Мысли вслух на Мф 3:13-17

В сегодняшней притче есть принципиальная разница в действиях рабов, получивших по пять и два таланта, и тем, кому был дан один талант. Первые два, которых господин в притче называет верными рабами, употребляют оставленные им средства в дело. Собственно, они делают именно то, что сделал бы и сам господин, если бы не отправился в чужую страну. Таким образом, они делают не столько свое, сколько его дело, исполняя его в меру данных им возможностей. Напротив, получивший один талант, хотя и не растрачивает чужих денег, но отказывается действовать. Более того, когда господин призывает его к ответу, он выказывает прямую враждебность именно образу действий своего господина. «Умножать таланты, — говорит он господину — это твое дело; вот ты сам его и делай, а меня это не касается».

Серебро в этой притче является своеобразным символом всего того, что дарует нам Бог, в первую очередь — Его дара жизни и Его милосердия. И жизнь человека видится здесь не как процесс обмена веществ, а как твое участие в жизни Самого Господа. Как на пиру, если ты решил не притрагиваться к пище, ты не можешь не остаться голодным, хотя перед тобой и стоит полная тарелка. Если ты не хочешь участвовать в деле Божием, ты остаешься ни с чем.

Мало кто из нас задумывается сегодня о парадоксальности такого евангельского события, как крещение Спасителя. То, что мы привычно называем крещением, было очистительным омовением, избавлявшим омывавшегося от последствий совершённого им греха. В контексте того, к чему призывал Иоанн Креститель, омовение становилось чем-то большим, чем просто очищение; но даже и в этом случае речь всё-таки шла об избавлении от греха и о новом обращении, в котором, по слову пророка, нуждался каждый.

В каком же очищении и в каком обращении мог нуждаться Тот, Кто был неподвластен греху, Тот, Кто принёс в мир Царство? О каком очищении могла в этом случае идти речь? Сам Иоанн все прекрасно понимает и говорит Иисусу: это Ты должен омывать и очищать меня, а не я Тебя. Иисус говорит ему в ответ не очень понятные слова: оставь, потому, что так мы должны явить полноту истины. Под «полнотой истины» Он имеет в виду то Царство, которое принёс в мир и которое теперь, с началом Его земного служения, должно быть миру явлено.

Почему же это происходит через очистительное омовение, в котором Сам Он нисколько не нуждается, по крайней мере, в том смысле, в котором нуждается в таком омовении грешный человек? Если бы омовения, упоминаемые в ветхозаветных книгах, ничем не отличались бы от тех, которые были с древнейших времён известны языческому миру, ответа на этот вопрос, скорее всего, просто не было бы. До прихода в мир Спасителя они уже были не магическим ритуалом наподобие языческих омовений, а явлением силы Божией. Вода служила лишь физическим посредником, природным проводником её воздействий на человека, которого Бог хотел очистить от последствий совершённого им греха.

Явление Царства — это также и явление силы Божией, притом в такой полноте, которой мир прежде не знал. Очистительное воздействие этой силы теперь оказывалось качественно иным, несравненно более глубоким, глубоким настолько, что оно преодолевало последствия любого совершённого человеком греха, если только человек раскаивался в содеянном, даже если грех был совершён сознательно, — нечто невиданное прежде, когда очиститься можно было лишь от последствий греха, совершённого невольно, по слабости или по незнанию. Очищающую силу Царства, освобождающую мир от власти греха, и называет Иисус полнотой истины.

Очищение мира — первый шаг к его преображению, которое завершится лишь тогда, когда мир станет неотъемлемой и органичной частью Царства. Без этого первого шага не будет и последующих: грех несовместим с Царством. Омовение мира, его освобождение от греха начинается с омовения Самого Спасителя, когда вода, которой Он омылся, стала рекой живой воды, которая открывает миру Царство.

