Мысли вслух на Ин 7:1-36

Наверное, это один из самых странных диалогов в Евангелии. Кажется, что иудеи просто не понимают, о чем говорит Иисус, а Он Сам отвечает не на их слова, а говорит какие-то не относящиеся к делу вещи. При этом, если рассматривать реплики народа и Иисуса по отдельности, то сразу обнаруживается их логическая связанность. Они просто ведут разговор (если это вообще разговор) в разные стороны. Господь говорит о Своей миссии — донести людям слово об Отце (ведь Он Сам — Слово Отца), а реплики толпы показывают ее полное непонимание. Иногда кажется, что эта ситуация повторяется снова и снова — Христос говорит к нам через Евангелие, а мы отвечаем Ему совсем о другом. Это в какой-то мере естественно — ведь мы принадлежим к разным мирам (Он «от вышних», мы — «от нижних»), Он говорит о том, чего мы не видели, а Он видел. Это не лекция, это — свидетельство. И постигается оно только любовью и верностью учеников, которые, еще не вполне понимая, не совершенно веря, чувствуют, что Иисус говорит слова вечной жизни, и не хотят оставить Его.

Сегодняшнее чтение позволяет нам яснее увидеть то влияние, которое оказывает религиозность на душу и сознание человека. Начинается рассказ с упоминания о празднике Суккот («праздник Кущей»), на который собираются пойти в Иерусалим братья Иисуса (ст. 2 – 3). Суккот был одним из четырёх главных праздников иудейского религиозного года, и в Иерусалиме ожидалось, как всегда, большое стечение паломников. Неудивительно, что братья Иисуса, не верившие в Его мессианство, хотели, чтобы Он во время праздника провозгласил Себя Мессией публично и дал те доказательства Своего мессианства, которых у Него уже не раз требовали окружающие (ст. 3 – 5). Очевидно, братья Иисуса ожидали увидеть Мессию таким, каким Его представляло себе большинство верующих евреев евангельских времён — Мессией-царём, провозглашающим независимое еврейское государство и изгоняющим римлян. Неудивительно, что Иисус отказывается от такой демонстрации (ст. 6 – 8). Он всё же приходит в Иерусалим, но тайно, стараясь не привлекать к Себе внимания (ст. 9 – 10). А в городе между тем о Нём идут самые разные толки: одни считают Его человеком Божиим, другие — обманщиком (ст. 11 – 12). Но все с опаской оглядываются на тех, кого евангелист называет «иудеями», как видно, имея в виду духовных лидеров Синагоги и фарисейского движения (ст. 13). А Иисус между тем вновь говорит собравшимся на храмовом дворе людям о главном — о Своей миссии (ст. 14 – 18). И ещё — об истинном значении субботы, смысл которой был давно утерян за многочисленными ритуальными предписаниями (ст. 19 – 24). И тогда кое-кто из присутствующих узнаёт в Говорящем того, кого уже обвиняли в нарушении закона о субботе, в нарушении, за которое наказывают смертью. А может быть, Он и прав? Ведь никто, как будто бы, не собирается применять к Нему никаких санкций. Но не может же Он быть Мессией, ведь Мессия должен появиться как-то совсем иначе (ст. 25 – 27)? Здесь перед нами, как на ладони, все те вопросы, которые порождает религия в сознании человека, оказавшегося лицом к лицу со Христом и с тем Царством, которое Он принёс в мир. Таких чудес, как Он, ещё никто никогда не делал и, наверное, не сделает (ст. 31), но… но почему Он пришел не так, как говорит о Нём религиозная традиция? И почему Его не принимают религиозные лидеры? Где истина — в религии, отвергающей Его, или в той очевидной реальности Царства, которая столь ярко о Нём свидетельствует? Каждый отвечал для себя на этот вопрос сам, и от ответа на него зависело принятие или отвержение Спасителя и Царства, которое Он принёс в мир.

