Мысли вслух на Мк 8:27-33

И снова Иисус запрещает говорить – теперь уже не исцеленному слепому, а своим ученикам. И запрещает говорить о самом главном, о том, что Он – Христос, Спаситель, то есть не разрешает благовествовать. Конечно, такое поведение Его ставит в тупик не только нас, видимо, апостолы были удивлены не менее сильно. И правда – народ иудейский так ждал Мессию, Христа, почему же нельзя им сказать? Ответ – в 31 стихе, Иисус говорит о том, зачем Он пришел на землю и воплотился в человеческий облик: чтобы умереть за каждого из нас на Кресте. Он пришел не только проповедовать о Боге, но принес людям от Бога прощение. Он не просто исцеляет конкретных людей, которым повезло Его встретить на жизненном пути, но суть Его миссии – исцеление человеческой природы. И ради этого Сын Божий разделяет с человечеством самое страшное, что есть в его судьбе, самое анти-божественное – страдание и смерть. Очевидно, что одно без другого невозможно – воплощение подразумевает смерть на Кресте. И потому Иисус так строго отвечает, возможно, самому близкому ученику – возражая против необходимости Креста и Воскресения, Петр словно отрицает то, что он только что исповедовал. Таким образом очевидно, что если даже самые близкие к Спасителю люди не готовы принять самую суть Евангельской вести, тем паче остальной народ, скорее всего, пока не способен понять, что значит приход Христа.

Исповедание Петра. Что значит оно для нас сейчас, когда мы стоим у Креста и еще так далеко до Пасхи? До Пасхи далеко, а крест — он всегда перед глазами, и как нам необходимо в этот момент услышать: «Ты – Христос». Потому что мы устали, потому что мы слабые, потому что сейчас пост кажется нам бесконечно длинным, а обещанная радость такой незаслуженной. Но это исповедание Петра, которое столь щедро даруется нам сегодня, оно и подкрепляет и утверждает и, будучи сказанным в такое сложное время, заставляет вспомнить о другом исповедании. Об исповедании Марии. Как трудно было Марии прожить Благую весть, как тяжело ей было бремя этой нести, и она пошла к Елизавете. Не для того, чтобы разделить это бремя с ней. Нет, ибо это было только ее бремя. Она совершила этот путь потому, что ей просто очень надо было увидеть близкого человека. Чтобы просто кто-то родной побыл рядом. И вот нам даруется это еще одно исповедание веры. «И сказала Мария: величит душа Моя Господа» (Лк 1:46). Пост перешел за середину – самое трудное время, мы уже успели устать, а до Пасхи еще так далеко, - и вот, нам даруется два чудесных исповедания веры в Иисуса. «Дево Безневестная и Мати Всечистая, приемши от Архангела благовещение, со тщанием востекла еси в Горняя, и целовавши сродницу Твою, всечестную Елисавет, Материю Господа от сия наречена была еси, и возвеличила возвеличившаго Тя Господа: Благословенна Ты в женах, и благословен Плод чрева Твоего» (тропарь в день похвалы Пресвятой Богородицы , т.е. на сегодня). Давайте и мы возвеличивать Господа, и, хотя Пасха еще далеко, она придет — каждый будет возвеличен.

