Мысли вслух на Мф 13:24-43

Еще один абсурдный рассказ из области сельского хозяйства. Каждый из слушателей Иисуса прекрасно знает, что пропалывать сорняки надо как можно раньше, до того, как они высосали соки из полезных злаков, тем более, что отличить одно от другого для опытного земледельца не представляет особого труда. Но (как вы, наверное, догадываетесь), абсурдность содержания этой притчи как раз и призвана показать слушателям, насколько непохож человеческий суд на Божий. Даже «жнецы»-ангелы не в состоянии отличить сорняк от пшеницы на этом поле человеческих жизней. Многие «хорошие люди», несомненно, хотели бы раз и навсегда отделаться от «плохих людей», мешающих им жить полноценной жизнью. Но прополка сорняков может привести к гибели хлеба, а значит, нет четкого различия между «хорошими» и «плохими» людьми — первые могут стать последними, и наоборот.

Притча о плевелах говорит нам о том, чему так трудно следовать в повседневности. Вот мы видим, что Господь рекомендует нам быть осторожными и воздерживаться от скоропалительного суда. Но снова и снова мы чувствуем себя «как боги, знающие добро и зло» и выносящие решения о человеческих судьбах.

Очень легко воскликнуть: «дурную траву с поля вон», и начать искоренять всё то, что плохо или кажется нам таким. (Причём нередко именно кажется, и не более того). И если хозяин поля опасается, как бы при прополке сорняков не повредить доброму колосу, то нас такие трудности не пугают. Мало того, мы рады хоть пол-урожая вытоптать, только бы сорнякам досадить. Правда, при этом мы не хотим подумать и о том, что то, что сегодня выглядит сорняком, завтра может оказаться полезной травой. В мире живой природы, конечно, такие трансформации исключительны, но мы-то живём среди людей, а с нашим братом возможны и не такие изменения.

Плевелы, однако, посеяны не только среди тех, кто нас окружает, но и в наших собственных сердцах. А ведь бессмысленно искоренять окружающие нас сорняки, не трогая те, что растут из нас самих. Этак не заметим, как зарастём по макушку, а то и сами станем плевелами.

И вот в почву, на которой произрастают и колосья, и сорняки, брошено почти незаметное зёрнышко. И странно: сорнякам не удаётся его заглушить, хотя на первых порах они его способны заслонить, так оно мало. Но именно то, что кажется незначительным, нередко оказывается самым важным. Ведь именно то, что растёт из этого зёрнышка, став выше всех деревьев отделит пшеницу от плевел.

Сегодняшнее чтение включает несколько притч о Царстве, среди которых выделяется притча о пшенице и о сорняках (ст. 24–30). Смысл этой притчи, истолкованной Самим Иисусом (ст. 37–43), сводится, как видно, к объяснению тех духовных процессов, которые протекают в мире по сей день и завершатся лишь с возвращением Спасителя. Из объяснения видно, что время между первым пришествием Христа и Его возвращением в конце времён представляет собой не что иное, как период роста и раскрытия в мире того Царства, ростки которого посеял в нём Сын Человеческий (ст. 37–38).

Конечно, растут и раскрываются в мире и иные, тёмные силы (ст. 38–39), так что вся его история в духовном смысле сводится к противостоянию «сынов Царства» с «сынами лукавого». Но завершается это противостояние не концом мира, а его очищением: с возвращением Мессии зло и его носители изгоняются из мира (ст. 40–42), а сам мир становится частью Царства, так, что сияние праведности «сынов Царства» уже ничем не омрачается (ст. 43).

Притча о пшенице и о сорняках напоминает нам о том, что история собственно уже закончилась с пришествием в мир обещанного Богом Мессии-Христа; сегодня мы живём уже не в той прежней истории, а в конце времён, в эпоху наступающего и раскрывающегося Царства, хотя, конечно, мы не можем знать, когда эта эпоха завершится. Не случайно в других притчах Иисус сравнивает Царство с зерном (ст. 31–32) и с закваской (ст. 33): очевидно, Он хочет подчеркнуть незаметный, не всегда видимый рост и раскрытие его в нынешнюю эпоху, при том, что в конце времён результат будет настолько очевиден, что не заметить его будет невозможно. Казалось бы, к чему медлить? Ведь работники предложили хозяину решить проблему сорняков незамедлительно (ст. 28)! Однако хозяин не торопится, боясь повредить пшенице (ст. 29).

Молодую поросль пшеницы действительно не всегда легко отличить от сорной травы. Но ведь Бог знает каждое человеческое сердце, неужели Он может ошибиться? Очевидно, дело не в этом. Бог просто даёт каждому шанс проявить себя до конца. Конец времён наступает не тогда, когда Бог устаёт ждать, а тогда, когда ждать больше нечего. И тогда наступает время жатвы. А значит, и время Царства.

