Мысли вслух на Ин 19:17-42

Распятие и смерть Иисуса — не просто момент Его биографии, а поэтому, описание этого события — не просто один из рассказов о Его жизни. Это — свидетельство. Евангелист несколько раз указывает на свидетелей казни: любимого ученика, Марию, других женщин, тех, кто «засвидетельствовал», чье «свидетельство истинно». Иоанн хочет перенести нас на место распятия, чтобы и мы могли вместе с ним стоять у креста, подтверждая правдивость его рассказа другим ученикам. Зачем нужно это свидетельство, зачем цитаты из Закона и пророков? Неужели мы сомневаемся, что Человек, живший две тысячи лет назад умер? Конечно, нет. Значит, свидетельство Иоанна — это не свидетельство о смерти, а свидетельство совершившейся победы...

В рассказе Иоанна о распятии обращает на себя внимание одиночество Спасителя на кресте. Евангелист не упоминает о стоящих поодаль апостолах, он вообще не описывает ничего, кроме самого креста и того, что происходит у его подножия, возможно, потому, что и сам он в это время стоял там (ст. 25 – 27; многие комментаторы полагают, что, упоминая не названного по имени ученика, Иоанн говорит о самом себе). Но Иоанн также ничего не говорит ни об обращении одного из распятых с Иисусом разбойников, ни о словах Спасителя, сказанных Им на кресте и упоминаемых другими евангелистами. Судя по свидетельству Иоанна, Иисус произнёс на кресте лишь два слова: «Жажду!» (ст. 28) и «Кончено!» (ст. 30). А ещё прежде двумя короткими фразами Он поручает друг другу Свою Мать и стоящего у креста ученика (вероятно, самого Иоанна) (ст. 26 – 27). Как видно, Иоанн выделяет в словах Спасителя, сказанных Им на кресте, то, что касается его самого и то, что кажется ему самым важным. По-видимому, в двух упомянутых им словах Иисуса евангелист видит смысл всего происходящего. Вероятно, описанная Иоанном картина была не просто воспоминанием о происходивших у креста событиях, а плодом многолетних размышлений над ними. Для евангелиста, как видно, «Кончено!» означало не просто факт завершения Спасителем Его земной миссии, хотя, вероятно, стоя у креста, апостол должен был воспринимать Его слова именно так. Но впоследствии, пережив встречу с Воскресшим и получив откровение, описанное им в Книге Откровения, Иоанн, по-видимому, понял, что Иисус говорил и о конце истории, о том конце времён, которого многие ждали и который очень немногие заметили. Иоанн не упоминает о знаках, о которых упоминают другие евангелисты — о буре, превратившей день в ночь, о землетрясении, о разорванной завесе Храма. Для него всё уместилось в одном слове: «Кончено!», - произнесённом Иисусом в момент Своей крестной смерти. Но было и ещё нечто, поразившее апостола. Иисус умирал на кресте, как самый обычный человек. Тот, кто во время Своего земного служения мог несколькими хлебами накормить тысячи, страдал от жажды, от самой обычной жажды, от которой страдал бы на Его месте каждый, и не мог ничего с этим поделать. Не мог не потому, что перестал быть Тем, Кем был рождён среди людей, а потому, что обычная человеческая смерть тоже была частью Его земного служения, такой же, как чудеса и явления Царства, невозможные в мире ни для кого, кроме Него. Иоанн не упоминает об обращённых к Иисусу издевательских призывах сойти с креста, о которых свидетельствуют другие евангелисты. Быть может, он и не слышал их, ведь он единственный из апостолов находился так близко к распятому Учителю, и ему, вполне вероятно, было не до стоявшей в сравнительном отдалении толпы. Но он, несомненно, понял главное: всё происходящее стало возможным лишь по доброй воле Спасителя мира, Который согласился на всё ради тех, кого Он хотел спасти. Такова была цена спасения и цена Царства.

Что кроется за отказом Пилата поменять надпись - только ли желание досадить первосвященникам, домогательствам которых Пилат только что уступил и теперь хотел бы хоть чуточку отыграться? Или же он и в самом деле что-то почувствовал и в такой форме, хотя и несколько извращённой, хотел выразить Иисусу хоть какое-то уважение? Так или иначе, Пилат неожиданно сказал правду: на распятие отправлен подлинный Царь...

Иоанн, любимый ученик Христа, находился рядом с Ним во время казни, и именно он в своём рассказе опускает многие подробности, приводимые другими евангелистами, писавшими со слов свидетелей. Иоанн рассказывает о дележе риз, о том, как Иисус поручил ему Свою Мать, перечисляет имена стоявших у креста, но мучения Господа на кресте он описывает лаконичнее других, только о смертном моменте Иоанн повествует обстоятельнее. И хотя в Евангелии от Иоанна опущено много подробностей, уже упомянутых другими евангелистами, писавшими прежде него, думается, не потому Иоанн прикрыл уста, что не хотел ранее записанные детали. Слишком мучительно для него должно было возвращаться к невыносимым воспоминаниям...

