Мысли вслух на Мк 9:17-31

Сегодня мы читаем одни из самых непонятных слов Христа, которые смущают читающего: "о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?". Род неверный - это не об изменниках, а о неверующих и неуверенных. О тех умах и сердцах, которые принимаясь за дело сразу уверены в невозможности его исполнения. О тех, кто за постоянным обвинением, критикой, упреками скрывает свою слабость, холодность и лень. О тех кто не может признать свою слабость и слепоту и довериться людям и Богу. О тех, кто потерял связь с Богом и все время находится в депрессии и плохом настроении. В таком состоянии мало кто может даже признать в себе такое состояние. Но один из пораженных таким унынием воскликнул: "верую, Господи! помоги моему неверию". Он увидел в Христе того, кто в силе, того, кто единственно может помочь. И его "верую!" - это слова человека, который в своем страдании ищет и находит опору в глазах, словах и действиях Христа. И знает, что просит Его помочь потому, что не знает другого способа. Видит в душе своей отсутствие веры и доверия. И не хочет быть посредником, не может стоять сам. Но просит не себе, но за другого. И Христос исцеляет по его просьбе бесноватого. И потом говорит, что род сей изгоняется постом и молитвой. И говорит Он здесь о том, как обретать веру, а не о том, почему ученики не смогли исцелить.

В рассказе об исцелении мальчика-эпилептика два раза звучит слово «неверие», так что оно становится каким-то тревожным рефреном, попросту доминантой рассказа. Иисус обращает эти слова, кажется ко всем, а не конкретно к отцу мальчика, но все-таки он главный, на кого падает вся тяжесть этих слов. И отец смиренно признает в себе неверие, хотя только помыслите, как ему это было тяжело. Это для нас слова о неверии звучат как что-то обычное. Мы уже пережили эпоху постмодерна со словами Германа Гессе о том, что вера и сомнение обусловливают друг друга как вдох и выдох, а тогда «неверие» звучало страшно. Воскресший Христос «упрекал их за неверие и жестокосердие» (Мк 16:14). Неверие Сам Господь приравнивает к жестокосердию. И даже хуже жестокосердия, потому что апостол Павел вопрошает: «Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным?» (2-е Кор 6:15 - т.е. верный и неверный так же разнятся, как Христос и дьявол. Мы должны это понять, прочувствовать, чтобы понять, что пережил отец мальчика и ученики, к которым эти слова тоже были обращены. Ибо мы привыкли к интеллигентской веротерпимости, а за последние годы в нашей стране стали даже как-то по-особому уважать атеистов как непримкнувших к большинству, к толпе, к массе. Но, «если мы неверны, Он пребывает верен» (2 Тим 2:13) Поэтому исцеление совершается. Обращают на себя слова: «И Он сказал им: этот род ничем не может быть изгнан: только молитвой». Непонятно, а чем же они могли пытаться его изгнать? Ведь Христос не медицине и не магии их учил, и все, кто слушал эти слова, это понимали, что они молитвой и пытались изгнать. Но Он очень просто и при том не терпящим возражения образом дал им понять, что не всякая молитва может быть названа молитвой.

Сколько событий в одном эпизоде: жёсткая оценка, данная Иисусом Своим ближайшим ученикам, исцеление одержимого, напоминание ученикам о той смерти, которая предстоит Спасителю. Какая же между ними связь? Ну, между исцелением и словами Иисуса о неспособности учеников исцелить одержимого связь очевидна; а что же насчёт тех слов о Своей крестной смерти, которые говорит Иисус апостолам, как видно, вскоре после истории с одержимым? Конечно, одно с другим можно связать хотя бы потому, что речь в обоих случаях идёт о непонимании учениками неких основополагающих для духовной жизни, для жизни в Царстве вещей. Без Воскресения Царства быть не может, как не может быть его без молитвы, без постоянной обращённости к Богу. Но есть тут и связь более глубокая: ведь, в сущности, в обоих случаях можно говорить о том, что в жизни учеников недостаёт самого Царства, недостаёт той полноты его жизни, без которой никому не помочь и никого не исцелить. И самим себе тоже не помочь: настанет день, когда все без исключения апостолы потеряют всякую надежду на то торжество Царства, свидетелями которого они, казалось, были ещё так недавно, когда находились рядом с Учителем. Но ведь и с одержимым то же самое: пока Учитель рядом, всё идёт хорошо, но вот, Его рядом не оказалось, и… Наверное, приобщиться к жизни Царства не так просто, мало его просто ощутить, хотя бы даже ощутить неоднократно. Что-то должно измениться в самом человеке, как изменилось в апостолах гораздо позже, в день Пятидесятницы. Чтобы жизнь в Царстве стала не эпизодом, а нормой. Наверное, только это и можно назвать спасением в полном смысле слова.

