пространство. И если мы не зовем Его, освобожденное в нашей душе место снова засоряется грязью, пылью, зарастает сорняками, и второй раз их выкорчевывать бывает часто сложнее, чем в первый.

Бедствие, о котором плачет пророк Иоиль в начале первой главы своей книги — не просто историческое событие или экологическая катастрофа. Для него, как для верующего человека, все происходит перед лицом Божьим и осознается только в контексте отношений людей с Богом. Поэтому нашествие саранчи и его пагубные последствия для пророка становятся основанием для обращения к Богу с покаянной молитвой. Беззащитность людей перед лицом природных сил, таким образом, осознается как результат отделенности людей от Бога, как результат неверности Ему. В равной степени это может быть отнесено ко всякому людскому страданию.

В призыве Иоиля к посту и молитве есть специфический аспект, характерный именно для него. Он придает исключительное значение поддержанию храмовых жертвоприношений; этот факт — одно из оснований причислять Иоиля к служителям Храма и считать его храмовым пророком. Для него вся жизнь сосредоточена в Храме, он — духовный центр мира. Не бывшие служителями Храма пророки не делают такого акцента на богослужении, даже священник Иезекииль не ставит его на первый план. Но для Иоиля служение, которое совершается в Храме, является главным выражением верности людей Богу. Именно поэтому так страшно для пророка прекращение жертвоприношений, причиной которого стало опустошение земли.

Эпоха, в которую выпало жить пророку Иоилю, характеризовалась почти полным равнодушием людей к вере. Лишь храмовый обряд еще как-то сохранялся, но и он для большинства перестал быть общением с Богом Живым. Господство религиозного индифферентизма и тотальное забвение заповедей Господних пророк полагает основной причиной, повлекшей страшное бедствие. И это бедствие таково, что из-за него прекращается и последнее, что связывало народ с Богом — храмовые жертвы, так что уже вся жизнь людей отказывается оторванной от своего источника. Как скажет четырьмя веками позже Господь Иисус Христос: «а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь».

Но и само это грандиозное опустошение пророк видит как предзнаменование, как пророчество о грядущем Дне Господнем. Умножение греха во дни пророка Иоиля доходит до своего логического завершения, до прекращения поклонения Богу в Храме. Точно так же все, что кажется людям если не допустимым, то во всяком случае, более или менее терпимым, обретет законченный вид в этот страшный День Посещения. В тот День станут явными все последствия нравственного выбора людей, включая те, что мы не осознаем или не хотим осознавать. Именно в этом разорение Израиля становится предвестником грядущего Суда Божьего.

Почему днём Господним названо нашествие беспощадных неостановимых завоевателей? Разве Господь не благ, для чего пророчество использует такое странное сравнение?

Это трудно понять, хотя нас и не удивляет, когда наступает воздаяние за зло, надеясь его избежать и прося о прощении, мы всё-таки понимаем, что заслуживаем наказания. Но вспомним, что помимо опасности открыто стать проводником зла, есть и опасность привыкания к добру, когда оно, как воздух, перестаёт замечаться и цениться, и тогда мы и от добра, и от его Подателя можем отдалиться, совершенно того не замечая.

И если мы усваиваем на Бога отстранённый взгляд, если мы мыслим Его далёким от нас, находящимся "где-то там на небе", то Он может дать нам возможность ощутить, что мир в Его руках, и что даже посреди всех ужасов Он рядом и не оставит нас во власти абсурда.

Пророков нередко воспринимают как своего рода предсказателей будущего. Для многих пророк — то же, что провидец. Между тем, библейский образ пророка с фигурой провидца ничего общего не имеет. Оно и не удивительно. Провидение было бы реально лишь в том случае, если бы в мире всё было заранее и жёстко предопределено. Но Бог даёт человеку свободу. Это, разумеется, не означает, что Он готов отказаться от Своих планов в угоду человеческому своеволию. Но у Него всегда есть несколько возможных вариантов осуществления Своего плана.

Может быть, даже не несколько, а бесконечно много. На все случаи человеческого своеволия. Вопрос лишь в том, кто именно из людей станет частью Его плана. Кто скажет Ему «да», а кто «нет». А от этого, помимо всего прочего, будет зависеть и то, какую цену придётся заплатить тому или иному народу за участие или неучастие в Его планах. И прежде всего, конечно, Его собственному народу. Тут каждое «да» и каждое «нет» особенно весомо. Одними эмоциями, одними разодранными одеждами тут не отделаешься.