Для обычного человека путь, который предлагают Господу Иисусу Его родственники, вполне естественен и понятен. По-своему они правы: если Он хочет быть духовным вождем, Ему следует искать человеческой известности. И вот поэтому в сегодняшнем евангельском отрывке так ярко видно, насколько замысел Божий отличается от мыслей людей.

Господь отказывается от того, что Ему предлагают. Значит, не в лидерстве дело, не ради того, чтобы стать духовным вождем народа, пришел Спаситель. Сам Господь говорит о том, что мир ненавидит Его потому, что Он свидетельствует о делах его, что они злы. Это свидетельство, которое каждый из людей принимает или не принимает лично, в полной самостоятельности перед Богом.

Из этого мы можем заключить, что цель прихода Христа не в том, чтобы повести за Собой народ как единое целое. Напротив, каждый отдельный человек, сталкиваясь со свидетельством Христа, выделяется из тех человеческих групп и связей, которыми мы опутаны, и становится именно отдельным. Напомню, что понятие отдельности (отделенности) в библейском языке выражается словом «святость». Только на основании этой отделенности, выделенности каждого из его социальной и национальной среды, Господь созидает новое единство Церкви, которое коренится в Его единственности.

Казалось бы, что плохого в том, что родственники предлагают Иисусу? Ведь они заботятся об успехе Его проповеди, о том, чтобы Он смог приобрести в Иудее новых учеников. Это так естественно, и поэтому для тех, кто привык к обычному поведению пропагандистов собственных идей, замечание о том, что и братья Его не веровали в Него, может прозвучать неожиданно. Ладно бы, братья говорили с издёвкой, но похоже, что советовали они совершенно серьёзно. В чём же их неверие?

Оно проявляется уже в том, что братья советуют Христу быть похожим на человека, который ищет сам быть известным. То, что Он не добивается Своей славы, но ищет её для Отца Небесного и принимает её от Него, им пока что трудно понять. К тому же совет идти и добывать популярность в обстановке, когда Иисуса уже хотят убить, заставляет вспомнить о том, как сатана искушал Его, предлагая броситься вниз...

Не только словами проповеди Иисус свидетельствует о том, что дела мира злы, но и всем Своим обликом. Поэтому мир нетерпим к Нему независимо от Его слов и знамений. Его присутствие — молчаливый укор для неспокойной совести, и не потому, что Он хочет упрекать, а потому, что рядом с Ним невозможно оставаться равнодушным.

Ответ Иисуса братьям звучит несколько иронически: вам, мол, всегда время, а Моё время ещё не пришло. Смысл ответа ясен: Мой путь определён, а у вас никакого пути нет, стало быть, вам и различать времена необходимости тоже нет. Между тем, тайно Иисус всё же идёт на праздник, на который отказался идти открыто.

Тут, очевидно, всё то же сокрытие Иисусом Своего мессианства, о котором говорят и другие евангелисты. Причины этого понятны: народные мессианские представления требовали, чтобы Мессия немедленно поднял антиримское восстание и привлёк на помощь восставшим ангельское войско. В задачи Иисуса, понятное дело, ничего такого не входило. Но дело было не только в этом. Евангелист не случайно упоминает, что братья Иисуса Ему не верили. Они хотели явных доказательств Его мессианства.

И подбивали Его: вот, мол, большой праздник, самое время начинать, если уж Ты действительно Мессия… Но Он понимает: доказывать мессианство не имеет смысла. Если бы как Мессия Он должен был действительно сделать то, чего от Него ожидали в народе, тогда, конечно, можно было бы и доказать что-то. Но перед Ним ведь стояли совсем другие задачи. В то Царство, которое принёс на землю Он, никого насильно не затащишь. Не только превосходящей силой, но и превосходящими аргументами.

Тут уж безразлично, подчиняется ли человек силе внешней или силе аргумента — в любом случае он идёт в Царство не потому, что принимает его внутренне, а потому, что деваться некуда. Но ведь такие доказательства ничего обычно не доказывают. До тех пор, пока человек внутренне не примет ту реальность, которая перед ним, он всё равно не удовлетворится никакими доказательствами. Не случайно самой «непробиваемой» мировоззренческой позицией оказывается солипсизм: человек в этом случае просто не верит в то, что существует ещё что-нибудь, кроме его собственного сознания.

