Мысли вслух на Лк 9:25-37

Слова Иисуса о Царстве, которое некоторым из Его учеников предстояло увидеть ещё прежде своей смерти, наверное, должны были показаться ученикам загадочными. Но в день Преображения всё разъяснилось: ведь в этот день трое из них действительно увидели Царство воочию. Конечно, Преображение было далеко не первым явлением Царства, которое, по слову Спасителя, с Его приходом в мир «приблизилось». Но оно впервые оказалось столь ясно видимым для физического зрения непреображённого человека. И раскрылось оно, как новое измерение, входящее в преображающийся, но ещё не преображённый мир. Как измерение, которое существует одновременно с пространством и временем физического мира, пересекаясь, но не сливаясь с ними. Это новое измерение открывается из-за сияющего облака присутствия Божия, подобного тому, которое являлось народу над Скинией или в Святом-святых Иерусалимского Храма.

Настанет день, когда такое же облако скроет от учеников уходящего в глубину Своего Царства воскресшего Иисуса. Но пока Он ещё всецело здесь, в непреображённом мире, хотя и несёт в Себе всю полноту того Царства, которое слегка приоткрылось Его поражённым ученикам. А в Царстве этом не только пространство, но и время течёт иначе: не случайно апостолы видят рядом с Иисусом Моисея и Илию. Ничего удивительного: ведь в Царстве нет настоящего, прошлого и будущего, какими они существуют в непреображённом мире, где время линейно.

В Царстве живы все, кто имеет к нему отношение, все, кто приобщился к его жизни. И неважно, какой именно отрезок нашего линейного времени заняла жизнь человека в непреображённом мире: его место в Царстве определяется не хронологией мира сего. Потому и возможно в Царстве преображение всего нашего мира, всей полноты его времени и его пространства: ведь для Царства прошлое не в прошлом и будущее не в будущем, в Царстве и прошлое и будущее — лишь дополнительные измерения его вечного настоящего. И вся история спасения, от Авраама до Христа, разворачивается в этом вечном настоящем.

Неудивительно, что ученики, увидев Царство собственными глазами, были готовы остаться там навсегда: тому, кто увидел нечто подобное, больше в жизни не надо ничего. Они не поняли лишь одного: Царство не привязано ни к какому конкретному месту в нашем непреображённом мире, в нём не удержишься, просто оставаясь там, где оно открылось тебе впервые. Но это и неудивительно: чтобы понимать такие вещи, нужно иметь уже немалый опыт жизни в Царстве. Опыт, который у апостолов был ещё впереди.

В рассказе о Преображении темы славы Христа и Его страданий сливаются воедино. На горе Он беседует с пророками о Своем «исходе» — о Голгофе. Сходя с горы, Иисус предсказывает ученикам, что ждет Его в Иерусалиме. Интересно, что ученики оказываются неспособны ни увидеть славу преображенного Иисуса, ни услышать Его слова о Кресте. Возможно, что эти вещи тоже связаны между собой. Об этом можно судить из собственного опыта: чем меньше мы видим присутствие Господа в нашей жизни, чем меньше мы знаем, что такое слава, тем хуже мы понимаем слова о кресте. Крест представляется нам некими нашими повседневными неприятностями, а не путем веры и самоотвержения. Обрести это новое понимание креста можно, только увидев Славу, живое присутствие Бога — явно, как апостол Павел, или прикровенно, через распознавание Его действия в обстоятельствах жизни.

Исцеление бесноватого отрока, о котором мы читаем сегодня, представляет собой особый, отличный от других исцелений случай. Дело в том, что отец мальчика обращается к Господу не просто как к последней надежде. Уже ученики Христа, которые сами свидетельствуют о том, что бесы повинуются им при свидетельстве о имени Христовом, оказались бессильны исцелить мальчика. Если же ученики, которые исцеляют не сами собой, а во имя Учителя, и так, как это делает Он, не смогли — есть ли еще надежда для этого человека? Отец и не просит уже об исцелении, он говорит Христу: «посмотри», не будучи уверен в том, что надежда для него существует. Так мы в тяжелых и безнадежных случаях говорим: «осталось только молиться». Господь по рассказу евангелистов (а об этом исцелении сообщают все три синоптических Евангелия) не одобряет такого отношения к Себе. «А вдруг все-таки поможет» — не лучшая установка для прибегающего к Богу за помощью. Поэтому, может быть, с такой горечью звучат слова Христа о роде неверном и развращенном.

