Мысли вслух на Евр 13:1-25

В сегодняшнем чтении апостол Павел призывает подражать вере своих наставников. Не стоит использовать этот текст, чтобы обсудить, достоин ли звания наставника в вере наш приходской священник. Не об этом сказано нам сегодня. В жизни каждого из нас были люди, вера и слова которых произвели на нас большое впечатление. Давайте подумаем, что было общего между ними. Что было самым ярким, самым важным? Я для себя определяю это как «прозрачность». Те, кто был для меня истинными наставниками, были прозрачны — сквозь них было видно Христа! Каждый из них был личностью, яркой, неповторимой, но их человеческая личность не закрывала Его свет. Именно поэтому Павел продолжает мысль о наставниках словами: «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же». Кто бы ни учил нас, главное не личность учителя, но Личность Христа, Единого Истинного Учителя

Как бы откликаясь на события 70 г., автор послания говорит о том жертвеннике, к которому «служители скинии», т.е. представители традиционного левитского священства, не имеют отношения (ст. 10). Он упоминает практику яхвистских жертвоприношений, в соответствии с которой мясо очистительной жертвы (за исключением той части, которая сжигалась на жертвеннике, и той, которая полагалась священникам) сжигалось в стороне от места жертвоприношения (Лев. гл. 4). Таким же образом, по его словам, «вне стана» после разгрома Иерусалима и Храма оказались все христиане, что, впрочем, не должно их смущать: ведь и Сам Иисус пролил Свою кровь ради спасения верных там же, «вне стана», за стенами Иерусалима (ст. 11 – 14). Такова суть очистительной жертвы: она очищает человека, вместе с тем лишая его жертвенной трапезы. Так произошло и с народом Божиим: после разгрома Храма он оказался лишён жертвенной трапезы не просто так, а получив при этом возможность очиститься кровью, которая для принявших жертву Христа стала кровью нового, мессианского завета.

Для отвергнувших жертву катастрофа была одной лишь катастрофой, без надежды и без исхода; для принявших её христиан она давала надежду на то, что конец земного Иерусалима — ещё не конец истории народа Божия, что история Царства продолжается, и над развалинами земного Иерусалима вскоре появятся контуры иного Иерусалима, Иерусалима небесного, опускающегося на землю. А в ожидании этого дня, дня торжества Царства и возвращения Спасителя, автор послания призывает своих единоверцев не изменять нормам и устоям христианской жизни, которые они усвоили от первого поколения христиан (ст. 1 – 6). В особенности это касается тех основ духовной жизни, о которых современники автора послания узнали от своих наставников: во время духовного кризиса неизбежно должны были появиться (и, по-видимому, действительно появлялись) «учителя», желавшие их пересмотреть и приспособить к духу времени; потому-то, как видно, автор и призывает своих читателей не забывать наставников, когда-то (вероятно, ещё в начале их христианского пути) помогавших им встать на путь, ведущий в Царство (ст. 7). В самом деле, Христос не изменился, как не изменилось и само Царство (ст. 8). И главной задачей идущих в смутные времена было не свернуть в сторону с того пути, по которому они некогда пошли.

Описывая путь христианской жизни, автор послания возвращается к тому традиционному пониманию бедности как духовного состояния, без которого он немыслим и о котором напоминал и Сам Спаситель, и Павел, учитель автора Послания к Евреям. Автор послания описывает бедность как пребывание «вне стана». В кочевые времена вне стана, вне стойбища кочевников или военного лагеря ополченцев, пребывали обычно те, кто по каким-то причинам оказались нечисты.

Перед возвращением в стойбище или в лагерь они должны были очиститься, совершив положенные ритуалы и принеся затем очистительное жертвоприношение. Следуя общей логике своего послания, автор сравнивает крестную смерть Спасителя с таким жертвоприношением, а духовное состояние христиан сравнивает с состоянием очищающихся, пребывающих «вне стана». Вся жизнь христианина и есть процесс такого очищения по пути к полноте жизни Царства.

Завершится же этот процесс в день возвращения Спасителя и окончательного торжества Царства. Вот оно-то, очищение и освящение, и есть то главное, что составляет суть христианской жизни. Христос не меняется, Он и сейчас Тот же, Кем был прежде, и нечего поэтому искать каких-то новых учений, теорий, концепций. Автор сравнивает их с роскошными кушаньями, которые не столько насыщают, сколько пресыщают, не принося пользы.