Всякому, у кого был хотя бы клочок земли, ясно, что Иисус говорит совершенно невозможную вещь. Как можно не пропалывать землю? Ведь если оставить сорняки расти до жатвы, как сделал хозяин поля, то одни сорняки и вырастут, заглушая полезные растения. Господь предлагает объяснение: «чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы». Но ведь только что Он сказал, что показался плод и έφάνη, efani, обнаружились плевелы. Они уже обнаружились, как же можно перепутать их с пшеницей? И зачем оставлять их, если все равно им надлежит быть сожженными?

Прислушаемся к оригиналу. Господь говорит: «предоставьте расти вместе άμφότερα, amfotera, тому и другому. В современном языке «амфотерность» обозначает возможность проявлять противоположные свойства. Такова тайна милосердия Всемогущего: нам предоставляется свобода расти. И эта свобода подразумевает возможность выбора между добром и злом. Плевелам дается возможность стать пшеницей.

Всемогущий долготерпелив. Он долго терпит нас, давая нам не только свободу, но и возможность вернуться к Его правде, к Его свету и жизни. Во-первых, эта притча — ответ на вопрос, заданный еще Иовом: «Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?» (Иов. 21:7слл). Почему благоденствуют негодяи? Чтобы вместе с ними не выдергать и пшеницу.

Если эта притча и описанное ею свойство Царства Небесного тебе не нравятся, если она кажется несправедливой, это, скорее всего, означает, что ты считаешь себя пшеницей. И тогда возникает у тебя вопрос: «А почему хозяин дома рядом с таким замечательным мной терпит всякие плевелы?». Полезно в этом случае задать себе другой вопрос: а в самом ли деле меня следует отождествлять с пшеницей? Так ли много плода для Бога я приношу? А коль скоро все мы, в сущности, плевелы, ничего не приносящие Создателю, то Его долготерпение — не чья-то, а именно наша единственная надежда, единственный шанс успеть стать пшеницей, пока не настал час твоей жатвы.

Притча Иисуса о пшенице и сорняках отвечает на один из самых острых вопросов, которые задавали и задают христианам (как, впрочем, и другим верующим тоже): чего ваш Бог ждёт? Неужели мало зла в мире, неужели недостаточно страданий и несправедливости, чтобы Ему, наконец, вмешаться, вмешаться так, чтобы всё встало на свои места, чтобы праведники и вообще, как говорят, «хорошие люди» получили свою награду, а делающие зло — своё наказание? Когда же настанет обещанный день Суда? Да и так ли обязательно ждать? Почему бы, как предлагают работники хозяину, не повыдёргивать сорняки прямо сейчас, не дожидаясь конца времён, времени жатвы? Ответ хозяина на первый взгляд кажется несколько странным: почему бы достаточно опытный в сельскохозяйственных работах человек стал выдёргивать пшеницу вместе с сорняками? Ведь прополка — вещь, в общем-то, довольно обычная! Но хорошо она удаётся лишь тогда, когда уже легко можно отличить сорняк от полезного растения. Не всегда такое возможно с самого начала. И тогда приходится ждать, когда различие станет явным. Но неужели Богу нужно ждать до конца времён, чтобы понять, кто перед Ним: грешник или праведник? Ведь человеческое сердце перед Богом — как на ладони! Так; но в Боге ли дело? И оттого ли Он ждёт, что не может понять человека? Или оттого, что человек сам не может понять себя и определиться? В самом деле, многие ли из нас готовы сказать о себе — не то, чтобы «я грешник» или «я праведник», такие определения может дать человеку только Бог — но хотя бы: «Я принял твёрдое решение идти по пути праведности»? Или: «Я иду путём праведности»? Тут нет никакой самонадеянности, есть лишь констатация факта; но многие ли готовы такую констатацию произнести? Но ведь и в обратном, в твёрдом и однозначном «нет» Богу, Торе, Евангелию, пути праведности признаются немногие, и не потому, что боятся общественного мнения (в наши дни его в этом отношении уже, в общем-то, нечего бояться), а потому, что в самом деле не решаются сказать Богу твёрдое «нет» так же, как не решаются сказать Ему твёрдое «да». И тогда Богу остаётся только ждать. Ждать самоопределения каждого. Ждать, когда ростки сформируются и определятся в своём качестве, когда можно будет точно сказать, где сорняки, а где пшеница. И когда наконец о каждом можно будет сказать точно, праведник ли он, годный для Царства, или нечестивец, годный только для внешней тьмы.