И все-таки, несмотря на нехватку доверия, Господь откликается на робкую надежду этого человека. Евангелист Марк сообщает, что на слова Христа «если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему», отец мальчика произносит знаменитые слова «верую, Господи! Помоги моему неверию». В рассказе же евангелиста Луки, который мы читаем сегодня, важны последние слова: «И все удивлялись величию Божию». Доверие ко Христу или Его ученикам, как известно и читателю Евангелия, и свидетелям исцелений Христовых, необходимо. И поэтому то, что Господь откликнулся на слабую, колеблющуюся надежду этого человека, особенно ясно свидетельствует о Его божественности и Его милосердии.

Вскоре после исповедания Петра, как видно, Иисус наглядно показал ближайшим из Своих учеников, что такое Царство и какой становится в нём человеческая природа. В церковном обиходе это событие получило название Преображения. Таким, каким предстал Спаситель перед учениками в день Преображения, становится в Царстве каждый, если вмещает его жизнь во всей доступной ему полноте. Полнота жизни Царства преображает всякую человеческую природу, но чтобы это произошло, надо освободить преображаемую природу от власти зла и греха, как была свободна от неё человеческая природа Спасителя. А затем, сразу после сцены зримого явления Царства, следует другая: сцена не менее зримого торжества в этом мире того зла, в котором он лежит.

В самом деле: едва ли можно найти более яркий пример торжествующего зла, чем одержание, где сила тьмы проявляет себя фактически открыто, как бы бросая вызов всему светлому, что есть в мире. И ученики, только что видевшие торжествующее Царство, входящее в мир, ничего не могут этому злу противопоставить. Они не в состоянии помочь одержимому. Оно и неудивительно: ведь Царство ещё лишь на пороге, процесс его вхождения в мир, в сущности, ещё даже не начался, пока вся его полнота целиком сосредоточена в личности Спасителя.

Царство не от мира сего, и оно будет вне мира до тех самых пор, пока Иисус не завершит Свой земной путь. Не случайно после всех этих событий Иисус снова возвращается к теме Своего земного пути и Своей крестной смерти. Он снова и снова повторяет: Царство вовсе не таково, каким его представляет себе большинство людей. Оно не станет торжествующей земной силой. Зло невозможно победить внешней силой, в рамках падшего мира оно действительно непобедимо. Царство Божье в принципе невозможно как Царство мира сего.

Мессия не может быть торжествующим победителем не потому, что у Бога не хватает сил для изгнания зла из мира и победы над ним, а потому, что, если действовать так, мир исчезнет вместе со злом, в котором лежит. В этом смысле то спасение, которое принёс в мир Иисус, больше всего похоже на операцию по освобождению заложников, которыми являемся мы все. И провести такую операцию возможно лишь ценой гибели Того, Кто принёс Царство в мир, ценой Его смерти на кресте. Путь бесконечно тяжёлый, но другого нет.

Сегодняшнее чтение включает два события, на первый взгляд, связанные между собой лишь хронологически: Преображение (ст. 28–36) и исцеление одержимого сына неизвестного по имени человека (ст. 38–45). И всё же евангелист не случайно связывает эти два рассказа между собой. Казалось бы, на фоне того, что произошло только что, очередное исцеление, пусть и неудачное для апостолов, — событие достаточно рядовое, о котором можно было бы и не упоминать.

Между тем, реакция на него Иисуса оказалась необычайно жёсткой (ст. 41). Конечно, комментаторы до сих пор не пришли к единому мнению относительно того, к кому в первую очередь относится сказанное Иисусом: к тому человеку, который привёл к Нему своего сына, или к апостолам. Но немаловажной деталью на этом фоне оказывается упоминание о том, что Иисус именно после неудачного исцеления вновь и вновь напоминает Своим ученикам о Своих страданиях и смерти (ст. 43–44), а они никак не могут Его понять: что-то закрывает от апостолов смысл сказанного Спасителем (ст. 45). Особенно примечательно, что они даже боялись переспрашивать Учителя. До сих пор Он никогда не оставлял их вопросы без ответа, и ни разу ещё не рассердился ни на один вопрос; чего же, в таком случае, могли ученики бояться?