И это неверие перевешивает все аргументы: доказать такому человеку ничего невозможно. Конечно, не все солипсисты, но у многих есть некая граница, за которой начинается пространство неверия. Или недоверия. И изменить качество этого пространства не может даже Бог. Тут властен только сам человек — ведь здесь пространство его свободы. Свободы, в которую Иисус не вторгается: ведь Он оберегает человеческую свободу так же бережно, как Его Отец.

О каком мире идет речь? Конечно, не о мире как противоположности войне. Но и не о том мире, который задумал и сотворил Господь: этот мир Он возлюбил, и этот мир хорош. Но есть тот мир, который порождаем мы сами, мир как совокупность наших гордынных мнений и решений, наших неправильных, нелюбовных отношений друг с другом — мир падший и идущий в смерть. Именно этот мир враждебен Христу.

Чтобы понять это, нам, как и вчера, приходится говорить о «своих» и «чужих». Иисус — чужой этому миру, потому что само Его присутствие обличает мир в том, что он во зле лежит. Рядом с Иисусом любой человеческий грех моментально становится виден, как виден при свете всякий темный предмет, скрывавшийся в темноте до прихода света. Иисус — свет, и Он чужд этой окутывающей мир тьме. Немедленная наша реакция на чужое — это ненависть, нежелание, чтобы оно было рядом. А те, к кому обращается Иисус, — они "свои", они такие же темные от греха, они включены в ту же систему отношений, что и весь остальной мир, и мир их не отталкивает.

Потом, позже, когда ученики действительно уверуют во Христа, когда Он заключит с ними Новый завет на Тайной Вечери, — вот тогда они станут "своими" Ему, и мир будет ненавидеть и их. Об этом Иисус скажет им в последней беседе (Ин. 15:18-19), и о сохранении их от зла в этом мире Он будет молиться Отцу (Ин. 17:15-16). И нам не стоит ожидать ничего иного, кроме ненависти, от этого мира, если мы — Его ученики, если мы следуем за Ним.

К тому моменту, когда происходит этот диалог Иисуса с братьями, Он уже совершил ряд чудес в Галилее, и сделался там заметной фигурой. Согласно человеческой логике этот успех нужно развивать, совершая чудеса и знамения, которые видели галилеяне, в Иудее. Тем более, что Христос не делает ничего плохого или запрещенного, иначе они бы не просили Его так настойчиво «явить себя миру». Они ждут, что Он, придя Иерусалим, в этот центр иудейской веры, объявит себя Помазанником. Но божественная логика устроена иначе, и потому Он, ответив им, что «время еще не исполнилось», остается в Галилее.

Не так ли и мы часто просим Господа проявить свою силу явным образом? Ждем от него знамений и чудес, которые бы явили Его славу миру, привели к нему тем самым еще больше людей. Бог же действует тихо и незаметно, как Иисус пришел в Иерусалим «не явно, а как бы тайно». Он не навязывает себя людям, а ждет, что они по собственной воле доверят ему свои сердца, терпеливо ждет, когда каждый из нас признает в нем Царя царей.

Проповедь Иисуса удивляла многих учёных раввинов и учителей Торы. Дело в том, что в евангельские времена в иудаизме существовало уже множество школ, которые иногда называют богословскими, но которые были в первую очередь школами комментаторов Торы.

В каждой такой школе существовала обычно собственная традиция, школ было множество, и знание всего этого множества традиций было непременным элементом иудейской образованности тех времён. Иисус же, проповедуя, предлагает собственную интерпретацию, которая была одновременно вполне оригинальной и очень глубокой. У слушавших его учёных раввинов и учителей Торы возникал резонный вопрос: что это за новый учитель, где он учился и какую школу представляет?