«Все возможно верующему». Но что это «все»? Все, что я хочу? Все, что хочет Бог? Все, что необходимо Ему и мне? Это совершенно непонятно. Именно с мыслей об этом фрагменте начинает свою книгу «Два образа веры» Мартин Бубер. «Это повествование целиком построено (по ветхозаветному образцу) на двух ключевых словах  — «верить» и «мочь». Оба слова настойчиво повторяются снова и снова, чтобы внушить читателю, что здесь он должен раз и навсегда получить наставление о том, как соотносятся между собой два сущностных состояния человеческого бытия  — «верить» и «мочь»», пишет он. Но я не могу творить чудес и моя вера это чудо ощущаемое как данность. Но я не могу выйти из окна и пойти по воздуху. Где пересекаются эти «верить» и «мочь», ведь это не «все», их пересечение не обнимает всего, что мыслимо. Ибо я не могу прийти в больницу и не дать умереть ребенку от рака, хотя ощущаю в себе самую большую веру, какая только есть, была и будет. Я даже порой не могу прийти и оплатить лечение, потому что у меня нет денег, а это совсем уже не чудо исцеления. Так почему же «все возможно верующему»?! Далее Бубер пишет: «В истории о Симоне Маге (она принадлежит сфере, соприкасающейся с новозаветной) это показано очень наглядно. Симон, сознавая свою веру в то, что он  — «великая сила Бога», обладает уверенностью, что может летать. Он ломает себе шею, спрыгнув с вершины Капитолийского холма в присутствии Нерона и его приближенных». Но ведь эта история напоминает нам другую, историю искушений Христа. Так вот, что такое это «все» – это все пространство пересечения «верить» и «мочь», кроме того места, где мы искушаем Бога, искушаем, значит, уже не любим. Это трудно понять, может быть невозможно, но прожить это необходимо.

Чем ближе Распятие, тем больше времени Иисус проводит с учениками. Он говорит им о предстоящих Ему страданиях. Но ученики Его не понимают; они думают не о страданиях и смерти, а о славе и привилегиях. Отсюда и спор: «Кто больше? Кому достанется больше власти в Царстве Мессии?». А Иоанн, кроме того, стремится оградить двенадцать учеников от конкуренции со стороны «чужаков». При этом граница «своего круга» проводится по очень простому признаку: «наши» — это те, кто с нами ходят.

Христос отвергает и попытки выстроить пирамиду власти и почестей, и стремление превратить общину учеников в закрытый клуб. Он прямо говорит Иоанну: «Не запрещайте». Затем Он неожиданно начинает беседу об опасности соблазнов, заканчивая ее словами: «Имейте в себе соль, и мир имейте между собою». Здесь можно увидеть перекличку с вопросом Иоанна, со спорами учеников о том, кто больше. Стремление отделить «своих» от «чужих», а «своих» выстроить по ранжиру — уничтожает мир, делает людей подозрительными и враждебными. Не имея мира между собой, ученики Христа не могут исполнить свою миссию в мире — быть «солью земли» (Мф. 5:13). (Напомним, что солью солили всякую жертву перед тем, как принести ее Богу на алтаре (Лев. 2:13). Соль как бы делала жертву для Бога).

Что означает слово «соблазн»? Другие переводы этого греческого слова («скандалон») — ловушка, капкан, петля. Это все то, что обманом, исподтишка толкает к падению простодушного или просто мешает и препятствует.

Задумаемся над тем, в какой мере борьба за власть, распри и разделения между христианами служат соблазном для «малых сих», мешают ищущим Истину прийти к спасительной вере.