Перед самым Крещением, в ответ на попытку Иоанна удержать Его, Иисус произносит таинственные слова: «Оставь теперь, ведь так мы должны явить праведность во всей полноте» (Синодальный перевод предлагает вариант «так надлежит нам исполнить всякую правду»). Когда дело касается обычного человека, связь между очистительным омовением («крещением») и праведностью очевидна: именно очистительный ритуал, согласно традиционным иудейским представлениям евангельских времён, избавляет согрешившего от последствий совершённого им греха, конечно, лишь в том случае, когда ритуал этот сопровождается раскаянием. Но ведь Иисусу не в чем было раскаиваться и не от чего было очищаться, Его праведность всегда была полна и совершенна. Речь, очевидно, могла идти лишь о том, чтобы праведность эта, прежде скрытая от мира, теперь оказалась бы ему явленной. А связано такое явление могло и должно было быть как раз именно с тем, к чему призывал народ Иоанн, а именно с обращением. В самом деле, обращение ведь предполагает не только раскаяние в совершённых обращающимся грехах, раскаяние тут не цель, а только средство. Целью же является установление отношений с Богом, без которых ни о какой праведности не может быть и речи. Обращение же Иисуса стало не столько установлением таких отношений (у Него они были с самого начала), сколько их демонстрацией, свидетельством того, какими они должны быть и что они могут дать обратившемуся. И тогда всем, кто был свидетелем происходящего, открылось то Царство, которое Иисус принёс в мир: ведь полнота отношений между Богом и человеком и есть это Царство. Царство, ставшее доступным каждому благодаря служению и жертве Одного.

Человек интуитивно ожидает, что благоволение кого-либо к нему будет выражаться в благах. Друг с другу мы стараемся выразить свое доброе отношение и теплыми словами, и вниманием, и заботой. В ход идут подарки и помощь, защита от неприятностей, утешение в напастях и похвалы. Соответственно, человек ожидает, что доброе отношение к нему будет выражено в подобной же форме. Мы часто не совпадаем друг с другом в предпочитаемых формах выражения благоволения, и потому возникают недоразумения и конфликты. Если же человек пытается найти универсальную форму для того, чтобы выразить свое доброе отношение к другому, он говорит слова любви. Тому, кого мы любим, мы инстинктивно стараемся сказать что-то вроде: «Ты — самый лучший», независимо от адекватности этих слов.

Подсознательно и от Всемогущего Бога мы ожидаем чего-то подобного. Поэтому так важно для нас услышать сегодня слова Небесного Отца об Иисусе Христе: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение». Безмерная благость Творца и вся сила Его любви даны нам в Иисусе Христе, потому что ничто иное, кроме личности Сына Божьего, не в силах вместить эту любовь.

Как бы довеском к рассказу об Иоанне Крестителе выглядит эпизод принятия крещения Иисусом, и это подчёркивает внешнюю малозаметность того, о чём идёт речь. Нам нетрудно представить, как много людей собралось в тот день на берегу Иордана, но совсем немногие среди собравшихся были способны понять, свидетелями какого великого события они оказались. Но и в этом проявилось умаление Иисуса, так трудно постигавшееся учениками, да так и остающееся для нас таинственным.

Таинственны и слова, сказанные Иисусом в ответ на сомнения Иоанна. В чём состояла та правда, которую предстояло исполнить нам, то есть им обоим, встретившимся на Иордане? Зачем безгрешный Иисус должен был войти в воды, смывающие грехи? Конечно, для того, чтобы принять на себя чужие грехи, и не только грехи тех давних иудейских жителей, но и грехи всех нас. Но не оставляет ощущение, что за ответом Христа стоит что-то ещё, ускользающее от поверхностного взгляда, но что евангелисту было важно передать нам.

То, что нам следует увидеть в глубинах Писания, Господь нам раскроет, ведь того, что необходимо для спасения и полноценной духовной жизни, Он не утаивает. Иоанн был первым, кому открылось, что на Иисуса при крещении спускается Дух Божий. Глазами Иоанна евангелист даёт и нам это увидеть, и мы верим: единение с Иисусом — это единение с Духом Божиим. И это важнейшее откровение всем нам было дано в тот день, когда Иисус неприметно пришёл на берег Иордана.