Иисус говорит прямо, что ни в каких школах Он не учился, Он лишь свидетельствует о Том, Кто Его послал, и толкует Тору так, как Пославший Ему её открыл. В те времена в иудаизме было широко распространено представление о живой Торе. Так называли обычно человека, который до конца прошёл путь внутренней Торы — а этот путь связывался в первую очередь с осознанием заповедей как внутреннего, Богом данного духовно-нравственного императива, которому надо следовать неукоснительно.

Живой Торой и называли того, кто жил, руководясь только внутренней Торой, и ничем другим. Такому человеку текст Торы открывался изнутри, в непосредственном опыте, и он поэтому уже не нуждался в обучении у учителей или в традиционных приёмах его исследования. При этом, однако, надо заметить, что примеров живой Торы история иудаизма практически не знает: ведь, чтобы говорить о такой полноте духовной жизни всерьёз, надо было полностью избавиться от греха, а такое избавление считалось невозможным, по крайней мере, в мире сем, в царстве нынешнего века.

Иисус же как раз и свидетельствует о Себе, что Он знает и понимает текст так, как должен его знать и понимать человек, ставший живой Торой. Ничего удивительного в таком самосвидетельстве нет: Спаситель ведь и в других местах говорит о Себе словами, которые позволяют думать о Нём именно как о живой Торе. Так Его воспринимали и первые два поколения христиан, отразив своё понимание в новозаветных книгах.

Колебания между этими двумя мнениями уже не являются предметом общественной дискуссии. Публично никто не берет на себя смелость вообще говорить об Иисусе. Разговоры идут о чем угодно, о том, как все плохо или хорошо в церкви, как и что надо делать, кто и что думает на тему важнейших общечеловеческих проблем, кто и как исказил историю. Но не Иисус. Попытка выяснить, кто Он, каков Он, порождает страх, выставляет на свет поверхностность и несостоятельность в самом важном вопросе нашей жизни. Боязнь ответить открыто и прямо возвращает нас на 2000 лет назад. Только тогда люди обсуждали это хотя бы между собой, пусть тайно, но спорили. Теперь же этот спор идет неявно и внутри каждого человека. Он добр или лжец? Кто Он? Каков Он? Зачем Он пришел ко мне? Как бы ни было страшно быть осмеянным, прослыть чудаком или сумасшедшим, все равно, рано или поздно каждому придется ответить себе на каждый из этих вопросов честно.

Обращаясь к народу, Иисус всё время старается вернуть Своих слушателей к основам, к духовному ядру яхвистской и иудейской традиции. Его, как известно, не раз обвиняли в том, что Он, исцеляя людей в день шаббата, тем самым шаббат нарушает. А Он говорит им об обрезании, которое совершается в положенный день даже в том случае, когда днём этим оказывается день шаббата. И добавляет: в чём же тогда вы обвиняете Меня? Логика понятна: обрезание — лишь знак Завета, знак верности Торе. И вот ради того, чтобы обозначить верность человека Торе, покоем шаббата оказывается возможным пренебречь, такое пренебрежение нарушением шаббата не считается. Так можно ли считать нарушителем шаббата Того, Кто в день шаббата исцеляет человека, приобщая его к жизни Царства? Ведь речь идёт не о медицине, не о лечении, которое в некоторых случаях иудейская традиция действительно рассматривает, как нарушение шаббата. Речь идёт о том, чтобы открыть человеку Царство Божие во всей полноте. Разве, в конечном счёте, не в этом заключается истинный смысл шаббата? Ведь все запреты и ограничения, которыми обставлен субботний день, в конечном счёте имеют лишь одну цель: полностью переключить внимание человека с повседневности на то присутствие Божие, без которого невозможна никакая духовная жизнь. Верность Торе — непременное условие богообщения, потому-то обрезание, как знак такой верности, совершается даже в шаббат. А явление Царства Божия разве не является даже не знаком, не символом, а ярким проявлением той же самой верности? Если же является, то почему нужно хвататься за камни при появлении Того, Кто являет Царство, притом являет во всей полноте? Так пытается Иисус донести до Своих слушателей подлинный смысл и шаббата, и духовной жизни, как таковой. А многие из них, оставаясь верны своей традиции больше, чем Царству, всё же готовы схватиться за камни.