Ответ Иисуса на исповедание Петра на первый взгляд может показаться странным: Он запрещает Своим ученикам рассказывать кому бы то ни было о Своём мессианстве и начинает с ними разговор о предстоящей Ему крестной смерти. Между тем, если вспомнить религиозную и общественную атмосферу в Палестине евангельской эпохи, такая осторожность становится вполне понятной. Мессианские ожидания в Синагоге, и прежде всего в среде околосинагогальных религиозных братств, были тогда очень напряженными, нередко почти лихорадочными. И далеко не все готовы были ожидать прихода Мессии спокойно: были и такие, кто считал, что мессианскую войну нужно начинать немедленно, что это вызовет вмешательство Бога в ситуацию и тогда Мессия придёт быстрее. Собственно, именно этих сторонников мессианской войны и называли зелотами, «ревнителями». А Иисус, свидетельствовавший о Царстве «не от мира сего», отнюдь не призывал ни к какой мессианской войне. Но Он, разумеется, прекрасно понимал, что произойдёт, если Его объявят Мессией: Его «сторонники» и «последователи» сделают всё, чтобы сделать Его вождём очередного мессианского религиозно-политического движения, а затем и очередного мессианского восстания. Даже Его ближайшие ученики, как покажут дальнейшие события, не очень-то понимали, что это за мессианское Царство «не от мира сего». Поэтому Иисус и начинает с ними разговор о Своей смерти и, можно думать, о Своём воскресении с тем, чтобы хоть немного подготовить их к тому, что им придётся пережить. И хотя до конца они поняли своего Учителя лишь после Пятидесятницы, эти беседы, несомненно, свою роль сыграли: если они и не помогли апостолам понять всего, то, по крайней мере, они позволили им всё же пережить самые тяжёлые дни от смерти Спасителя на кресте до Его воскресения.

Петр очень любил Иисуса. Но любовь эта стала совершенной уже после Креста. А прежде она была по-детски наивной, эгоистичной и слабой. Мы тоже часто думаем, что любим, но на деле это удовлетворение своих потребностей. Посмотрите на похороны. Люди плачут, но если бы они на самом деле верили, они бы испытывали просветленную грусть, может быть, были бы слезы, но не было бы в них надрыва. Надрыв всегда о себе. Нам не хочется, чтобы наш любимый умирал. Мы боимся этого. Пожалуй, любой вам скажет, что страшнее этого ничего для нас нет, даже собственная смерть не так нас пугает, как смерть близкого человека. И вот этому самому страшному в мире Господь устами апостола говорит: «в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх» (1Ин 4:18). Петр боится за Иисуса, он не хочет, чтобы с Тем что-нибудь случилось, но этот страх происходит от недостатка веры и значит мешает промыслительным путям Господним. Достигнуть совершенной любви очень трудно. Петру для этого понадобилось пройти сквозь испытание Крестом любимого человека, наверное, именно поэтому вслед за словами о Петре в сегодняшнем чтении идут слова о кресте. Причем о своем кресте, так крест любимого становится твоим крестом.

Иисус дважды задает вопрос о том, за кого Его почитают. Видимо, в первый раз Он обращается к тем, кто просто пришел Его послушать, а во второй - к ближайшим ученикам. И Петр, отталкиваясь от всего того, что успел услышать от Учителя, отвечает: «Ты – Христос». Но как только Господь объясняет апостолу, что именно предстоит Ему, как Спасителю мира, Петр начинает возмущаться и негодовать. Его представление о Мессии уже давно сложилось и устоялось. Он не так уже молод и совершенно не собирается менять свой образ мыслей. Однако Господь именно этого от него и требует, говоря: «Кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, возьми крест свой». Он не обещает избавить от страданий, но, напротив, настаивает на необходимости их принимать. Нередко мы приходим к Богу со своими собственными, уже сформировавшимися соображениями и ждем от Него чего-то «человеческого», в то время как Он Сам хочет для нас того, «что Божие».

Восьмая глава — переломный пункт в следовании за Иисусом, уже было сделано и сказано достаточно, чтобы мы смогли понять, Кто с нами говорит и где мы: среди фарисеев, учеников, больных, слепых.

Часто кажется, что в церкви так много убогих, потому что им некуда больше идти. Но вспомним прочитанный текст Евангелия: кто действительно был исцелен, т.е. стал цельным? Среди этих людей — прокаженный, расслабленный, гадаринский бесноватый, глухой, слепой. Каждый из них «очистился», «встал и пошел», «начал проповедовать», «стал говорить правильно» или «видеть ясно». Они не ищут и не искали знамения, как фарисеи, но увидели, иногда не имея глаз. Кого они увидели в Иисусе? Кого видим в Нем мы?