Один из распространенных способов чтения и понимания Евангелия — пытаться в том или ином отрывке найти свое место, определить то, что относится к тебе лично. Это не всегда возможно (и нужно) делать, но в сегодняшних чтениях это естественно.

Подножие Креста — единственное «правильное» место для каждого из нас, потому что именно в Смерти Спасителя на Кресте совершается спасение мира и даруется жизнь всем нам, даже если нам это и в голову не приходит. Мир полон страдания, объяснимого, а чаще — необъяснимого, и эта тайна не может не касаться человека. Нам это тяжело, поэтому вполне понятно наше стремление скрыться от страдания, отвернуться от него, если оно не касается нас лично. Но Евангелие говорит нам, что любое подлинное, не надуманное человеческое страдание — место особого присутствия Христа. Это Он страдает в каждом человеке, и именно здесь мы встречаем Его.

В Страстную пятницу, в Страстную пятницу, которая не далека от нас, а близка как никогда, пусть нас и не было тогда на свете, владыка Антоний митрополит Сурожский говорил с амвона такие слова. «<...> Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный, поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно, постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери. И вот к Ней мы обращаемся, говоря: Мать, я повинен – пусть среди других – в смерти Твоего Сына; я повинен – Ты заступись. Ты спаси Твоей молитвой, Твоей защитой, потому что если Ты простишь – никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту... <...>Вот, встанем перед судом нашей совести, пробужденной Ее горем, и принесем покаянное, сокрушенное сердце, принесем Христу молитву о том, чтобы Он дал нам силу очнуться, опомниться, ожить, стать людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь, творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы, как одежда на присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если нужно – и нужно! – потому что любить – это значит умереть себе, это значит уже не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека, жить для другого, отложив заботу о себе. Умрем, сколько можем, станем умирать изо всех сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других.» Так близка нам эта пятница, когда владыка говорил эти слова, как все Страстные пятницы, что были и будут. «Я повинен». Меня тогда не было на свете, но я повинен. Нельзя воспринимать сегодняшний день как символическое воспоминание о когда-то бывших событиях. Нет. Ибо Тело и Кровь, которых мы причащаемся не символ, а Само Тело и Сама Кровь. Вот я, и я виноват здесь и сейчас. Пугает, когда люди заранее начинают поздравлять друг друга с Пасхой (это действительно бывает и бывает часто!). Сегодня я ничего не знаю о Пасхе, я знаю только одно – я виновата или я виноват, ибо Он умер, а я ничего не сделал, чтобы это предотвратить.

Апостол рядом с Пренепорочной Девой стоит у Креста, и, по слову Господа Иисуса, принимает ее как свою мать. С этого времени, пишет апостол, «ученик сей» (для него очень характерно не называть, по возможности, своего имени) взял Ее к себе. Многие христиане (главным образом, православные и католики) уверены, что апостол Иоанн в этот момент представляет собой всю Церковь, все поколения учеников Христа. В этот момент он — первый их нас, и в его лице все мы становимся братьями Иисуса и детьми Марии.

Эта уверенность христиан глубже, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что в Новом завете наша связь с Господом Иисусом действительно может быть такой непосредственной и сильной, что Его семья становится нашей. Заканчивая свое Евангелие, он, уже престарелый, говорит о себе, своей жизни и Христовом Евангелии: «сей ученик и свидетельствует это... и истинно свидетельство его». Вся жизнь апостола, таким образом, является свидетельством о Крестной любви Сына Божьего, и это тоже не только факт личной биографии Иоанна, сына Зеведеева, но и путь для каждого христианина.

В этих ключевых моментах: стоянии у Креста, усыновлении Марии и свидетельстве об Иисусе апостол Иоанн олицетворяет собой всю Церковь, как Петр олицетворяет ее в проповеди в день Пятидесятницы, как каждый из нас олицетворяет ее, когда исполняет волю Божью о себе.

Может быть, вы видели великую скульптуру Микельанжело «Пьета» («Скорбящая») в соборе св.Петра в Риме или на фотографиях. Скорбь, но не ропот, горе, но не вопль, слезы, но не истерика. Оружие пронзило Ее душу, по пророчеству Симеона (Лк. 2:35), но сердце Матери продолжает жить любовью к Сыну и ко всем сыновьям, которых Он препоручил Ей (Ин. 19:26-27). Больше не хочется говорить никаких слов, просто в молчании преклониться перед царственной силой любви.

