Мысли вслух на Деян 5:1-11

Анания и Сапфира не были обязаны продавать всё своё имущество, никто их к этому не принуждал, как не принуждал и никого из жертвователей. Они могли пользоваться имуществом, оставаясь членами общины, но в их желании и благочестиво выглядеть в глазах братьев, и продолжать пользоваться доходами от пожертвованного, можно увидеть двоедушие, стремление услужить и Богу, и Маммоне.

Моментальная смерть Анании и Сапфиры может показаться чрезмерным наказанием. Но вчитаемся внимательнее, и увидим, что никто их не наказывал. Можно было бы сказать, что они умерли от ужаса, испытав эмоциональное потрясение от осознания содеянного, такое объяснение будет весьма вероятным, но, видимо, неполным. К сожалению, солгав, они поддались соблазну отца лжи и допустили его в сердце. Но бесконфликтное сосуществование святости и зла невозможно. Сердца, устремлнные в разные стороны, разорвались.

Было бы, как говорится, полбеды, если бы грех Анании и Сапфиры ограничился горькими последствиями только для них. Беда состояла в том, что с их поступком в Церковь впервые просочилась ложь. Её зараза не смогла отменить силы Святого Духа, действующие в Церкви, но как знать, не ослабила ли она духовные усилия части христиан, не способствовало ли лукавство супругов гонениям, вскоре обрушившимся на верных?

Некоторых читателей Книги Деяний история Анании и Сапфиры приводит в замешательство. В самом деле: если таково наказание за любой, даже сравнительно малый, грех, то можно ли вообще человеку надеяться на спасение? Между тем, история эта является лучшей иллюстрацией того, чем была в духовном смысле иерусалимская община первых христиан. Как видно, многие, в неё входящие, продавали всё, чем владели, жертвуя затем деньги в общинную кассу. Но, судя по словам, сказанным Петром Анании, обязательным условием вступления это не было. «Разве твоё принадлежит не тебе?» — спрашивает апостол Ананию.

Из этих слов видно, что своим имуществом при вступлении в общину каждый был волен распоряжаться сам, самостоятельно определяя размер пожертвования. Дело было не в том, что Анания пожертвовал не всё, что имел. Дело было в том, что он, как спустя несколько часов и его жена, солгал. «И Бог наказал его за ложь» — поспешил бы закончить мысль благочестивый читатель. Но дело оказывается не так просто. Бог видит сердце человека, и, если бы речь шла о наказании, то Сапфира, вероятно, упала бы мёртвой на пороге, не сказав ни слова.

Да и Анании не пришлось бы задавать столько вопросов. Дело тут не в наказании за ложь, хотя, разумеется, начинать свою жизнь в общине с обмана и лукавства — идея не лучшая. Нарушение заповеди есть нарушение заповеди. Но за ложью в данном случае стоит очевидное желание выглядеть лучше, чем есть на самом деле, сыграть в глазах общины роль того, кем не являешься. А это уж совершенно не совместимо с «единым сердцем и единой душой», о которых говорит автор книги, характеризуя отношения в иерусалимской первохристианской общине. Тут ведь речь идёт о глубине и осознанности тех интенций, что определяют жизнь человека.

И о качестве самой этой жизни, того потока, который в библейских книгах называют «душой». Для жизни в общине духовное качество этой самой жизни должно было быть достаточно высоким. К тому же, жизнь общины представляла собой единый поток, «единую душу». И вот человек, желая войти в эту новую для него жизнь, соприкасается с её потоком. И его собственная жизнь мгновенно распадается, разлетается в клочья — так велико несоответствие между потоком его жизни и потоком жизни общины.

Там, в общине, жизнь настоящая, а у него — воображаемая: он ведь не хочет быть собой настоящим, предпочитая играть роль. Не всегда такое внутреннее разрушение сразу же сказывается на физическом состоянии человека, но если различие слишком сильное, может и сказаться. И тогда возможно всё, что угодно — от обморока до мгновенной смерти.

Только вот о наказании тут говорить не приходится. Если совершенно неподготовленный и прекрасно это понимающий человек пытается подняться на горную вершину, куда открыт путь лишь для подготовленных альпинистов, он не может не представлять себе, чем может окончиться его попытка. И если такой человек в конце концов сорвётся в пропасть, винить ему будет некого, кроме самого себя.

На фоне духовного подъема первохристианской общины эпизод с Ананией и Сапфирой кажется чем-то диким и страшным. Между тем, он отражает тот факт, что близость к Богу — не только великое счастье, но великий риск. Если человек находится только в самом начале религиозных поисков, то его ошибки и блуждания еще не приводят к катастрофе, в то время, как для человека, познавшего Бога, такие вещи уже не допустимы. Сравните: одно дело, когда нас обманывает незнакомый продавец на рынке, а другое — когда предает любимый человек. Если человек уже посвятил, отдал всю свою жизнь Богу, и вдруг оказалось, что все это было фикцией, что от всего этого можно отказаться, то эта посвященная Богу жизнь теряет всякий смысл — и человек умирает...

Сегодняшнее чтение рисует нам Царство с несколько неожиданной стороны. На первый взгляд может показаться, что история Анании и Сапфиры, как она описана в сегодняшнем чтении, свидетельствует о требовательности Бога и жестокости законов Царства. В самом деле, не оказывается ли смерть слишком жестоким наказанием за обман (ст. 2 – 3, 8 – 10)? Но в Царстве, как видно, действует иная логика, логика полной свободы и вместе с тем полной ответственности. В самом деле, в первохристианской общине, как видно, никто никого не принуждал при вступлении в обязательном порядке жертвовать Церкви всё, что вступающий имел. Каждый, как видно, мог сам решить, сколько он мог пожертвовать (ст. 4). И если кто-то жертвовал всё, что имеет, то делал это от чистого сердца, с полным осознанием ответственности за то, что делает (Деян. 4 : 34 – 37). В данном же случае всё произошло не так. По-видимому, Анания не очень хорошо понимал, какую меру свободы и ответственности предполагает жизнь в Царстве. Возможно, пожертвования в общину казались ему чем-то наподобие храмовой десятины, которую в обязательном порядке платил каждый еврей. И он решил, вступая в общину, соблюсти положенное правило, позволив себе при этом кое-какие послабления. И тут оказалось, что речь идёт не просто о вступлении в общину, а не больше, не меньше, как о вхождении в Царство, где нет места лукавству. Принцип оказался прост: дай, сколько можешь, но сделай это абсолютно открыто. Нет правил, есть лишь праведность Царства, которая не предполагает никаких ограничений, кроме тех, которые человек определит для себя сам. Но обмана и лукавства такая праведность не допускает. И обманувшие Бога умирают не потому, что Бог жесток. Просто человек, вкусивший жизни Царства, уже никогда не сможет без неё обойтись. Но и оставаться в Царстве, не доверяя Богу до конца, тоже невозможно: двойная бухгалтерия тут неуместна. И потому Анания и Сапфира умирают. В Царстве нет середины: здесь или жизнь во всей её полноте, или смерть во всей её неизбежности. В нашем, ещё не преображённом мире возможно жить не до конца, влачить существование, духовно больше похожее на смерть, чем на жизнь, и при этом не умирать физически. В Царстве такое невозможно: здесь жизнь до конца и смерть тоже до конца. Третьего не дано.