Мысли вслух на Ин 1:29-34

Иоанн Креститель говорит об Иисусе, что не знал Его, хотя он Его родственник. Он говорит, что не знал, что Иисус — Мессия, что Иисус и есть тот Агнец, который взял на себя грехи мира, что Иисус — Сын Божий.

Мы позволяем себе судить о людях, совсем не зная их. Никто из нас не вправе сказать, что знает другого человека, потому что Бог всегда может помочь человеку измениться и стать настолько другим, что мы скажем, что не знали его. Но какой должна была быть вера Иоанна Крестителя, чтобы поверить, что Мессия — это Иисус, его близкий!

И если у нас не будет такой веры, мы никогда не научимся принимать близких такими, какие они есть, и любить их, и никогда не сможем измениться сами. Ведь мы часто говорим, что уж себя то мы знаем и знаем, что это мы можем, а это нет. Но Бог знает нас лучше, Он сотворил нас и Он знает, что с Его помощью мы можем намного больше, а без Бога — ничего.

Свидетельствуя об Иисусе, Иоанн отмечает удивительную особенность Царства в его отношении к нашему преображающемуся, но ещё не до конца преображённому миру. Он говорит об Иисусе как о Том, Кто его обогнал, хотя и шёл позади. Конечно, здесь нашли отражение и традиционные иудейские представления о Мессии, который, согласно этим представлениям, был задуман Богом ещё до сотворения мира. Но дело, по-видимому, не только в иудейской традиции, но и — в первую очередь — в самой природе Царства. С точки зрения нашей земной истории Царство наступает в конце времён, после того, как история эта завершится; для Бога же оно не «до» и не «после» истории, оно скорее «над» ней, если уж прибегать к привычным нам пространственно-временным представлениям. Оно больше привычного нам пространства и привычного нам времени, оно обнимает его и включает в себя, предварительно его преобразив и коренным образом изменив саму его природу. И Мессия, Который принёс Царство в мир, принадлежит нашему миру лишь постольку, поскольку этот мир становится частью Царства. Потому-то Его приход и становится событием, не вмещающимся в рамки земной истории, а людям, целиком ей принадлежащим, видна лишь малая часть происходящего. Тем же, кто, как Иоанн, понимают, что происходит на самом деле, становится ясно, что в мир вошёл Тот, Кто всю земную историю заключил в Себе Самом, так, что впереди Него не дано встать никому.

Иоанн Креститель говорит об Иисусе, что не знал Его, хотя он Его родственник. Он говорит, что не знал, что Иисус — Мессия, что Иисус и есть тот Агнец, который взял на себя грехи мира, что Иисус — Сын Божий.

Мы позволяем себе судить о людях, совсем не зная их. Никто из нас не вправе сказать, что знает другого человека, потому что Бог всегда может помочь человеку измениться и стать настолько другим, что мы скажем, что не знали его. Но какой должна была быть вера Иоанна Крестителя, чтобы поверить, что Мессия — это Иисус, его близкий!

И если у нас не будет такой веры, мы никогда не научимся принимать близких такими, какие они есть, и любить их, и никогда не сможем измениться сами. Ведь мы часто говорим, что уж себя то мы знаем и знаем, что это мы можем, а это нет. Но Бог знает нас лучше, Он сотворил нас и Он знает, что с Его помощью мы можем намного больше, а без Бога — ничего.

При чтении сегодняшнего отрывка возникает вопрос: почему всё же Иоанн Креститель не даёт никакого определённого ответа на заданный ему вопрос о его служении (ст. 19 – 23)? В самом деле, он имел полное право определить свою миссию, как именно пророческую, и такой ответ вполне удовлетворил бы посланную Синагогой для проверки комиссию (ст. 24 – 25). Но Иоанн принципиально отказывается говорить о своём служении как о чём-то имеющем собственное значение. На свою миссию он смотрит лишь как на предварительный этап, необходимый для того, чтобы подготовить народ к приходу Мессии-Христа, и вне контекста этой задачи служение Иоанна, как видно, теряет всякий смысл, в том числе и для самого пророка (ст. 25 – 27). И именно такой взгляд на собственную миссию, вероятно, позволяет Иоанну увидеть и узнать Мессию (ст. 29 – 34). Ведь для того, чтобы узнать Христа, Его мало просто увидеть физически. Внешне Иисус мало отличался от обычного человека. Конечно, то, что говорил Он, можно было услышать не каждый день и не от каждого, но главное всё же было не в словах. Главное было в том Царстве, которое Он нёс с Собой повсюду, куда направлялся. И потому для того, чтобы узнать в Иисусе обещанного Богом Мессию-Христа, нужно было прикоснуться и приобщиться к Царству. Но приобщиться к Царству можно лишь при одном, очень важном, условии: ищущий его должен забыть о собственной значительности, забыть о том, что он, равно как и его дела и служения, могут значить что-то сами по себе, помимо Царства, в которое он хочет войти. Быть может, потому Иоанн и не хочет свидетельствовать о себе, как о пророке: ведь все великие пророки Израиля имели собственную миссию, и каждая из них была, в известном смысле, самодостаточной. Каждый пророк был величиной сам по себе, и это всегда замечали окружающие, даже тогда, когда (как и бывало чаще всего) сами пророки ничего такого не хотели. Но в те времена заметность пророка помогала решению главной задачи, порученной Богом тому или иному из своих служителей. Теперь же, как видно, задача состояла именно в том, чтобы указать на Мессию, а самому остаться как можно менее заметным. И Иоанну Крестителю удаётся этого добиться: он тонет в сиянии грядущего Мессии. И в сиянии Царства, которое Мессия несёт с собой.