Пожалуй, самые важные и самые удивительные слова Христа в сегодняшнем евангельском отрывке — «Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно». Из этих слов с очевидностью вытекает простой вывод: если в тебе есть сомнение в истинности и божественном происхождении учения Господа Иисуса Христа, то ты просто не хочешь исполнять волю Небесного Отца.

История дала нам множество примеров того, как интенсивная «антирелигиозная пропаганда» и борьба против христианства были обусловлены тем, что люди просто не хотели исполнять те или иные заповеди. Этих примеров так много, что можно делать статистически обоснованные выводы. Это важно понимать, потому что часто христиане принимают антихристианскую полемику слишком всерьез. А ларчик, как говорится, просто открывался...

Читаемые нами сегодня слова Христа о Моисее и законе также подтверждают, что для человека учение Христа обладает внутренней убедительностью, которая основывается на духовном опыте человека и на его отношении к Богу и Его заповедям.

Многих из тех, кому довелось слышать Иисуса, интересует не столько смысл Его речей, сколько “наличие диплома”, сведения о том, как Он может знать Писания, не учившись. Но вовсе не отсутствие свидетельства о прохождении обучения у кого-либо из авторитетных учителей мешает прислушаться к Иисусу, и не случайно Он подчёркивает, что желающий творить волю Отца узнает о сем учении, от Бога ли оно.

Незнание далеко не всегда основывается на отсутствии информации, часто желание не знать вытекает из нежелания действовать, из направленности воли, диктующей — осознанно или бессознательно — стремление обойти услышанные слова, найти аргументы против них и, успокоив совесть, отвергнуть.

Иисус не советует судить по наружности, и здесь суд как оценка оказывается связанным, и не только из-за одинакового названия, с судом, на котором выносится приговор. Трудно судить судом праведным, гораздо удобнее встречать по одёжке. И хотя пословица продолжается словами “по уму провожают”, провожают нередко тоже по одёжке. Но подлинная оценка не должна быть поверхностной.

Слова о том, что обрезание не от Моисея, но от отцов, звучат совершенно неожиданно, тем более, что Христос не говорит, что обрезание от Бога. Перед нами свидетельства Христа о том, что одно из важнейших религиозных установлений может исходить от людей. Значит ли это, что на одном лишь этом основании его следует отвергнуть? Нет. Этот обычай не случайно вошёл в ветхозаветную традицию и был закреплён на уровне заповеди Моисеева закона. Так и многие обычаи, возникавшие у людей, не отвергались Церковью, по крайней мере сразу, но включались в иной контекст, освобождались от языческих традиций и преображались. Но, конечно, не всякие обычаи можно одобрять и сохранять.

Говоря о том, что Его хотят убить, Иисус имеет в виду не только ту конкретную ситуацию, которая была на тот момент перед глазами слушающих Его. Он говорил о Своём служении в целом. И об отношении к этому служению не только тех, кто слышал Его в данный конкретный момент, но и всех тех, кто считал себя ревнителями правоверия. Кончено, в самый день, когда Он говорил эти слова, Его действительно никто убивать не собирался. Но Иисус понимает: то, что Он делает, можно или принять, или отвергнуть. Середины тут нет. Но если отвергать, то только вместе с Ним. А значит, отвергающим придётся попробовать от Него избавиться. Убить Его.

Другого выхода у них нет: неприятие Его слов и Его Самого должно быть доведено до конца так же, как принятие того и другого. Потому, что тут речь не о новом учении и даже не о новой религии. Тут — новая реальность, которую Он принёс в мир. Можно не принимать религии и игнорировать её адептов. Можно не разделять учения и не обращать внимания на его последователей. Но не обращать внимания на реальность Царства, полностью его игнорировать невозможно. Или, вернее, возможно, но лишь в том случае, если бы от этой реальности удалось как-нибудь избавиться.