Конечно, услышать о смерти Наставника из Его собственных уст было страшно, но апостолы не были детьми или трусами, готовыми спрятать голову в песок при виде опасности. По-видимому, они не просто не понимали, а скорее не принимали слов Иисуса, надеясь, что они — просто оговорка, недоразумение или некий образ, притча, смысл которой в своё время разъяснится. Ведь в день Преображения апостолы увидели Царство уже во всей его полноте, они, можно сказать, пришли домой к своему Учителю, Который пригласил их к Себе с тем, чтобы показать им Свой настоящий дом. И тут, в этот день торжества, Он вдруг начинает говорить им о Своей смерти, которая для них могла быть только поражением и катастрофой. Такое, конечно, не вмещалось в сознание: ведь воскресение, в которое апостолы, конечно же, верили, было для них всё же чем-то слишком далёким, чтобы стать реальностью их собственной жизни. И потому они всё же не верили Иисусу до конца. А недоверие разрушает отношения, и, когда наступил момент исцеления, момент свидетельства о Царстве, апостолов постигла неудача.

Возможно, увидев это недоверие, зашедшее так далеко, Иисус и оценил ситуацию предельно жёстко. И неудивительно: ведь именно упомянутая здесь евангелистом неготовность принять слова Иисуса о Его смерти и воскресении станет впоследствии причиной и отступничества Петра, и предательства Иуды.

Для первых читателей Евангелия от Луки были ясны параллели между преображением Иисуса Христа и рассказами о восхождении на гору Моисея и Илии. Оба пророка услышали на вершине гор самое важное откровение, основу вести, которую они принесли Израилю (Исх 19; 3 Цар 19). Теперь на их месте оказываются апостолы — они вместе с древними пророками предстоят Источнику откровения. И, как и древние пророки, они слышат из облака света голос Отца, в котором содержится основа Евангелия, которое они должны будут возвестить всему миру: «Вот Мой возлюбленный Сын, Я радуюсь о Нем!». Как и в прошедшие века, самое главное дается не в богословских формулах, не в виде тайной доктрины, а в этих словах Света о Свете.

Интересно: к кому относятся слова Иисуса о лукавом и развращённом поколении, которое Он хотя и терпит, но с трудом? Обычно их относят или к самому одержимому, или к его отцу. Но такое отнесение представляется всё же, как минимум, необычным: Спасителю пришлось за время Своего земного служения исцелить множество одержимых, и никому из обращающихся к Нему за помощью Он никогда ничего подобного не говорил. А вот к Своим ученикам Он бывал достаточно строг, иногда до жёсткости, если они забывали то Царство, к жизни которого Он хотел их приобщить.

«Отойди от Меня, сатана», «не знаете, какого вы духа» звучит не менее резко, чем упрёки в лукавстве и развращённости. Похоже, слова Спасителя относятся всё же именно к ученикам, и прозвучали они в ответ на упоминание обратившегося к Нему человеку о том, что Его, Иисуса, ученики так и не смогли исцелить его сына. На первый взгляд такая реакция Спасителя может показаться несколько неожиданной: в конце концов, от неудач не застрахован никто, и прежде таких упрёков от своего Учителя апостолы не слышали.

Как видно, за внешне обычной неудачей стояло нечто более серьёзное, что и вызвало столь резкую отповедь Иисуса. Что же произошло? По-видимому, неудача в данном случае оказалась связана не с какой-то случайностью и не с объективными трудностями, а с духовной несобранностью самих учеников. А им, как видно, пришло уже время от этой несобранности избавиться: ведь приближались дни, когда такая несобранность могла стать критическим фактором, из-за которого могло бы провалиться всё. Конечно, Сам Иисус всё равно пройдёт Свой путь до конца, Он не свернёт и не ошибётся.

Но ведь и поведение Его учеников будет значить очень многое, не только в плане поддержки в критической ситуации, но и в контексте их собственного духовного состояния во время и сразу после Гефсиманских событий. Все евангелисты согласно отмечают полную растерянность учеников сразу после ареста Учителя и вплоть до Его воскресения (а отчасти и некоторое время спустя). И если дело спасения человечества в какой-то исторический момент висело на волоске, то не из-за колебаний Самого Спасителя, а из-за этой духовной растерянности Его учеников. А Он, реагируя столь резко на, казалось бы, обычную их неудачу, стремится лишь лучше подготовить их к тому, что им предстоит пережить. Ради их же блага.

Очень часто от людей образованных приходится слышать о том, что гнев Божий, так, как он описан в Пятикнижии Моисеевом, - это некоторый антропоморфизм: Бог не может быть одержим такими разрушительными страстями как гнев, ведь Он – Высшее Благо. Именно таким перед нами предстает Бог схоластов - бесстрастное абсолютное Благо и милосердие. Но таков ли «Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не Бог схоластов и ученых» (Б. Паскаль)? Может быть, действительно, просто антропоморфизм - свидетельство несовершенства (хотя и истинности) веры иудеев ветхозаветного периода?