В самом деле: постоянный поиск каких-то новых христианских теорий, увлечение абстрактными богословскими концепциями отвлекает от главного: от той духовной практики, которая и составляет основу христианской жизни. В этом смысле лучше всего смотреть на пример тех наставников, которые когда-то свидетельствовали адресатам послания о Христе, пройдя на деле тот самый путь, о котором напоминает автор. Не исключено, что кто-то из этих людей окончил свою жизнь мученически, своей кончиной завершив и дополнив своё свидетельство.

И не случайно, помимо всего сказанного, автор послания напоминает своим читателям о вещах, казалось бы, общеизвестных, касающихся, к примеру, супружеской жизни, гостеприимства или помощи заключённым. Возможно, среди его читателей были и такие, кто, увлёкшись новомодными учениями и теориями, начал забывать о тех простейших вещах, о которых любой христианин знает без всяких теорий. Напоминание о главном должно было помочь этим людям вернуться к духовной реальности, от которой они несколько оторвались в поисках некой абстрактной «истины».

Что может означать фраза автора послания «у нас нет здесь постоянного города, мы ищем будущего»? В том ближайшем контексте, в котором прозвучала эта фраза, её можно понять, как напоминание о том, что Царство, которое принёс в мир Спаситель, по собственным Его словам, «не от мира сего». Такое напоминание после катастрофы 70 г., когда был разрушен Иерусалим и Храм, звучало весьма актуально: ведь даже многим христианам тогда стало казаться, что разгром города и Храма означал и крах надежд на торжество в мире Царства. Можно воспринимать её и как предостережение против воинствующего мессианизма, который после 70 г. отнюдь не угас (последнее крупное мессианское восстание древности произошло спустя приблизительно полвека после разгрома Иерусалима). Но есть у этого высказывания и иной, более широкий контекст, особенно актуальный в наши дни, когда история, называемая христианской, насчитывает уже два тысячелетия. В самом деле: можно ли в таком случае вообще вести речь о христианской культуре, христианской цивилизации, христианских государствах? И да, и нет. Конечно, в мире никогда не было, нет и не будет ни государственных, ни общественных, ни религиозных институтов, которые были бы в состоянии решать ту задачу, которая стоит перед Церковью: свидетельствовать о Царстве, которое «не от мира сего», и нести это Царство в мир. История Царства в нашем мире — это история христианской праведности, история святости, дающая нам представление о том, что такое христианство, т.е. жизнь в том Царстве, которое принёс в мир Спаситель, и какой она бывает в разные исторические эпохи. Но, поскольку можно говорить о христианских и, шире, о библейских ценностях, поскольку можно говорить о Торе, как о данном Богом законе, постольку можно говорить об обществах и государствах, этим законам следующим или не следующим, о культурах и цивилизациях, этими ценностями руководствующимися или пренебрегающими. И о том, в какой мере эти государства, общества, культуры и цивилизации приемлемы или неприемлемы для Царства. О том, что может в Царство войти, преобразившись и став его частью, а что не войдёт никогда из-за своей полной с ним несовместимости.

Вполне понятно, как может быть жертвой Богу хвала — молитва прославления. Кстати, и это не всегда было очевидно, но в христианской культуре это уже довольно ясно. Ещё понятнее, что Бог приемлет как жертву благотворение — добрые дела. Но вот общительность как жертва Богу? Забавно. А мне-то казалось, язык без костей — скорее недостаток... А об этом ли апостол Павел? Наверное, нет. Речь не о разговорчивости, а об общительности. Скорее всего, в данном контексте речь идёт об открытости, готовности выслушать другого, принять, поговорить, потратить своё время и свои душевные силы. И вот тогда становится несколько понятнее, почему Павел включает общительность в число угодных Богу жертв.

Судя по заключительным стихам послания, можно думать, что его автор находился под арестом в Риме за свидетельство, причём не один (ст. 22 – 25). Трудно сказать точно, идёт ли речь о той группе проповедников, которая была арестована вместе с Павлом, или о какой-то другой. Конечно, послание было написано спустя, как минимум, несколько лет после казни апостола, но дело такого рода было не совсем обычным, а в подобных случаях дела, находившиеся в ведении императора, могли порой рассматриваться годами. Как бы то ни было, автор послания, очевидно, не исключает своего освобождения, как это уже произошло с неким Тимофеем, который находился под арестом вместе с ним (ст. 23). Но возможность эту он связывает, во-первых, со стремлением жить «безупречно», т.е. праведно (ст. 18; в Синодальном переводе «честно»), и, во-вторых, с молитвами тех, кто ожидает его возвращения (ст. 18 – 19). Жизнь и смерть человека в руке Божией, и автор послания прекрасно это понимает. Но он, как видно, понимает и другое, то, о чём хорошо знал его учитель: жизнь христианина — жизнь свидетеля, а свидетельством в данном случае может быть не только жизнь, но и смерть.