После этих событий Иисус уже будет говорить о страдании, кресте и смерти. Тот, кто «уразумел» и сделал выбор, кто хочет остаться с Ним, может продолжить этот путь. Но впереди будет крест — Он честно говорит об этом. Надеяться на то, что можно этого избежать, — мысли и надежды «человеческие». Решиться «взять свой крест» и нести его в Царстве Божием, с надеждой на Бога, — путь сынов Божиих. Иисус показал, что можно сделать с Божией помощью. Крест тяжел — Иисус не лукавит, — но и сила Божией любви бесконечна. «Душа своя» в обмен на «Царство Божие». Иисус говорит прямо, что только так возможно спастись. Как этот путь отличается от фарисейской мнительности и исполнительности.

Иисус верит, что кто-то согласится даже такой ценой идти вместе с Ним. Доверяем ли мы Ему так, чтобы оставить самих себя и попытаться идти за Ним? Поверили ли мы, что Он нас любит и спасает? За человеком — свободный выбор. Выбор серьезный, но и награда велика.

Если мы связаны со Христом верой и любовью — а все Его ученики к этому призваны — то вопрос: «За кого вы почитаете Меня?», - в некотором смысле, означает: «За кого вы почитаете себя?». Ведь каков Иисус, таковы должны быть и Его ученики; христиане — от слова «Христос». И здесь — наше самое печальное расхождение теории с практикой. Мы верим, что Он воплотился и стал Человеком ради нас, а сами не можем и не хотим стать ближе к тем, кого мы называем «ближними». Мы говорим, что Он умер на кресте за грехи человечества, а сами «не хотим и перстом двинуть» во имя гораздо более скромных целей. Мы учим, что Он воскрес, но продолжаем жить старой, непросветленной, невоскрешенной жизнью. Да уж, за такое христианство вполне можно заработать название «отступник», «сатана».По примеру апостолов, нам (в большинстве своем считающим, что вера у нас самая правильная) пора начать приводить свою жизнь в соответствие с верой.

Мессианские представления евангельских времён предполагали, что Мессия должен был возглавить движение Своих сторонников, которое завершилось бы полной Его победой над всеми врагами и восстановлением независимого еврейского государства, которое и должно было стать основанием мессианского Царства.

Предполагалось, что Бог вмешается и поддержит Своего Избранника, если что-нибудь пойдёт не так. Конечно, речь шла о совершенно реальной, физической войне, во время которой Мессия подвергался также вполне реальной опасности погибнуть, но предполагалось, что Бог этого не допустит. Конечно, Мессия мог как-то пострадать во время мессианской войны, но погибнуть Он не мог: ведь тогда Его миссия осталась бы неисполненной. Эти представления разделяли и ученики Иисуса — они ведь были людьми своего времени.

Не случайно в ответ на слова Спасителя о Своей смерти Пётр начинает с Ним спорить: он был уверен, что смерть Учителя означает конец, провал, крах не только их собственных ожиданий, но и Божьего плана, что было уже совершенно невозможно. Только что ведь Иисус Сам подтвердил, что Он Мессия, стало быть, Он не мог погибнуть, этого просто не могло быть. Он же говорит о Своей гибели как о чём-то не только возможном, но и прямо неизбежном.

Как можно было всё это понять и соотнести? Иисус, разумеется, прекрасно знает, что все те истины о Его смерти и воскресении, которые нам сегодня кажутся само собой разумеющимися, в сознание падшего человека на самом деле совершенно не вмещаются — а нам сегодня кажутся само собой разумеющимися лишь в силу их общепризнанности и потому привычности. Поэтому-то Он и начинает разговор о том, что такое настоящая жизнь и какова она. Без понимания этих основополагающих вещей, без их осознания разговор о смерти и воскресении — не только Мессии, но и всякого человека вообще — становится вполне бессмысленным.

Иисус напоминает Своим ученикам, что жизнь («душа») — не принадлежность отдельного человека, не его собственность. Жизнь дана человеку Богом как тот поток, в который человек погружён и в котором пребывает, а поток этот одновременно таинственным образом пребывает в человеке. Тело — лишь внешняя и преходящая оболочка потока жизни, но падшему человеку кажется, будто это он сохраняет жизнь в собственном теле, как в сосуде, и если сосуд разбить, жизнь исчезнет, выльется и уйдёт, как вода в песок.