Но обратимся к сегодняшнему фрагменту. Вот Господь предстает перед отцом больного мальчика, учениками, собравшимися любопытными и перед нами и уже явно испытывает некоторый гнев. Пусть это уже не столь катастрофично, как в Ветхом Завете, но если посмотреть на это, соотнося (как бы делая аффинное преобразование) масштабы, то что мы увидим? «Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас?». Что это как не гнев, не раздражение? Нам могут сказать: «Да, но Иисус обладал и всецело человеческой, и всецело божественной природой - поэтому-то тут и нельзя говорить об антропоморфизме, само рассуждение теряет силу». Но где соединялась в нем божественная и человеческая природа? Где это место сочленения, если можно так сказать?

Первая мысль - что выявить это невозможно, это соединение непостижимо. Но нам кажется, все-таки, что при всей непостижимости нечто все-таки можно сказать - ведь одно из важнейших утверждений нашей веры в том, что, принимая человеческую природу, Господь принял в ней все, кроме греха. Но что есть грех, как мы можем «локализовать» грех? Сам Господь говорит нам об этом: «…ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» (Мф 15:19). Итак, источником греха является сердце. Но, кроме того, в сердце зарождается и любовь, и гнев, и все наши эмоции. Итак, если грех зарождается в сердце, а Господь наш принял человеческую природу, кроме греха, то именно сердце Его – это то место, где божественное сочленялось в Нем с человеческим (сердце или душа - в данном случае синонимы, своего рода медиатор тела и духа). Неудивительно, что именно это место мы выявили как «место сочленения»; и сегодняшние эмоции Господа, кажется, очень хорошо свидетельствуют об этом: Его сердце было чисто, Его гнев был совершенно любовен; но вот форма человеческой души Его («форма» в аристотелевском смысле) была наполнена божественным содержанием. И, действительно, все рассуждения об антропоморфизме теряют силу, ибо этому нет ничего подобного.

Открыв волю Отца о том, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть убиту, и в третий день воскреснуть, Господь, как пишет евангелист Лука, обращается «ко всем». Очевидно, что евангелист имеет в виду те толпы людей, которые следовали за Иисусом и стекались к Нему всюду, где Он появлялся. Но такова тайна боговдохновенных книг: строго историческое указание порой превращается в них в нечто более общее. Конечно же, слова Христа, которые мы читаем сегодня, обращены вообще ко всем людям: «Кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, возьми крест свой, и следуй за Мной». Как Пастырь, идущий впереди овец, Господь указал путь спасения и жизни — это Его Крестный Путь.

И путь этот таков, что человеку нет пользы в том, чтобы стоять в стороне от него. Если ты не идешь по этому пути отдания своей жизни Богу до конца, ты остаешься в своей человеческой ограниченности и смертности. Это означает, в сущности, довольно простые вещи. Главным образом речь идет о том, что Господь ожидает от нас, что наше время и силы, внимание и любовь будут отданы другим людям и, следовательно, Богу. Путь, к которому призывает нас Христос, — это жизнь не для себя, а для Бога, Который избрал пребывать в наших ближних. Это мучительно трудный путь, потому что трудно отказываться от своеволия и принимать ненависть мира. Конечно, это путь Креста — Господь прямо говорит об этом. Но не менее важно, что это единственный путь воскресения.

Слова Спасителя о кресте, казалось бы, должны были быть не очень понятны слушателям: ведь Его крестная смерть была ещё впереди. Но о том, что такое крест, евреи евангельских времён знали не понаслышке: приблизительно за столетие до описываемых евангелистом событий, когда Иудея была еще независимой, во время правления Александра Янная произошло восстание под религиозными лозунгами, возглавленное представителями фарисейского движения, которое было жестоко подавлено, а сотни его участников были распяты на крестах.

Такая казнь была не только мучительной и позорной: смерть на кресте оскверняла человека религиозно, и власти, очевидно, хотели унизить восставших ещё и в этом отношении. Потому и слова Иисуса были понятны каждому Его слушателю, особенно фарисеям, которые, конечно же, не забыли своих мучеников. Но Иисус, очевидно, имеет в виду вовсе не религиозно-политические вопросы, хотя те, кто готов был видеть в Нём Мессию, ожидали от Него именно призыва к борьбе, к восстанию против римлян, к священной войне с язычниками, оккупировавшими священный город.