И первое, что приходит в голову — избавиться от Того, Кто принёс эту новую реальность в мир. Потому, что тут конфликт, иначе не разрешимый. Иисус очень точно описывает проблему, сравнивая исцеление в шаббат с обрезанием в тот же самый день. Первое — недопустимо, второе — вполне. Хотя обрезание — всего лишь знак заключаемого с Богом союза, традиция, сама по себе духовной составляющей не несущая, а лишь на неё указывающая, как всякий знак.

Но тут религия, этот знак и его принятие стало ритуальным предписанием. И запреты шаббата тоже превратились со временем в ритуальные предписания, утратив свой изначальный смысл: дать человеку возможность провести день шаббата в покое с тем, чтобы к внешней тишине добавилась внутренняя. Тут два ритуала, и коллизия оказалась вполне разрешимой. А вот исцеление в шаббат — это возвращение к духовным основам.

К изначальному смыслу шаббата — ведь изначальный его смысл как раз и сводится к тому, чтобы провести день с Богом. И вот — исцеление, явление силы Божьей и Его Царства. И оно-то оказывается для ревнителей правоверия нарушением религиозной нормы. Вот этот конфликт действительно неразрешим. Тут приходиться выбирать: или религиозный ритуал, или Царство. А если ритуал, тогда от Царства надо избавиться. Как и от Того, Кто принёс его в мир. Поэтому Его хотят убить, иногда не отдавая себе в том отчёта. И Он знает это. Но таков Его земной путь.

С одной стороны слова Иисуса понятны: конечно, судить по наружности, по видимости, по внешним проявлениям — неправильно. Суд должен быть справедливым, учитывающим и внутренние, невидимые факторы: намерения, предысторию, возможные отдаленные последствия... Проблема возникает тогда, когда мы вспоминаем, что Тот же Иисус заповедал не судить вообще (Мф. 7:1). Явное противоречие, но ведь не может же Господь Сам Себе противоречить.

На самом деле противоречия нет. Христос призывает не к справедливому по нашему мнению суду, а к суду праведному. Но на праведный суд способен только праведник. Праведность же — это то, что есть только у Бога. Поэтому фактически Иисус в этих словах не утверждает человеческий суд, а отвергает его: только Божий суд может быть праведным.

Слушатели не понимают того, что Христос говорит о Своём уходе, но зато прекрасно понимают, Кого Он называет Своим Отцом, поэтому и хотят схватить Христа. Многие из тех, кто, как кажется, не понимают смысла услышанного явно, в глубине души всё понимают верно. Но поняв, необходимо делать выводы, а согласившись с выводами придётся действовать по-новому и менять привычный образ жизни. Этого не хочется, и тогда возникает желание “не понять”, убедить самих себя в том, что услышанное учение труднодостижимо, неактуально, нежизненно и вообще абсурдно.

Неоднократно доводилось слышать, как человек, что-либо отрицавший или не принимавший, говорил: “я этого не понимаю!”, причём произносил эти слова с вызовом, заставлявшим вспомнить замечания психоаналитиков о бессознательных проговорках. Нет, потому-то и отвергают, что понимают — на основании волевого выбора, направленного в другую строну.

Мессианские представления евангельских времён были достаточно развиты, существовала даже своеобразная «мессианская» теология, описывавшая всё, связанное с Мессией, с Его служением, Его обликом, с тем, как и откуда Он должен прийти. Были также описаны и объяснены все события, которые, согласно соответствующим концепциям, должны были произойти перед появлением Мессии и сразу после Его появления, включая те знаки и чудеса, которые Мессия должен продемонстрировать публично или в частном порядке тем, кому положено их видеть, в доказательство Своего мессианства. Такие знаки, как предполагалось, были необходимы: ведь без них невозможно узнать настоящего Мессию, невозможно отличить Его от лжемессий, постоянно появлявшихся тогда в Иудее.