На самом же деле смерть и разрушение тела — лишь трансформация, если, конечно, человек действительно не пытается удержать поток жизни, остановить его и закупорить внутри собственного физического тела. В таком случае, пытаясь сохранить жизнь («душу»), человек действительно теряет всё. Если же он отказывается от таких попыток, он может обрести жизнь Царства во всей доступной для себя полноте, как ту неисчерпаемую реку живой воды, о которой говорили пророки.

Исповедание Петра какой-то очень важный момент во всем Евангелии, потому что здесь удивительное явление Духа Святого, который нисходит на человека и глаголет его устами. Но при всей богодухновенности этой сцены, она в тоже время удивительно человеческая, удивительно живая. И выглядит это как душевный порыв. Но в то же время это не мог быть душевный порыв, потому что это слова, на которых созидается Церковь. Это Откровение. Но в библейской культуре мы привыкли к откровениям совсем иного рода, сложным, исполненным символики. И все-таки краткие и простые слова исповедания Петра тоже откровение, тоже своего рода апокалипсис, потому что в словах: Ты Христос – признание того, что то, что происходит вокруг – конец, исполнение времен. Ибо вот Он – начало и конец, Альфа и Омега. Об особой значимости этого текста говорит еще и то, что эти слова, ставшие молитвой звучат в самый трепетный миг Литургии. «Когда в конце Литургии священник выходит из Царских врат со Святой Чашей, мы все вместе - и священнослужители, и участвующие в богослужении миряне - читаем молитву, составленную в IV в. Иоанном Златоустом: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз...»», как пишет свящ. Георгий Чистяков в своей книге «Над строками Нового Завета».

Сегодняшний отрывок описывает событие, которое называют обычно исповеданием Петра. Действительно, Пётр первым из апостолов назвал Иисуса Христом, или, по-еврейски, Мессией (ст.29). Неудивительно, что многие из слышавших Иисуса считали Его пророком (ст.28): и образ жизни Иисуса, и Его проповедь по форме больше всего напоминали жизнь и проповедь древних пророков. Неудивительно и то, что находились люди, принимавшие его за древнего пророка Илию или за недавно казнённого Иродом Иоанна Крестителя: ведь в те времена многие ожидали скорого прихода Мессии-Христа, а Илия, согласно широко распространённым в народе представлениям, должен был вернуться с небес на землю как раз незадолго до этого события. Вокруг имени невинно казнённого Иоанна Крестителя также ходило немало легенд, среди прочего говорили и о том, что Бог воскресил его, дав тем самым доказательство правоты Иоанна и подтвердив, что пришествие Мессии-Христа уже близко. Интересно, что даже сам Ирод готов был поверить в это (Мк 6:16). Теперь же слово было сказано: Пётр впервые назвал Иисуса вслух Мессией (Христом), и теперь нужно было рассказать апостолам и всё остальное, что было связано с мессианским служением Иисуса на земле, всё о кресте и о Воскресении (ст.31). При этом главной темой для Иисуса оказывается здесь тема «души», которая в Библии обозначает обычно жизнь (ст.34–38). Иисус указывает на то, что в мире нет настоящей жизни во всей её полноте и, даже заполучив весь мир, такой полноты человек не найдёт; наоборот, получив всё, он может потерять самое главное (ст.36). Также невозможно и сохранить отдельную человеческую жизнь: в своей отдельности она конечна, и раньше или позже каждому придётся с ней расстаться, ведь от смерти ничем не откупиться (ст.35, 37). Выход один: раздвинуть границы отдельной человеческой жизни так, чтобы принять полноту жизни Царства Божия, принесённую в мир Христом, и тогда получить, вместо отдельной, конечной и ограниченной жизни, бесконечную жизнь Царства Божия во всей её полноте, не отворачиваясь от Иисуса из страха или стыда, а, наоборот, следуя за Ним (ст.34–35, 38).