Совершаемое Иоанном крещение восходит духовно к предсказанию пророка Иезекииля, в котором Господь говорит устами пророка: «И окроплю вас чистою водою, и вы очиститесь от всех скверн ваших, и от всех идолов ваших очищу вас. И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять» (Иез 36:25-27). Здесь речь идет о сквернах, об идолах, о самом низком в сознании правоверного иудея. И одновременно о том, что крещением обретаем духа, обретаем силу выполнять заповеди Божии. Господь обещает дать нам это крещение. Дать. И вдруг Он Сам его принимает. Непонятно. На первый взгляд совсем не понятно. Зачем, если это нужно, чтоб очиститься от скверн? Ведь в Нем, даже и в Его земном обличии, нет ни тени греха! Одни современные исследователи полагают, что это проявление кеносиса, снисхождения до самых глубин, а точнее низов человеческого общества. Да, это так. Как верно и другое распространенное толкование, говорящее о том, что Христос принимает крещение для того, чтобы показать нам путь, по которому мы должны пройти, путь покаяния. Но есть и еще одно толкование. Оно принадлежит епископу Кассиану (Безобразову), одному из крупнейших библеистов 20-го века. Ведь Господь говорит (мы вновь возвращаемся к цитате из пророка) о чистой воде. Чистой, разумеется, в духовном смысле. А что делает воду чистой? Вот в этом и смысл принятия Христом крещения: Он, войдя в воды Иордана, освятил их Собою, соделал воду чистой. И при каждом новом крещении мы черпаем воду из того чистого источника. Прибавим еще о том, почему праздник еще называется Богоявлением. Это потому, что здесь впервые на страницах Евангелия Господь являет Себя во всей полноте Своей Триипостасной Сущности. И, наконец, два последних замечания. Первое. В синодальном переводе мы читаем, что Дух Божий является в виде голубя, но в греческом тексте употреблено слово перистера – женского рода, в виде голубки. Об этом мы не должны забывать, ибо это вытекает из Ветхого Завета, где сказано, что Дух Божий парил над миром, словами, принятыми для обозначения того, как птица парит над гнездом (Быт 1:2). И второе. Откровение же Сыновства восходит к исполнению пророчества Исаии (42:1).

Иисус приходит к Иоанну… Разве не удивительно, что Он приходит Сам, а не Иоанн к Нему? Но это Его стиль: отныне Он всегда и всюду будет приходить ко всем Сам. Всегда Первый и всегда неузнаваемый, хотя и ожидаемый.

Они узнают друг друга… Особый язык — язык любви к Писанию, язык, наполненный Писанием и состоящий из слов Писания. «Буду размышлять о пути непорочном: когда ты придешь ко мне?» (Пс 100:2) – это не только вопрос, но молитва и ожидание многих лет жизни Иоанна, многих поколений праведников. Ответ Иисуса насыщен словами псалмов. «Правда Его на сынах сынов, хранящих завет Его и помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их» (Пс 102:17-18). И: «Блаженны хранящие суд и творящие правду во всякое время!» (Пс 105:3). И еще – «Основание слова Твоего истинно, и вечен всякий суд правды Твоей» (Пс 118:160). Наконец, слова благословения из Второзакония: «...он избрал себе начаток земли, там почтен уделом от законодателя, и пришел с главами народа, и исполнил правду Господа и суды с Израилем» (33:21). «Начаток земли» — это Сам Иисус. Его избрал Всевышний на особое служение, неслыханное и неповторимое. Отныне Он – камень преткновения до конца времен. Но Иоанн не споткнулся и не упал: узнав в Нем Мессию, он умаляется до конца, отдавая Ему все, даже своих любимых учеников. Они – Иоанн, будущий евангелист и апостол любви, и Андрей – немедленно приводят Симона, затем Филиппа и Нафанаила.

Ядро общины будущих учеников сложилось за несколько дней, сразу после Крещения. Кто еще был способен на такой неслыханно щедрый дар? Не следует ли услышать во многих притчах Иисуса о дарах намек на Иоанна? Это звучит и в словах Иисуса о лепте вдовы: «Истинно говорю вам, что эта бедная вдова больше всех положила; ибо все те от избытка своего положили в дар Богу, а она от скудости своей положила все пропитание свое, какое имела» (Лк 21:3-4). Иисус принимает этот дар от Иоанна, как и дар Крещения, потому что Ему надлежит «исполнить правду», порученную Ему Отцом Небесным: даровать людям Небо на Земле, ввести их в Царство Небесное. С этого времени об этом Он будет возвещать, проповедовать, учить многими притчами. И совсем скоро настанет момент, когда Он предложит абсолютно всем вход в это Царство как Новый Завет, заключенный в Его Крови.