Спаситель ведёт речь о Царстве, которое «не от мира сего», и о той новой жизни, которой живут его обитатели. И говорит: кто хочет сохранить свою жизнь, тот её потеряет, а кто отдаст её ради Меня, тот её сохранит. Эти слова кажутся парадоксальными. Но если вдуматься, если посмотреть на земную жизнь с точки зрения полноты жизни Царства, всё встаёт на свои места.

В самом деле, с тем, что в падшем мире называется жизнью, раньше или позже всё равно приходится расстаться: ведь, в сущности, это и не жизнь вовсе, а лишь её жалкие остатки, которые уходят, как вода в песок. И даже если человек, отказавшись от Царства, получит взамен весь мир, тот самый непреображённый мир, в который Спаситель пришёл, чтобы привнести в него преображающее его Царство, жизнь отказавшегося не станет от такой власти полнее. А вот отдать часть, получив взамен полноту, — выход вполне разумный и вполне реальный. Ведь жизнь Царства не какая-то другая жизнь, протекающая в каком-то ином измерении. Это всё та же наша жизнь, только доведённая до полноты. До полноты, возможной в Царстве, но немыслимой в непреображённом мире.

Исповедание Петра, совершившееся после насыщения 5000 человек 5 хлебами — поворотный момент в евангельской истории. Толпы людей, неотступно следующие за Христом и двенадцатью, движимы довольно разными побуждениями. Апостолы отвечают Господу, что одни из этих людей принимают Его за Иоанна, другие — за Илию или других древних пророков, и следуют за Ним, чтобы получить омовение покаяния или чудесное исцеление, или просто чтобы прикоснуться «к божественному». Сам Господь с горечью говорит: «вы ищете Меня... потому что ели хлеб и насытились» (Ин. 6:26). Его попытка открыть этим людям замысел Отца приводит к ропоту среди иудеев, так что многие из учеников оставляют Его.

Но пророк Амос говорит, что «Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам» (Ам. 3:7). Это верно и в отношении замысла Божия о спасении мира. Чтобы люди могли принять Крестную Жертву, им нужно понимать, что это такое. Чтобы люди могли принять тот Путь спасения, который дан нам во Христе, необходимо видеть Его именно как Путь и Истину и Жизнь. И в уединенном месте в окрестностях Кесарии Филипповой, о котором ведет речь евангелист Лука, Господь задает Своим ученикам прямой вопрос: «А вы за кого почитаете Меня?». Важно, что евангелист Иоанн, дополняя рассказ синоптических Евангелий, формулирует этот вопрос иначе: «не хотите ли и вы отойти?». Эти двенадцать человек — последние, к кому Господь может обратиться с прямым вопросом...

Когда Петр от лица всех учеников исповедует Иисуса Христом, Сыном Бога живого, Господь впервые открывает ученикам замысел о спасении мира. Распятие и Воскресение открываются ученикам и нам через их свидетельство как Пасха — прохождение живого Бога через нашу человеческую жизнь. Нет нам спасения, если некий человек, пусть и пророк, умер за нас. Нет нам даже спасения, если Бог просто переделал законы мироздания, чтобы грех не вел к смерти: в измененном мире мы не останемся самими собой. Спасение дано нам в том, что Сын Божий стал Сыном Человеческим и разделил с нами нашу участь, открыв нам путь к Воскресению. Чтобы встать на этот путь, каждому из нас, как Петру и апостолам, нужно увидеть в Иисусе из Назарета Христа, Сына Бога живого.

Лука вскользь касается целого ряда событий, о которых другие евангелисты (и прежде всего Матфей) говорят более подробно. И главное место он уделяет исповеданию Петра и рассказу Иисуса о предстоящей Ему смерти и воскресении. В таком описании есть своя логика. Прежде всего Спаситель даёт Своим ученикам почувствовать силу Царства, на собственном опыте узнать, как эта сила действует в мире. И не только им: ведь чудесное насыщение тысяч людей пятью хлебами и двумя рыбами тоже возможно лишь в Царстве. Оно и неудивительно: когда дело касается Царства, показать проще, чем рассказать. Между тем свидетельство Христа начинают замечать даже те, кто прежде им не интересовался, например, Ирод, который вообще опасался всех и всяческих мессианских движений, угрожавших его власти.