Сегодняшний отрывок посвящён одной из основных тем всего Нового Завета — теме Царства Божия. Особенно важно здесь то, что объяснения, касающиеся Царства, даёт Сам Иисус. В центре Его рассказа образ ребёнка, который и символизирует собой тех, кто в Царстве Божием занимают первые места (ст.36–37). Соблазняющий ребёнка хуже убийцы, ведь даже убийца достоин суда, а такого соблазнителя Иисус сравнивает с человеком, которого бросают в море с тем, чтобы утопить без всякого суда (ст.42). Этот образ, конечно, появляется не случайно. В традиционном, патриархальном обществе, в больших семьях дети, как правило, занимали не те почётные первые места, которые они нередко занимают в современных семьях. На детей смотрели, как на естественных слуг и помощников, на младших членов большой семьи или патриархального рода, которые действительно были младшими, а потому положение такого «естественного слуги» их ничуть не травмировало и не воспринималось ими, как унижение или недостаток внимания или любви. Любой взрослый человек в таком положении почти всегда ощущает некую второсортность и зависимость, что и понятно, учитывая, насколько значимо в глазах взрослого социальное положение и связанный с ним статус. Дети об этом не задумываются, и для них поэтому здесь нет никакой проблемы. По-видимому, именно это и имеет в виду Иисус, приводя в пример ребёнка, как образец жителя Царства Божия: для тех, кто хочет быть его жителем, важно отказаться от традиционных представлений о значимости общественного положения и социального статуса. Конечно, в этом случае всегда остаётся опасность того, что рядом могут оказаться люди, желающие воспользоваться таким положением вещей, так же, как во все времена находились люди, готовые воспользоваться известной наивностью ребёнка и злоупотребить ею; об этом-то грехе Иисус и говорит, что он хуже убийства и недостоин даже суда — ведь человек, так поступающий, не только сам отвергает полноту жизни Царства Божия, но не позволяет получить её и другим. Между тем, в жизни человека всегда находится нечто, что мешает ему стать ребёнком в том смысле, как говорит об этом Иисус: это может быть «рука», или «нога», или «глаз», словом, всё, что человек использует для того, чтобы не быть тем ребёнком, который может войти в Царство. И от того, что мешает, Иисус советует избавляться без сожаления (ст.43–48). Иногда может казаться, что при этом теряешь что-то жизненно важное, такое, без чего жизнь станет ущербной; но на поверку оказывается, что мнимая «полнота» приводит совсем не туда, где можно найти полноту жизни, а кажущаяся ущербность в конце пути оборачивается полнотой Царства Божия.

Увидев славу преображенного Иисуса, ученики «спускаются с небес на землю» и в прямом, и в переносном смысле. Они видят бессилие своих братьев, неспособных помочь несчастному юноше, видят, как маловерие одолевает их и отца мальчика сильнее, чем любой бес. И действительно, вера — дар, ее нельзя накопить, ее можно потерять в одно мгновение, ее может не хватить в самый важный в жизни момент. В голосе Христа слышится почти отчаяние «если сколько-нибудь можешь веровать...». Но, даже когда не остается и «сколько-нибудь» веры, Христос никуда не исчезает, Он — объективная реальность, гораздо более реальная, чем все наши помрачения. И поэтому к Нему всегда можно прокричать: помоги мне, я не могу, не умею верить, но ведь Ты рядом, Ты любишь, Ты можешь помочь.

Эпизод с исцелением одержимого человека, с освобождением его от власти тёмных сил замечателен подробностью, на которую особо обращает внимание евангелист. Он пишет, что ученики Иисуса не могли изгнать беса из одержимого им человека, а удалось это лишь Самому Спасителю. Его слова о неверном поколении («роде») нередко воспринимают, как обращённые к родственникам одержимого человека, и в первую очередь к его отцу, который и привёл сына к ученикам Иисуса.

Между тем вопрос об адресате этих слов остаётся открытым — они ведь могли в равной мере быть адресованы и ученикам, которые не смогли сделать того, что им приходилось делать уже не один раз, хотя бы во время своей миссии, на которую в своё время посылал их Учитель. Тогда, во время той миссии, им приходилось изгонять бесов, освобождать одержимых людей от власти тёмных сил. Возможно, именно поэтому и обращается к ним отец одержимого — до него, вероятно, дошли слухи об исцелениях, совершаемых учениками этого таинственного Человека.

Оказалось, однако, что и ученики вовсе не так сильны, как о них рассказывают, и тогда остаётся лишь обратиться к их Учителю — если и Он не сможет помочь, значит, дело безнадёжно. Иисус, разумеется, справляется — и произносит те самые слова о неверном поколении. Уже после ученики спрашивают Его: так почему же у нас не получилось? Вопрос был резонным: они ведь помнили, что прежде-то получалось, и должны были воспринимать свою неудачу как досадный прокол, причину которого необходимо узнать с тем, чтобы в будущем избегать подобного рода ошибок. Иисус же в ответ говорит о молитве, без которой ничего не получится.