Раскаяние должно быть настоящим. До глубины сердца. Так, чтобы за ним следовала подлинная перемена всей жизни. Изменение всей системы ценностей и приоритетов. Иначе ничего не получится. А вот если перемена действительно произойдёт, может измениться и будущее народа, вся его история. Именно потому, что Бог ничего ни для кого заранее не предопределяет. Ни для одного человека и ни для одного народа. Он лишь хочет включить каждого человека и каждый народ в Свой план.

Не для того, чтобы использовать каждого по максимуму, а для того, чтобы потом, когда Его план осуществится, все они (и отдельные люди, и целые народы) стали бы частью Его Царства. В конечном счёте речь ведь идёт именно об этом. О том, кто станет частью Божьего Царства, а кто останется вне его. Бог не хочет оставить вне никого. Но не всё зависит от Него: ведь человек свободен. И если «нет» Богу звучит постоянно и неуклонно, в конце концов есть все шансы остаться вне Его Царства. Насильно мил не будешь. Но это не Божий выбор. Это выбор тех, кто отказался идти за Ним. И чей выбор Бог уважает так же, как всякий другой.

Короткая притча Иисуса рисует нам четкую картину. Жизнь не исчерпывается отсутствием зла, она реализуется присутствием Добра. Именно здесь заканчивается благотворная роль закона (даже Божьего Закона): он указывает на зло и требует отказа от него, но не определяет Добра и не дает сил на его совершение. Недостаточно изгнать грех (хотя и это нам не по силам), необходимо принять праведность. Именно эту праведность, а не только безгрешность являет Христос. Именно для того, чтобы дать силу на совершение праведности, сходит Дух Святой на апостолов в Пятидесятницу. Именно поэтому крещение покаяния восполняется рождением свыше.

Как видно, совершаемые Иисусом чудеса не давали покоя Его противникам, которые изобретали самые фантастические объяснения происходящего, лишь бы не признавать очевидного. Дело, судя по свидетельству евангелиста, дошло даже до обвинений Спасителя в том, что Он для совершения исцелений прибегал к услугам тёмных сил.

Абсурдность обвинений была достаточно очевидна, и Иисус легко ответил Своим обвинителям. Впрочем, судя по дальнейшим описанным в Евангелии событиям, всякие ответы были тут совершенно бесполезны: противники Иисуса слышали не приводимые им Спасителем аргументы, а лишь себя самих. Интересно другое: подобного рода обвинения звучали не раз в христианской истории, и выдвигали их против тех, кто по самым разным причинам оказывался неугоден религиозному большинству. То, что религиозное большинство это формально было «христианским», ничего не меняло: парадигма восприятия неугодных, равно как и парадигма обвинения, оставалась той же самой.

Конечно, подобного рода обвинения выдвигались против очень разных людей. Но так или иначе всех обвиняемых можно было отнести к одной из двух категорий: одни из них были или атеистами (достаточно редко), или агностиками (значительно чаще), другие же — христианами, чья религиозность (если она была) не вмещалась в традиционные рамки. Как видно, оба типа роднит одно: представители их одинаково успешно разрушают свойственную их эпохе традиционную религиозность. Настоящих же сатанистов среди обвиняемых практически не бывало: ведь они чрезвычайно редко действуют открыто, так же, как и тот, кому они служат.

В этом, впрочем, и нет необходимости: ведь их работу за них успешно выполняют яростные защитники религиозной традиции, будучи уверены, что тем самым они служат вовсе не дьяволу, а Богу. Между тем, как видно из евангельского рассказа, речь идёт о служении вовсе не Богу, а собственной религии, которая, становясь абсолютом, меняет свой духовный знак на противоположный. Неудивительно, что после такого духовного перевёртыша чёрное начинает казаться белым, а белое чёрным.

Конечно, и атеизм, и агностицизм тоже разрушают религию. Но воинствующему атеисту и даже агностику порой проще принять реальность того Царства, которое принёс в мир Спаситель, чем человеку религиозному: ведь у таких людей идеологии или нет совсем, или она слишком примитивна. А вот религия может породить и действительно порождает идеологии хорошо обоснованные и изощрённые. И, конечно, для такой идеологии Царство оказывается угрозой куда большей, чем атеизм: ведь атеизм если и может полностью разрушить религиозное мироощущение, то лишь чрезвычайно редко, а реальный опыт Царства делает это практически мгновенно.