Почему именно Иоанн? Что позволило ему узнать идущего в мир Мессию? А главное — как, по каким признакам можно было Его узнать? Внешне Он не отличался от других людей. Конечно, когда Он уже начал Своё служение, всем, Его видевшим, было очевидно, что Он — не обычный человек. Но Его принимали за пророка или за великого учителя. Некоторые даже за Мессию — но в том смысле, в каком это понятие существовало на уровне массового религиозного сознания той поры. А Иоанн рассмотрел в Нём Мессию ещё тогда, когда никаких внешних признаков мессианства в Нём не было заметно.

Что же увидел в Нём Иоанн? Наверное, то самую полноту Божьего присутствия, которая была Ему свойственна с рождения. Это единственное, что пребывало в Нём всегда, даже тогда, когда Он ещё ничем Себя внешне не проявлял. Но заметить такое мог лишь тот, кто привык слушать и слышать Бога в тишине. В безмолвии. В той внутренней тишине, в которой услышал Его зов Илия, когда по Его слову пришёл на Синай. А чтобы научиться этому, надо полностью отказаться от себя. Не от своей личности, а от тех условных её границ, которые определяются не изнутри самой личности, а извне её. Социумом. Религией. Условностями межчеловеческих отношений.

Иоанн ведь не случайно отказывается определить своё служение, его смысли и характер, перед представителями Синедриона (это, очевидно, именно от Синедриона были посланы священники и левиты, пытавшиеся выяснить у Иоанна, кто он, собственно, такой). Мы ведь знаем его как пророка. И не только мы: Сам Спаситель называет его «величайшим из пророков». Так почему же он сам не сказал этого прямо посланным к нему от Синедриона людям? Они ведь именно и хотели, чтобы он всё сказал им прямо. Но Иоанн отказывается.

Потому, что понимает: ни в какие традиционные, людьми определённые и обычными человеческими словами описываемые, рамки его служение не вмещается. Он — вне рамок. Любых. Даже, казалось бы, вполне ему подходящих. Он — просто голос. Голос Бога, обращающегося к людям. Кричащего людям, не желающим слышать. И ничем другим он быть не может — иначе он не сможет исполнить порученное ему Богом. Абсолютная определённость служения и полная отрешённость от любых форм. Вот в таком духовном состоянии и можно узнать Мессию. Увидеть Его. Встретиться с Ним. И пойти за Ним — туда, куда Он поведёт.

Перед нами свидетельство Иоанна Крестителя о крещении Иисуса, дошедшее до нас благодаря ученикам, и если прочие евангелисты опирались на рассказы других людей, то евангелист Иоанн сам является свидетелем. Благодаря этому мы можем прикоснуться к тому, как воспринял Величайшего из сынов человеческих величайший из пророков.

Мы так привыкаем к тому, что проповедь называется свидетельством, что начинаем воспринимать такое определение исключительно как фигуру красноречия. А между тем оно имеет самый прямой смысл: проповедующий должен отвечать за правдивость своих слов, подобно свидетелям на суде, и подобно свидетельским показаниям проповедь способна оказать воздействие на судьбу услышавших её. Может быть, она повлияет на выбор решения, ведущего к жизни или к смерти.

Само крещение практически не описано, в центре внимания евангелиста - события, связанные с ним и происходившие в те дни. Заметим, однако, что Иоанн Креститель, сравнивая Духа с голубем, не уподобляет Его тварной птице буквально, но проводит сравнение, пытаясь подобрать образ для выражения невыразимого.