Сегодняшнее чтение дает нам возможность задуматься о сути любви как высшем типе отношений, возможных между людьми и между человеком и Богом. Что для нас самое страшное в любви? Что с любимым что-то случится, что он заболеет или умрет - это самое страшное для нас. Но не потому ли этот так, что мы просто настолько ассоциируем себя с любимым, что нам страшно и больно за себя? Мы сами не готовы на подвиг перенести всю боль любимого как свой собственный крест. Когда любимый умирает, мы не радуемся, что наконец он разрешился и теперь со Христом, а плачем, потому что то место, которое он занимал в нашей жизни, теперь пустует, а молитвенной связи мы не научились. Мы не научились выделить в наших отношениях то, что не подвержено тлению. С другой стороны, всегда ли мы готовы, когда любим человека, сказать ему, если он совершает что-то противное заповедям Христа? Мы боимся, что он нас не поймет, обидится и прочее, - иными словами, мы часто ставим наши отношения выше правды Божией. А выше ее ничего нет. И, если любимому предстоит испытание, надо стать рядом с ним, глядя в лицо этому испытанию. А нам хочется убежать и его с собой увести. И нам даже кажется это благородным, мол, мы кого-то спасаем. Да никого мы не спасаем, мы подстрекаем к бегству.

И еще один момент, связанный с сегодняшним чтением. Человека новоначального может удивить, что в синодальном переводе стоят слова: «отойди от Меня, сатана», - а в переводе епископа Кассиана (Безобразова): «за Мною, сатана». Несколько понятнее становится, если посмотреть перевод, например, на английский язык. Там в разных, и новых, и старых переводах, стоит одна и та же фраза: get behind me, то есть встань за мной, если переводить дословно, или не стой у меня на пути, встань так, чтобы я тебя не видел. Мы специально выделяем эти три перевода, из них сразу как-то очень явственно и жизненно становится видно все, о чем мы пытались вам сегодня сказать.

«Возьми крест свой и следуй за мной…» Вспоминается детская, точнее полудетская история. Один человек оказался в отчаяннейшем положении, не то из-за семейных трагедий и неурядиц, не то из-за денег, которых не хватало даже на самое необходимое. И вот взмолился он к Богу с упреком, что де мол, слишком у меня тяжелый крест. И сказал ему Господь: хорошо, будь по твоему, приглашу тебя на Небо, и ты сам выберешь тот крест, который будет тебе по силам. Так Он и сделал. И вот идет этот человек, а вокруг разные кресты стоят, ну как у нас на кладбищах: есть маленькие деревянные, есть металлические, а есть огромные, выше человеческого роста каменные. И вот ходит он, ходит, и увидел крест, который показался по душе ему: этот, говорит, выбираю. А Господь, улыбнувшись, говорит ему, так это и есть твой крест. На самом деле, здесь что-то простое говорится, простое, но важное. Мы часто жалуемся на свою жизнь, а вот поди-ка ты заставь нас тащить чужой крест, так завопим. Потому что мы слабые и немощные. Это только Господь смог сделать так, чтобы все наши крестики слить в один Свой Крест силою Всеблагого Своего могущества. Поэтому: «и твержу, пусть плохо мне приходится, хуже было Богу моему и больнее было Богородице» (Гумилев Н.С.) Но почему вообще должно быть больно, почему вообще мы должны тащить эти проклятущие кресты. Почему нельзя было обойтись без этого. Этот вопрос ответа не имеет, но разве не радость быть с Господом, разве не радость сделать так, чтобы хоть чуточку стало Ему полегче. Ведь, да? Если так, нам надо только увидеть это, осознать, что, неся свой крест, мы соучаствуем в Божьем страдании и облегчаем его. Как это увидеть, а просто молиться и тогда увидишь. Молиться, предъявляя Богу себя не в каком-то виде, а во всей простоте. Благодаря его за эту высшую в мире радость, кому-то быть нужным.

Иисус говорил иногда очень жёсткие слова даже Своим ближайшим ученикам. Конечно, Он вовсе не хотел сказать, что Пётр был одержим дьяволом, когда отговаривал Его от крестного пути; Он лишь имел в виду, что Пётр, говоря так, становится Ему врагом (еврейское «сатан» означает, собственно, «враг» или «противник»).