Религиознейший Павел перестал быть религиозным сразу же после краткой встречи с Воскресшим на Дамасской дороге. И люди, поклоняющиеся своей религии, прекрасно это чувствуют и понимают. И принимают свои меры, объявляя всё, в рамки своей религии не вмещающееся, бесовщиной: ведь такая декларация сразу же выводит угрозу за пределы той внутренней, психической ойкумены, которая есть у каждого человека. Но остаются ещё носители того, что не вмещается в традиционные рамки. И тогда на защиту традиционной религии призываются крест или костёр, в зависимости от эпохи.

Однажды Иисус уже говорил что-то похожее на 23-й стих: «Кто не против вас, тот за вас» (Лк.9:50). Сначала может возникнуть легкое замешательство — уж больно эти строки похожи, а несут вроде как совсем разный смысл. Но смысл у этих строк один — научить любить. Потом уже мы замечаем, что в одном случае Иисус обращается к Своим ученикам, наставляя их, в другом — ко всем людям и говорит об отношении к Себе. Если человек не проникнут любовью к Богу, не творит по воле Его, водимый этой любовью, он делает что-то противоположное, расточая время, свою жизнь и силы, которые дает ему Господь. Когда же похожие слова произносятся ученикам, они касаются наших, человеческих отношений. Господь призывает нас любить друзей и врагов наших, не говоря уж о тех людях, которые не проявляют к нам неприязнь (кто не против нас). Он как бы говорит о заложенном в человеческих отношениях потенциале совместного творчества, работы и жизни в общине. Предостерегает от каких-либо предвзятых взглядов и впечатлений о малознакомом человеке.

В ответ на дикое заявление иудеев о том, что Он изгоняет бесов силой их же князя, Господь отвечает довольно простым рассуждением. Если, говорит Он, эта кощунственная мысль верна, это означает, что кончилась власть оного князя, и наступил День Господень. Если же она неверна, то тем более «приблизилось к вам Царствие Божие». Так или иначе, подобными «объяснениями» невозможно избежать признания совершившегося факта пришествия Христова. И далее Господь говорит, что перед лицом этого факта нам всем приходится делать свой выбор, быть с Ним или против Него. Весьма важно, что в отношении к Сыну Божьему нет возможности избрать третий, нейтральный или промежуточный вариант: «Кто не собирает со Мною, тот расточает». В сегодняшних обстоятельствах это весьма важные слова, лишающие почвы самые распространенные религиозные феномены современности: внешнее, номинальное христианство в стиле освящения офисов и магические практики в стиле «здоровье любой ценой».

Обращённая к Спасителю просьба учеников, касающаяся молитвы, может на первый взгляд показаться странной. Кто, в самом деле, в очень на тот момент религиозном еврейском обществе не умел молиться? Родители учили детей традиционным молитвам с детства, так же, как каждого еврейского мальчика с детства приобщали к практике домашнего чтения Торы. В этом смысле не умевших молиться в еврейском обществе того времени просто не могло быть. Но в данном случае речь идёт о другом. В евангельскую эпоху в еврейской религиозной среде существовали очень разные молитвенные практики.

Довольно широко была распространена непрерывная внутренняя молитва, особенно среди фарисеев. Некоторые даже стремились подчеркнуть свою особую молитвенность: ходили, натыкаясь на людей и на деревья, как бы никого и ничего не замечая, или останавливались неожиданно посреди улицы, изображая погружённость в молитвенное созерцание. И способов молиться было много.

Разные учителя предлагали свои варианты, так, что вопрос учеников к Иисусу был вполне объясним. Молитвенных практик много. Какую порекомендуешь нам Ты? А Иисус между тем не предлагает апостолам ничего особенно сложного. Предложенная Им молитва короткая, она содержит лишь главные просьбы, сущностно важные для духовной жизни христианина, ищущего Царства. Никакого многословия, ничего лишнего. Никаких длинных молитвословий, никаких специальных методик.