Он Сам и есть Дверь в Царство Небесное.
Он Сам и есть Путь в Царство Небесное.
Он Сам и есть Истина, то есть суть будущей жизни в Царстве Небесном.
Он Сам и есть Жизнь, то есть Само Царство Небесное.

Но трагичен и страшен Его вопрос, обращенный к нам: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк 18:8).

Вряд ли можно сомневаться, что и проповедь, и сам образ Иоанна Крестителя произвели на его современников неизгладимое впечатление. Своим обликом и образом жизни он напоминал пророков древности (ст. 4). Впрочем, если верно предположение историков о связи Иоанна Крестителя с движением ессеев (точнее, с Кумранской общиной, находившейся на берегу Мёртвого моря), то его колоритная внешность аскета и жителя пустыни не должна нас удивлять. Намного интереснее и важнее была его проповедь. Иоанн, очевидно, призывал к публичному раскаянию в грехах, к обращению (которое в Синодальном переводе названо «покаянием») и к омовению, которое было традиционным средством очищения от скверны, в т.ч. и от скверны, порождённой совершённым грехом (а грех, согласно тем же традиционным представлениям, всегда оскверняет человека) (ст. 2, 6). Но было в его проповеди и нечто необычное. Он, очевидно, призывает к обращению, к раскаянию и к омовению каждого, а не только тех, кому, согласно тем же традиционным представлениям, это было необходимо. Иудейские религиозные каноны того времени требовали омовения в случае совершения конкретного греха или в случае осквернения по какой-то иной причине. Кроме того, оно требовалось от тех, кто принимал иудаизм и входил в Синагогу. Были не вполне ортодоксальные иудейские общины (к которым относились в т.ч. и ессеи), члены которых были уверены, что человека оскверняет не только конкретный грех, но и, так сказать, сама жизнь, так что очистительное омовение, по их мнению, требовалось человеку постоянно. Члены таких общин омывались, как правило, несколько раз в день. На первый взгляд может показаться, что к тому же самому призывает и Иоанн. Неудивительно, что фарисеи и саддукеи, придерживавшиеся более традиционных взглядов, если и омывались (омовение в Синодальном переводе названо «крещением»), то, по-видимому, больше для проформы и на всякий случай, не очень понимая, зачем именно это надо, что и вызвало гнев Иоанна (ст. 7 – 10). Но при более внимательном прочтении станет заметно, что Иоанн идёт дальше учения об омовении как о непрерывном очищении. То, что традиционного очищения недостаточно, он понимает не хуже ессеев. Но ему открылось, что последнее и окончательное очищение совершит сам Мессия-Христос, и оно уже не будет похоже ни на какие очистительные ритуалы, доступные человеку, даже такому, который, как сам Иоанн, действует во имя Божие (ст. 11 – 12). И это не удивительно: ведь вместе со Христом в мир входит и Царство, где нет и не может быть места никакому греху и никакой нечистоте. До сих пор люди стремились к чистоте и свободе от греха как к недостижимому идеалу; теперь, когда Христос идёт в мир, идеал становится достижим, но не человеческими силами, а действием Божиим. И никакая религиозность сама по себе не заменит этого действия Божия.

Когда мы читаем о недоумении и негодовании Иоанна Крестителя, не хотевшего допускать Иисуса до крещения в Иордане, нам становится очевидно: Иоанн узнал Его. Ведь участие в этом крещении должно было свидетельствовать о том, что человек исповедует Богу свою греховность, признает, что он не прав, а теперь в реке оказывается Тот, Кто прав перед Богом. Но Иисус все же принимает крещение — значит, у Бога есть еще и другая правда, кроме правоты перед Самим Собой. Это правда любви, которая «исполняется», когда правый решает разделить жизнь с неправыми, безгрешный — с грешниками. Это может быть непонятным и неприятным, это может противоречить нашим представлениям о справедливости, но Христос заходит в воду вместе со всеми и оказывается, что Любимый Сын Отца — один из нас.