При этом одним из признаков настоящего Мессии было принятие Его в этом качестве, в частности, храмовой верхушкой во главе с первосвященником и авторитетными духовными лидерами Синагоги. Такое принятие считалось необходимым потому, что на Мессию смотрели тогда в первую очередь как на Царя всё-таки земного, хотя и не совсем обычного. Его царствование будет сопровождаться необыкновенными знаками и чудесами, связанными с такой мерой Божьего присутствия, какой прежде мир не знал, но само Царство, как думали, будет все-таки существовать на земле, хотя и по законам Торы, данным Богом. Построить такое Царство без участия Храма и священства невозможно, так же, как невозможно его построить и без участия верующего народа — а значит, Мессии непременно понадобится поддержка и первосвященника, и вождей Синагоги.

Вот и теперь народ смотрит: как относится священство и авторитетные в Синагоге люди, которых в народе называют «начальствующими», к этому необычному Человеку? Если они Ему не мешают, может быть, Он действительно тот самый Мессия, Которого все ждут? Собравшийся народ не думал, что и высшее священство, и старейшины Синагоги просто были в замешательстве, не зная, что предпринять, и замешательство принимали за готовность признать мессианство Иисуса. Очень скоро станет понятно, что думавшие так люди ошибались, но пока ещё молчание храмовой и синагогальной верхушки можно было понимать двояко.

Перед нами пример того, как какие-то знания и убеждения могут затуманивать наши глаза, искажать «правильный» взгляд на жизнь - взгляд, наполненный Духом Святым, который видит все происходящее вокруг и дает этому должную оценку. Мы видим людей, уверенность которых в неизвестности места происхождения Христа, закрыла от них Иисуса. Остановившись на этой точке и нажав «ручной тормоз», они уже не видят остального. Не слышат Его слов и не убеждаются, глядя на дела. Именно поэтому Иисус говорит им: «Истинен Пославший Меня, Которого вы не знаете». Ведь знание Господа предполагает исполнение Его воли в Духе, а Христос был послан на землю волею Отца для искупления грехов, обращения и освящения многих.

В Евангелии довольно часто встречаются ситуации, когда Иисус говорит намёками, которые Его слушатели не понимают вовсе или понимают неправильно. Возникает недоразумение, которого, однако, Иисус не разрешает. Или, вернее, разрешает, но достаточно своеобразно: для разрешения недоумения Он предлагает новый намёк.

В итоге слушающие Его остаются уже в полном недоумении, приходя к выводам, весьма далёким от тех, которых, как оказывается, ожидал от них Иисус. Что это: намеренная мистификация? Едва ли: мистификатором Иисус не был никогда. То, что называют иногда мессианской тайной — тщательно скрываемый Им до времени факт Своего мессианства? Может быть. Вполне очевидно, что, когда заходил вопрос о Его мессианстве, Иисус не давал прямого ответа. Прямой ответ прозвучал не раньше входа Господня в Иерусалим. Но дело вряд ли только в мессианской тайне. Дело ещё и в особенностях человеческой природы. Не случайно в культуре Востока (а в известный период также и Запада) столь большую роль играла притча, намёк, недосказанность.

Предполагалось, что лучше намекнуть на ответ и дать возможность читателям или слушателям самим его найти, чем давать тот же самый ответ в готовом виде. И дело не только в том, что найденный таким образом ответ лучше запоминается. Дело ещё и в том состоянии, в котором пребывает ищущий ответа человек. Это состояние предполагает отказ от всех готовых и привычных клише. Не всегда полное их разрушение, но всегда отказ.

Парадокс ведь всегда строится на возможности увидеть новое в хорошо знакомом, посмотрев на это хорошо знакомое под неожиданным углом зрения. А способность такого взгляда связана с принципиальной открытостью человека. Не только интеллектуальной — одной интеллектуальной открытости без открытости духовной обычно не бывает. А духовная открытость — как раз именно то, что нужно для полноценной духовной жизни. Особенно для жизни Царства. И Иисус готовит Своих слушателей к этой жизни. Готовит самим Своим словом — слово ведь тоже орудие Царства.