В известной степени читаемая нам сегодня притча о пшенице и плевелах приводится евангелистом как дополнение к записанной им выше притче о сеятеле. Там Господь говорил о том, что Царство Небесное сеется Словом Божиим повсюду, и от нас зависит то, какой плод принесет это семя. В сегодняшней притче, пользуясь тем же сельскохозяйственным образом, Господь говорит о происхождении зла и, что еще важнее, об отношении к нему Царства Небесного. И если о происхождении зла слово Христа кратко и ясно: «Враг... сделал это», - то в слова Его об отношении к «плевелам» нам важно вслушаться, потому что именно им нам надлежит следовать.

Весь опыт людей, практически-сельскохозяйственный и духовный, подсказывает, что плевелы необходимо выдергивать как можно скорее, потому что они мешают росту пшеницы и засоряют собою собранное зерно. И потому, как только мы обнаруживаем что-нибудь плохое, — особенно в окружающих людях, — мы стараемся выдернуть это, чаще всего — вместе с человеком. Но притча Христова именно этого-то и не одобряет. Можно предложить этому два объяснения.

Во-первых, духовная свобода человека — столь важная ценность для Царства Небесного, что даже плевелы оставляются до последнего дня. Ведь Всемогущий долготерпелив. Это значит, что Он долго терпит нас, давая нам реальную свободу, то есть и возможность быть плевелом, и возможность вернуться к Его правде, к Его свету и жизни.

Во-вторых, важно обратить внимание на слова Христа в словах «чтобы, выбирая плевелы, вы не выдернули вместе с ними пшеницы». И притчу о сеятеле, и притчу о пшенице и плевелах объединяет невысказанное памятование о том, что поле битвы между добром и злом — сердце человека. Возможно, наше стереотипное представление о том, что вот мы — пшеница Христова, а вот они — плевелы, ошибочно. Настоящие "плохиши" бывают только в боевиках. В реальных людях всегда есть и хорошее, и плохое. Движения человеческого сердца разнообразны, и даже если твое сердце зарастает плевелами, ты сам можешь очистить его покаянием. И тогда притча говорит нам о том, что Царство Небесное, точнее говоря — Царь Небесный не выдергивает тебя с твоими грехами, как плевел, потому что очищение сердца — это наше право и наша возможность, закрепленная за нами до последнего дня жизни.

«Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его». Этот чудесный образ, который предлагает нам сегодня Господь, возможно, был навеян евангелисту словами пророка Иезекииля: «На высокой горе Израилевой посажу его, и пустит ветви, и принесет плод, и сделается величественным кедром, и будут обитать под ним всякие птицы, всякие пернатые будут обитать в тени ветвей его» (Иез 17:23). Но чтобы понять правильно тонкую разницу, что отличает образ пророка от того образа, который дает нам Иисус, надо знать, что скорее всего здесь в переводе допущена неточность, которая это тонкое различие стирает. Обратимся к работе Жана Карминьяка, известного французского священника и ученого-гебраиста, «Рождение синоптических Евангелий»: «Мф 13:32 и Лк 13:19 говорят, что горчичное зерно «становится деревом», что является явным преувеличением, потому что это растение не превышает полутора или двух метров. <...> Всё объяснилось бы, если Марк, который, по-видимому, был вдохновлен Иез 17:23, написал NP (произносится anaph) «ветвь», как у Иез, и если переписчик, чья копия предшествовала Мф и Лк, прочитал S (произносится es) «дерево», потому что в кумранской графике буквы NP, если они соприкасаются, сходны с буквой S». И если ветвь, то сразу явным становится богословский смысл, ибо ветвь действительно указывает на то, что прочесть эти два текста надо параллельно, но вот существенная разница: могучий кедр или маленькое горчичное дерево. Сила и слабость. Сила Ветхого Завета становится слабостью в Новом, чтобы стать какой-то иной новой Силой.