Оно и понятно: речь ведь идёт о богообщении. Не о том, чтобы погрузиться в какое-то особое состояние изменённого сознания, не о том, чтобы пережить тот или иной опыт, а о том, чтобы встретиться с Богом. Чтобы соприкоснулись две воли: Божья и человеческая. Тогда и произойдёт Встреча. А дальше останется лишь поддерживать установившийся контакт. Не терять Бога из виду.

Главное в молитве — непрерывность внутреннего предстояния. Неуклонность воли и тех интенций, которые человек обращает к Богу. Не случайно Иисус говорит о непрестанных, неуклонных просьбах. Тут дело не в том, чтобы брать Бога измором, а в том, чтобы контакт с Ним был постоянным, чтобы Бог мог взаимодействовать с человеком непрерывно, а не от случая к случаю. Иначе жизнь Царства невозможна, она возможна лишь как это непрерывное богообщение. Только ради такого непрерывного богообщения и существуют все молитвенные и духовные практики. Они лишь средство. А цель — жизнь с Богом. Во всей полноте.

Сегодняшнее чтение включает два эпизода, соединённых евангелистом в один рассказ. Начинается он с вопроса учеников о молитве, в ответ на который Иисус предлагает им (а тем самым и всем нам) молитву «Отче наш» (ст. 1–4), причём Лука, как видно, главное внимание обращает на важность просьбы, притом просьбы неотступной, как необходимого условия получения просимого (ст. 5–13). Казалось бы, Бог не человек, чтобы Ему, как забывчивому или недоброжелательному распорядителю, надо было вновь и вновь напоминать о просимом. Но, с другой стороны, настойчивость в данном случае оказывается, прежде всего, свидетельством того, что человек помнит о своей просьбе, что она для него действительно важна.

В самом деле, стоит ли исполнять просьбу, о которой просящий забывает уже на следующий день? Так можно просить лишь о пустяках; важные же просьбы тот, кому они действительно важны, готов повторить снова и снова, подтверждая серьёзность намерений. О такой же серьёзности речь идёт и во второй части сегодняшнего отрывка. И дело не только в том, что сама мысль о возможности изгнания бесов силой их повелителя была абсурдной (ст. 17–18, 21–22). Дело ещё и в том, что для спорящих всё, что делал Иисус, было своего рода игрой, чем-то отдалённо напоминавшей их собственные диспуты, которые были, несомненно, весьма увлекательным, но, по сути, ни к чему не обязывающим занятием. Отсюда и требование знака («знамения»), которое стало бы доказательством правоты Иисуса (ст. 14–16).

Доказательство должно было быть богословски корректным, оно должно было соответствовать «правильным» представлениям «правильной» раввинистической школы, чтобы быть принятым. А пока такого доказательства не было представлено, для объяснения происходящего годилось всё, включая абсурдные утверждения насчёт «князя бесовского». Но Сам Иисус не собирался играть в эти игры, ведь для Него всё, что Он делал, было абсолютно серьёзно. И Он пытается объяснить Своим собеседникам всю серьёзность происходящего (ст. 24–26). Игры кончились, речь идёт о духовной жизни и о духовной смерти человека.

Но профессиональным спорщикам, как видно, нет до этого никакого дела. Им важно проверить, сумеет ли Иисус их переспорить или нет. И за своими спорами они незаметно для себя теряют Царство. Ведь Царство не игра, оно всерьёз. И навсегда.

Наверное, не будет ошибкой сказать, что главная Весть Христовой проповеди — об Отце. Во многих других притчах Господь рисует образ Бога, близкий иудейским представлениям и, вероятно, иногда необходимый для нас — образ Царя, имеющего абсолютную власть над своими подданными. Но в сегодняшних притчах для Бога не находится других образов, кроме отца, любящего своих детей, какими бы они ни были, или друга, готового помочь даже в самый неудобный для него момент. Слушатели Иисуса хорошо знают по себе, что каким бы мрачным и недобрым ни был человек, он все же способен проявлять нежность и заботу по отношению к самому дорогому, что у него есть — к детям. Так же знают они, что люди способны помогать друг другу в случае нужды, даже когда это им неприятно. А теперь, говорит Иисус, поймите одну простую вещь — Бог лучше вас, добрее и великодушнее, — так неужели Он будет вам худшим Отцом, чем вы — своим детям? С этих позиций молитва «Отче наш» становится не просто одной из возможных форм обращения к Богу, а удивительным откровением тайны любви Отца — сильнее и нежнее которой нет ничего на свете.