Евангелия вообще очень скупо рассказывают о жизни Божией Матери, тем важнее те малые детали, которые все-таки в них передаются. Младший из учеников, Иоанн, тот, кого любил Иисус, принимает на себя заботу о Матери Иисуса. Иисус и на кресте не забывает о Ней и поручает Ее Своему любимому ученику. У этого есть чисто житейский смысл: ведь женщины в Израиле себя не содержали, они были домохозяйками, а средства на жизнь зарабатывали сначала отцы, потом мужья, а затем сыновья. Со смертью Иисуса у Марии не остается никого, кто бы обеспечил Ее жизнь, никаких накоплений у Нее не было — Святое Семейство всегда жило в бедности. Поэтому забота Иисуса о Ней в последние мгновения Его земной жизни очень важна для Них обоих.

Но есть и другой смысл. Церковь, созданная Христом, призвана продолжать Его дело, совершать все, что совершал Он. Тем, что ученики принимают Марию, они проявляют себя как братья Иисуса, а Церковь становится единой семьей, в которой есть Отец, есть Мать и есть дети — братья и сестры друг другу, живущие в единстве со Христом, в послушании Отцу и в заботе о Матери, осеняющей их своей материнской любовью.

Смерть Иисуса на кресте евангелист описывает именно как смерть. Смерть самого обычного человека. Как будто и нет в Нём той Божьей полноты, которая являла себя так часто во время Его земного служения. Но иначе и не могло быть. Он ведь действительно человек. Человек не меньше, а больше любого из нас. Его божественность ничуть не умалила Его человечности. Наоборот, она раскрыла её во всей полноте. Сделала Человечностью с большой буквы. А человек в падшем мире смертен.

И даже будучи свободным от греха, человек в принципе может умереть. Хотя, если ты от греха свободен, умирать не обязательно. В этом смысле смерть Иисуса абсолютна добровольна. Но убить человека, живущего в границах мира сего, можно всегда. Правда, только в границах мира сего. За его пределами смерть не будет властна над тем, кто живёт жизнью Царства. И уж тем более над Тем, Кто Сам несёт в Себе полноту этого Царства. Но Спасителю нужно было пройти до конца Свой путь именно в нашем непреображённом ещё мире.

Для того, чтобы сделать возможным его преображение. А путь в рамках мира сего предполагает возможность смерти. В конкретной же ситуации падшего мира — не только возможность, но и практическую неизбежность. Конечно, Иисус приходит в мир не ради того, чтобы умереть, а ради того, чтобы принести ему Царство. Не будь грехопадения, не будь того зла, в котором оказался после грехопадения наш мир, не пришлось бы и Спасителю мира умирать на кресте. Но Он пришёл в тот мир, который есть.

Прекрасно, разумеется, понимая, куда идёт и что Его тут ждёт. А те, кто желал Его смерти, и не видели дальше нашего ограниченного злом мира. Они были уверены, что, умри Он сейчас, всё будет кончено. Разумеется, в их пользу. Когда Он умирал, они чувствовали себя победителями. И они действительно победили — в своём ограниченном, во зле лежащем мире. Кто же из них мог знать, что есть ещё Царство, есть большой Божий мир, где их победа не стоит ничего и где они уже потерпели полное поражение? Скоро им придётся в этом убедится. Но пока они торжествуют.

Иисус умер до того, как Ему могли перебить голени, и так сбылось пророчество о том, что «кость Его да не сокрушится». В то время, как иудеи вкушали пасхального агнца, кости которого нельзя было ломать, Непорочный Агнец совершил самопожертвование, превосходящее все предыдущие жертвы.

Как гласит пословица, «один от страха умер, а другой ожил», и когда одни из учеников, открыто ходивших с Учителем, испугались, другие, не афишировавшие свои встречи с Ним, осмелели и открыто взяли на себя заботы о том, чтобы похороны казнённого прошли максимально достойно, насколько это было возможно до наступления субботнего покоя. Мало того, Иосиф из Аримафеи, придя к Пилату в его резиденцию (вряд ли у него было много времени для ведения переговоров через посредников), рискует оскверниться общением с язычниками. Однако Иосифа, движимого любовью, это не так беспокоит, как тех членов синедриона, которые побоялись оскверниться, войдя к Пилату, но не побоялись осквернить души требованием беззаконной расправы.

...Христа похоронили в саду. Некогда Адам, попав под власть смерти, был изгнан из райского сада. Теперь Новый Адам, отдавший жизнь за освобождение потомков Ветхого Адама от власти смерти, погребается посреди земного сада.