Именно поэтому Иисус сразу же после исповедания Петра объясняет ученикам, насколько иным является то мессианство, которое принёс в мир Он. Конечно, до конца апостолы поняли всё, что говорил им Иисус, лишь в день Пятидесятницы. Но заговорил с ними о Своём мессианстве и о Своём пути Иисус именно после исповедания Петра. Он как бы старается сразу же расставить все точки над i, так, чтобы Его мессианское служение не ассоциировалось у Его учеников с традиционными народными мессианскими представлениями.

Спаситель с самого начала делает всё возможное, чтобы Его ученики поняли как можно больше из того, что до конца им придётся понять в своё время. Оно и понятно: ведь впереди была Голгофа. Учеников надо было по возможности подготовить к тому, что им предстояло, а предстоял им шок, связанный с полным крахом всего их мировоззрения и мироощущения. И помочь пережить его мог лишь опыт Царства — не земного Царства народных представлений, а настоящего Царства, того, которое принёс в мир Спаситель.

Опыт Царства, насколько он был возможен на тот момент, у апостолов появился после того, как они одни, без своего Учителя, отправились на проповедь. С новыми представлениями о Царстве оказалось сложнее: они не укладывались в голове у учеников, не вмещались в их сознание. Оставалось положиться лишь на их интуицию и, главное, на личные отношения, связывающие их с Иисусом. И всё же Он говорит апостолам всё, что можно сказать человеческими словами о Своём земном пути и земном служении. А там уж каждый вмещает из Его слов столько, сколько в состоянии вместить.

Сегодняшнее чтение предлагает нам несколько событий, которые Лука связывает между собой, делая их звеньями одной цепи. Начинается отрывок описанием того, как Иисус отправляет на проповедь двенадцать апостолов (ст. 1–10), продолжается историей чудесного умножения хлебов (ст. 11–17), а завершается рассказом об исповедании Петра, включающим беседу Иисуса (ст. 18–27). И связь эта, конечно, не случайна. Ведь Иисус посылает Своих учеников для свидетельства о Царстве, притом свидетельства не только словом, но и делом, так, чтобы свидетельство подкреплялось таким зримым проявлением Царства, как исцеления (ст. 1–2). И проповедь апостолов, как видно, имела успех, привлекая внимание не только народа, но и властей (ст. 7–9). А затем произошло то, чего, быть может, не ожидали даже апостолы.

Чудо умножения хлебов, как видно, стало неожиданностью даже для них. Они, чтобы накормить собравшийся народ, готовы были действовать самыми обычными методами (ст. 12–13), а Иисус ожидал от них другого: Он велел им вести себя так, как будто они находятся в Царстве (ст. 14–16). И тогда действительно произошло то, чего никак не могло произойти по законам нашего, ещё не преображённого, мира, но что возможно в Царстве: небольшого количества еды хватило всем, и притом с избытком, так, что, окажись собравшегося народу ещё больше, достало бы каждому (ст. 17).

Это был очень важный для всех, и прежде всего, конечно же, для самих апостолов, опыт Царства. До сих пор они были свидетелями того, как сила Царства действует в ещё не преображённом мире, в мире, где его действие проявляет себя, так или иначе, в противостоянии тому злу, в котором этот мир пребывает. Теперь же апостолы увидели Царство изнутри, таким, каким оно станет, когда мир полностью преобразится и обновится. Такой опыт пребывания в торжествующем Царстве не мог, разумеется, пройти бесследно, и исповедание Петра, возможно, стало его следствием (ст. 18–20). И тогда Иисус предупреждает Своих учеников, что, прежде, чем победа Царства, которую им уже отчасти приходилось видеть, станет полной, Ему Самому придётся пройти через крест, а тем, кто пойдёт за Ним, придётся этот крест с Ним разделить (ст. 21–27). Так, приобщая Своих учеников к Царству, Иисус вместе с тем говорит им и о цене Царства. О цене преображения мира и избавления его от зла, в которое его ввергло грехопадение.

В сегодняшнем чтении объединены насколько небольших повествований, однако в центре каждого из них — Христос и ученики. Во всех этих отрывках Он дает им особый дар — единство. Оно может реализовываться в очень разных вещах — в совместном доверии и уповании на Бога, в общем опыте очевидцев чудес и исцелений, в общей трапезе (преломлении умноженных хлебов), в общем исповедании веры, в совместном следовании за Иисусом на страдания и — суммирующее все это — в общем опыте Царства, пришедшего в силе. Этот путь единства открыт и нам: в совместной молитве, в преломлении хлеба, в общей вере — в таких отношениях с Иисусом, где имеет место не просто моя личная вера, а осознание того, что живя вместе друг со другом и с Ним — мы становимся одним Телом.