Христианин остаётся в этом мире до тех пор, пока Богу нужно его свидетельство. Разумеется, необходимым условием свидетельства является личная праведность свидетеля: ведь через него те, кому он свидетельствует, должны увидеть Царство, по его жизни они будут судить о том, что такое жизнь Царства. Свидетель, потерявший праведность и утративший Царство, невозможен так же, как, по слову Спасителя, соль, переставшая быть солью: такого просто не может быть, это противоестественно, и в мире подобного рода «бывшему христианину» обычно не находится места. Ни его жизнь, ни его смерть не имеют никакого значения ни для мира, ни для Царства. Но даже если свидетель остаётся верным, Бог может в иных случаях изменить Свой план, идя навстречу тем, кто просит Его дать им возможность ещё пожить рядом с кем-то из Его служителей. Потому и призывает автор послания своих читателей молиться о его возвращении, если только они хотят его видеть: их молитва действительно может повлиять на ситуацию, если Бог сочтёт такое влияние возможным и полезным. Ничто не предопределено заранее, Бог реализует Свои замыслы с учётом свободной воли и желаний человека, если только эти желания не противоречат Его планам. И ничего удивительного здесь нет: ведь Царство принадлежит не только Богу, но и людям, которые его искали и с Божией помощью нашли.

Апостол просит своих читателей повиноваться своим руководителям, притом так, чтобы руководителям этим не пришлось бы сокрушаться, неся своё служение. Автор послания напоминает своим читателям, что их духовные наставники несут за них ответственность перед Богом, и, если их служение будет сопровождаться не радостью, а печалью, то никакой пользы от их служения адресаты послания не получат.

Говоря о наставниках или руководителях, он имеет в виду или учителей, или пресвитеров, возглавлявших Церковь, или тех и других одновременно. В те времена на пресвитерах лежала в те времена ответственность за Церковь в целом, а учителя несли своё служение в конкретных церковных общинах, объясняя и своим примером показывая, что такое христианский путь, путь становления человека во Христе как живой Торы.

Те многочисленные новые эсхатологические теории и христологические концепции, которые входили тогда в моду и которые автор послания достаточно жёстко критикует, как раз отвлекали христиан от Христа и от пути внутренней Торы, переключая их внимание на другое, и притом обычно достаточно абстрактное. Не только автор послания, но и любой учитель, не утративший духовной трезвости, должен был выступить против этих новомодных учений. Но никто, разумеется, не мог гарантировать, что при внешнем послушании и согласии с церковными учителями и пресвитерами как отдельные члены церкви, так и целые сообщества внутри неё действительно откажутся от своих взглядов.

Речь ведь идёт о внутренней жизни человека, а Церкви с большой буквы всегда было чуждо навязывание своим членам чего бы то ни было, будь то взгляды или образ жизни. Единственное требование заключалось в соблюдении заповедей, причём требовалось лишь их соблюдение на самом первом, внешнем уровне. Путь внутренней Торы, как и вообще всё, что касается духовной или интеллектуальной жизни, никакому контролю не подлежал, оставаясь делом совести каждого. Тут можно было лишь призывать, наставлять, увлекать своим примером.

Но сколько-нибудь нормальная духовная жизнь в таком случае была возможна, разумеется, лишь при полной искренности и доверии. Если человек хотел, к примеру, скрыть свои взгляды или свою духовую жизнь от учителя своей церковной общины, ему ничего не стоило это сделать, но тогда честнее было бы просто уйти: ведь никакой духовной пользы в таком случае скрывающий извлечь из своего пребывания в общине или из общения с учителем не мог.

Более того: обманывая учителя своей церковной общины, он подводил также и его — ведь учитель знал, что отвечает перед Богом за каждого, кто к нему обращался за помощью и за советом, и старался помочь, исходя из того, что обращающийся ему доверяет и его советам последует. Тут же оказывалось, что обращающийся не собирается следовать тому, что ему говорят, лишь делая вид, будто прислушивается к словам своего наставника. Никакого нормального наставничества в таком случае быть не может, и наставник, узнав о подобной ситуации, действительно будет не радоваться, а сокрушаться.