В поздних редакциях евангельского текста к молитве прибавляется упоминание о посте, которого нет в редакциях ранних — но это прибавление, существовавшее изначально, вероятно, в виде маргиналии, ничего кардинально не меняет: пост ведь имеет смысл лишь тогда, когда способствует усиленной молитве. Смысл ответа понятен: главная ошибка учеников заключалась в том, что они решили, будто уже чего-то достигли, что-то получили, приобрели некое новое качество духовной жизни, теперь уже неотъемлемое. Иисус же говорит им, что это не так, что все их достижения возможны лишь в контексте непрерывной духовной динамики, связанной с непрерывной же молитвой — только тогда возможны и чудеса, и исцеления, и изгнание злых духов.

Стоит человеку духовно остановиться, выпасть из этой духовной динамики — и он теряет всё, становясь совершенно бессильным, как ученики перед одержимым. Оно и неудивительно: ведь и чудеса, и исцеления возможны лишь благодаря силе Царства и его дыханию, а они существует лишь в непрерывной динамике, которая в свою очередь возможна лишь при непрерывных осознанных отношениях со Христом. Не случайно Иисус говорит о неверном поколении: ведь именно такие отношения и называются верой, которой не хватило ученикам.

После Преображения Христос сразу встречает растерянных учеников, которые не смогли изгнать беса. Почему они потерпели неудачу? Разве им не была дана власть над нечистыми духами (см. Мк 6:7)? Возможно, ученики спорили с книжниками, пытаясь объяснить причину неудачи. Услышав, в чем дело, Иисус произносит одно из самых резких обличительных слов в Евангелии: «О род неверный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?»

Нас может удивить неожиданная горечь в словах Иисуса. Кому адресован этот упрек? Вероятно, ученики приняли эти слова на свой счет — они спрашивали Иисуса, почему у них ничего не получилось. Значит ли этот упрек, что Иисус перестал любить? Нет, Его любовь бесконечна; но она и взыскательна — поэтому Он строго упрекает за неверие и неверность. Любовь не исключает строгости.

Вера отца мальчика поколебалась после неудачи учеников. Мы нередко повторяем: «Верую, Господи! Помоги моему неверию». Нам не хватает веры; и мы не можем верить без помощи Того, в Кого веруем или хотим уверовать.

Христос напоминает ученикам, что без молитвы и поста — без предельного сосредоточения на Нем и отрешения от других забот — они не могут изгонять бесов. В другой раз Он скажет: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин 15:5).

Мы не можем ничего сделать для Господа без живой связи с Ним, без веры и молитвы. Да поможет нам Господь всегда молиться и верить! «Верую, Господи! Помоги моему неверию».

Сегодняшний отрывок снова возвращает нас к теме исцелений, и на этот раз речь опять заходит об исцелении бесноватого. Но теперь исцелению бесноватого Самим Иисусом предшествует неудачная попытка, предпринятая апостолами (ст.18). Кроме того, в тексте появляется короткий, но многозначительный диалог о вере и неверии (ст.23–24). Связь, на первый взгляд, не совсем понятна: ведь исцеление получали порой даже язычники, как это было в случае с упоминаемой в этом же Евангелии сирофиникиянкой (Мк 7:25–30). Но многое здесь станет понятнее, если вдуматься в смысл слова «вера». В современном религиозном языке вера часто обозначает убеждённость в правильности тех или иных мнений или представлений о Боге, человеке, духовной жизни и прочих важных с религиозной точки зрения вещах. Между тем, и еврейское слово, которое переводится обычно на русский язык как «вера», и соответствующее ему греческое, которое и употребляет евангелист, обозначают не столько веру как убеждение, сколько верность и доверие тому, кому такая верность была обещана. Верность и доверие были основой отношений между Иисусом и всеми теми, с кем Он встречался во время Своего земного служения. Если с самого начала между Ним и теми, с кем Он общался, доверия не возникало, дальнейшее общение становилось невозможным, так же, как и в тех случаях, когда, однажды доверившись, человек затем по каким-то причинам изменял Иисусу. Но если отношения не устанавливались или разрывались, то и Царство Божие оказывалось для человека закрытым — ведь оно неотделимо от личности Самого Иисуса, а в таком случае не могло идти речи и об исцелении. Такой человек мог при этом оставаться при своих религиозных убеждениях, но убеждения и взгляды сами по себе не могут никому открыть Царство. И наоборот, доверие к Иисусу открывает его даже язычнику, у которого, как у пришедшей к Нему женщины-сирофиникиянки, никакого продуманного религиозного мировоззрения могло не быть вообще. Иисусу, как видно, важнее личные отношения с конкретным человеком или их отсутствие, чем его мировоззрение.