Прося перебить голени распятым, иудеи проявляют, казалось бы, удивительную непоследовательность. Для римлянина Пилата это было лишнее свидетельство религиозного пыла жителей Палестины, граничащего с безумием. Такой же странной эта ситуация показалась бы и в наши дни. Преступник, которого с таким трудом удалось обвинить и осудить на смерть, должен был бы мучиться как можно дольше, он должен был бы до конца понести положенное ему наказание. Однако по каким-то странным и непонятным непосвященному язычнику религиозным соображениям, ему хотят облегчить казнь, прекратив ее раньше времени. Но оказывается, что Иисус уже мертв. Христос умирает раньше остальных разбойников, висящих с ним рядом. Оказывается, что опасения иудеев были напрасны, осужденный ими опасный преступник был не могущественным царем, а всего лишь одиноким человеком, который не обладал даже достаточной физической силой, чтобы продержаться до конца казни. Но для христиан в этой немощи Христа открывается глубокая тайна Богочеловечества.

Отношения с Иисусом у разных людей могут быть самыми разными. Вот и у Иосифа из Аримафеи, и у Никодима они были. Свои. Непохожие ни на какие другие. Эти люди не были апостолами, они, скорее всего, даже не считали себя учениками Иисуса. Но они пришли, чтобы совершить погребальный обряд. Казалось бы, не так много — но ведь никто из ближайших учеников этого не сделал. Они почти все разбежались. И все были уверены, что всё кончено.

Их трудно винить: все они были искренни, все действовали так, как подсказывало им их собственное понимание ситуации. И оказалось, что всех их (кроме, быть может, Петра и Иоанна) с Учителем связывало прежде всего дело. Перспектива. Великое будущее, ожидающее их рядом с этим Человеком. А когда оказалось, что никакого такого будущего нет, они решили, что они больше не нужны Ему. А Он им? Нужен, конечно, но Он ведь Сам решил от всего отказаться. Так чем они могут Ему помочь? Лишь для немногих отношения с Ним оказались чем-то безусловным и самоценным.

Да, конечно, для Петра и, наверное, для Иоанна: иначе он не оказался бы у креста. И для тех женщин, что стояли там же, у того же креста. И вот ещё — кто бы мог подумать! — для Никодима и для Иосифа. Ведь они меньше всех с Ним общались. Меньше других Его знали. Но бывает иногда: случается в жизни встреча, может быть, единственная, такая, какая никогда больше не повторится, и остаётся с человеком, её пережившим, навсегда. И определяет полностью или во многом всю последующую его жизнь.

И никто, кроме тех двоих, встретивших друг друга, о встрече не знает. И, может быть, никогда больше и не придётся увидеть того или Того, Кто перевернул всю жизнь. Но жизнь-то уже перевёрнута. Она уже другая, и прежней больше нет. И отношения с Тем, Кто её перевернул, остаются на всю жизнь. И неважно уже, что удалось Перевернувшему жизнь, а что нет. Всё равно ведь главное Он уже сделал. Потому и отношения с Ним останутся навсегда. И даже смерть — что же, в нашем мире все умирают… Даже смерть не разрушит этих отношений. Потому, что они принадлежат Царству. И всё, связанное с ними, тоже. А там ничто не забывается и не исчезает бесследно. И всё абсолютно важно и абсолютно ценно.

Сегодняшнее чтение посвящено празднику Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. В центре его — поклонение Кресту, которым мы спасены «от работы вражия», как поется в величании праздника.

Евангелист Иоанн свидетельствует о Распятии и стоящих у Креста. Подножие Креста — единственное «правильное» место для каждого из нас, потому что именно в Смерти Спасителя на Кресте совершается спасение мира и даруется жизнь всем нам, даже если нам это и в голову не приходит. Мир полон страдания, объяснимого, а чаще — необъяснимого, и эта тайна не может не касаться человека. Нам это тяжело, поэтому вполне понятно наше стремление скрыться от страдания, отвернуться от него, если оно не касается нас лично. Но Евангелие говорит нам, что любое подлинное, не надуманное человеческое страдание — место особого присутствия Христа. Это Он страдает в каждом человеке, и именно здесь мы встречаем Его.

"Кресту Твоему поклоняемся, Христе…" Что значат для нас эти слова? Бесконечное сострадание к невинному, избитому, нагому праведнику, повешенному на этом древе. Любовь к Нему, безграничная благодарность. И еще понимание того, насколько бесконечно более легок наш собственный крест. Все кажущиеся неподъемными проблемы это все ничто по сравнению с той мерой страдания, которую Он взял ради нас на Себя. "Ты, кто мир Твой тако возлюбил еси…"

И еще другие слова: «потом говорит ученику: вот мать твоя». На этих словах созиждена Церковь, крепчайшая из твердынь. Мы все усыновлены и удочерены, а значит, мы никогда не сможем быть сиротами. Сиротство это слово из какой-то иной жизни. Мы часто молитвенно переживаем Страсти Христовы, но гораздо труднее пережить страсти Марии. Немыслимая физическая боль Его и немыслимая душевна боль ее. Этой болью объят весь мир.