Пётр не хотел своему Учителю зла или добра, не хотел избавить Его от опасности. Он, как и другие апостолы, и как всякий верующий еврей своего времени, прекрасно знал, что Мессия должен встать во главе восстания, начать войну за установление Царства Божия на земле, и в этой войне Он должен победить. Иначе и быть не могло: ведь, если бы Мессия потерпел поражение и погиб, это означало бы крах всех надежд и всей иудейской религии, которая была вся пронизана мессианизмом, и нередко мессианизмом воинственным, который никак не допускал возможности смерти Мессии (хотя допускал возможность преследований и даже временного поражения, которое, однако, впоследствии всё равно должно было обернуться победой).

Смерть Мессии любому, кто смотрел на дело таким или похожим образом, представлялась полным абсурдом, который неизбежно разрушал всё религиозное мировоззрение: ведь каждому было совершенно очевидно, что ни религиозность, пусть даже самая благочестивая, ни даже сама праведность ничего не стоят в мире, которому не нужно ни того, ни другого, который должен измениться полностью для того, чтобы праведность стала ему свойственна. И тут все надежды были связаны только с Мессией и Его Царством.

Если бы Мессия умер, не осуществив Своей миссии (а Петру, как и всякому человеку его эпохи, было очевидно, что смерть Мессии — это полный провал Его миссии), всё бы рухнуло, обо всех надеждах и обещаниях, звучавших ещё во времена допленных пророков, можно было бы забыть, и всё, чем жил народ многие столетия, оказалось бы лишь обманом и иллюзией. Неудивительно, что с уст Петра срывается его «да не будет!». Но для Самого Христа это «да не будет!» как раз и означает требование отказаться от той Его подлинной миссии, смысла которой даже Его ближайшие ученики, как видно, пока не понимают.

Заняв такую позицию, Пётр действительно оказывается для своего Учителя, не учеником, а противником. Но пока, разумеется, Пётр этого понять не может. Понимание наступит даже не после воскресения Спасителя, а в день Пятидесятницы, когда на Петра, как и на других апостолов, снизойдёт дыхание Царства. Но это ещё впереди, а пока остаётся лишь страх, недоумение и надежда на то, что каким-то пока неведомым образом ситуация разрешится.

Когда Христос возвещает ученикам о том, что Ему должно много пострадать, быть убитым и в третий день воскреснуть, апостол Петр приходит в ужас от такой перспективы. Его реакция, в сущности, очень понятна. Тот, в Ком ученики узнали Спасителя Израилева, о Ком говорили закон и пророки, будет отвергнут тем самым народом, к которому Он в первую очередь и был послан Богом? Петр не сомневается в том, что раз Иисус сказал, значит, так оно и будет. Но как страшна эта правда! Как трагична судьба Мессии и судьба Израиля! Какая надежда останется у людей, если они отвергнут и убьют Искупителя?! Характерно, что в иудействе распространяется мнение, что слово пророков описывает судьбу Христа иносказательно. Иудеи говорят, что Мессии суждено потерпеть неудачу, скрываться и позднее объявиться вновь. Каким приглаженным и слабым кажется этот путь по сравнению со словами Иисуса об отвержении, смерти, сокрытии Его во гробе и воскресении. Но Петр как раз мыслит в русле иудейского толкования пророчеств.

В сегодняшнем отрывке из Евангелия от Марка обращает на себя внимание вот что. Отвечая Петру, Господь говорит, что мысли Петра — не о Божьем, но о человеческом. А сразу после этого Он говорит, обращаясь ко всем, и призывает всех, кто хочет идти за Ним, отвергнуться себя, взять крест и следовать за Ним. Судя по рассказу евангелиста, за которым стоит проповедь самого апостола Петра, эти слова Христа противопоставляются человеческой реакции Петра. Следовательно, евангелист относит определение «Божий» (а не человеческий) именно к тому крестному пути, к которому Иисус призывает всех.