Сравнивая Царство с горчичным зерном и закваской, Иисус обращает внимание на некоторые его особенности, которые на первый взгляд могут показаться парадоксальными, хотя, если вдуматься, речь идёт об антиномии, характерной для духовной жизни вообще. В самом деле, если Царство может в какой-то период своего становления оказаться совершенно незаметным, как горчичное зерно или закваска в тесте, если оно вмещается в сердце человека, то речь, вроде бы, нужно вести о реальности чисто субъективной, о внутреннем духовном состоянии человека. С другой же стороны, в конце пути Царство оказывается вовсе не субъективным, напротив, трудно представить себе что-то более явное и объективное, что в такой мере определяло бы не только судьбы отдельных людей в вечности, но и участь всего творения Божия в целом. Так что же такое Царство: внутреннее переживание или объективная данность, всё больше и больше раскрывающаяся в мире? Судя по словам Иисуса, оно одновременно и то, и другое. И, если вдуматься в то, что такое Царство, окажется, что по-другому и быть не может. В самом деле, говоря о Царстве, И Сам Иисус, и все апостолы имеют в виду прежде всего отношения: отношения христиан между собой, отношения их с Иисусом, наконец, отношения Самого Иисуса с Отцом. Но ведь отношения и рождаются, выражаясь библейским языком, в глубине человеческого сердца, это проявления того духовного «я», которое определяет духовное качество жизни человека, его интенции, его систему ценностей и приоритетов. Потому-то путь в Царство и начинается с сердца ищущего, так же, впрочем, как и путь праведности. Но когда отношения между человеком и Богом устанавливаются и укрепляются, у них появляется собственная динамика, собственное духовное пространство, существующее так же объективно, как Бог и человек, ищущий Бога. А когда речь идёт о Христе и о Царстве, в эту динамику включается Он Сам, принесший Царство в мир и готовый открыть путь туда каждому ищущему. Потому-то Царство и рождается, прежде всего, в сердце: ведь и отношения со Христом у человека устанавливается так же, как всякие другие, из той же духовной глубины. И если могут где-то в непреображённом мире появиться ростки новой жизни, жизни Царства, то именно там, в глубине человеческого сердца. Иного места ему в падшем мире нет. А затем эти ростки, проклюнувшись, потянутся к тому, что им сродно. И Царство раскроется в мире во всей своей преображающей этот мир полноте.

Основная черта Царства Небесного, выступающая в притчах сегодняшнего евангельского чтения — то, что оно сокрыто от человеческого взгляда и действует неприметным образом. Незаметно прорастает зерно, незаметно действует закваска, никому не видно сокровище, найденное человеком в поле. Кроме того, зерно и сокровище полагаются внутри земли, закваска — внутри муки. Потом Иисус прямо скажет фарисеям: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Это важно, потому что мы ропщем, утверждая, что Бог бросил нас, отсутствует среди нас или вовсе не существует, потому что Его действий не видно. Но все дело в том, что мы не там ищем.

Царства Небесного нет в обществе и государстве: попробуйте представить себе государство как зернышко, брошенное в землю. Иудеи очень хотели увидеть Царство Божие в мощи и престиже своего государства, коль скоро они — народ-богоносец. Результат: «се, оставляется вам дом ваш пуст» (Мф. 23:38, Лк. 13:35). Первый, второй и третий Римы уповали на явление Царства Небесного в православии, самодержавии и прочей народности — где они теперь?

Место Царства — внутри человеческой жизни. Как закваска, оно постепенно преобразует твою волю так, чтобы она подчинялась законам Царства. Как зерно, оно растет постепенно, незаметно давая тебе жизнь, чтобы ты приносил плод для других, а не для одного себя. Как скрытое сокровище — это радость, которой никто не отнимет у тебя.

Вовне Царство Небесное проявляется и действует через людей, причем не кого-то другого, а только через тебя. Чтобы увидеть его, нужно начать исполнять его законы, не ожидая этого от окружающих. И еще одна существенная деталь. Царство Небесное не допускает двойного гражданства. Ты либо соглашаешься стать подданным Небесного Царя и постепенно приходишь в «божеский вид» — либо нет.

Конечно, вырывать эти две притчи о Царстве Небесном из всего набора притч не совсем правильно. Способы описания Царства в Писании различны. Но давайте представим себе нечто, подобное и этому зерну горчичному, и этой закваске. Это что-то очень маленькое, но способное к росту (об этом же говорят и образы в других притчах), несравнимому с первоначальным размером. Этот рост может происходить как путем внутреннего изменения и развития (зерно-дерево), так и путем воздействия на окружение (закваска-тесто), но так или иначе исходное качество исчезает, преображаясь во что-то новое, приносящее пользу кому-то другому (птицы небесные, домохозяйка). Интересно, правда?

Есть один важный аспект в Евангелии, соприкасаться с которым болезненно для нашего сознания, и потому мы склонны не замечать его. Евангелие, как и вся Библия, говорит о жизни и смерти и не разменивается ни на что меньшее. Без этого мы научились воспринимать христианство как сладко-розовый миф, превращая его в то, что один малопривлекательный мыслитель называл опиумом для народа. Но в этом напряжении выбора между жизнью и смертью весь смысл Евангелия.

Толкования в стиле «все равно все будет хорошо» очень привлекательны и популярны, причем не только в 20-м веке. Но если мы закрываем глаза на возможность погибнуть, то призрачной становится и возможность спастись, и самая жизнь превращается в какую-то слащавую идеологию.

Поэтому так важно то толкование, которое Сам Господь дает притче о пшенице и плевелах в сегодняшнем отрывке из Евангелия от Матфея. Не оставляя возможности перетолкования, Он говорит о гибели делающих беззаконие и спасении праведников. Есть еще целый ряд мест в Новом завете, где Христос говорит о том же самом: возможность погибнуть и возможность спастись совершенно реальны.

Трудность здесь еще и в том, что мы сразу начинаем «вертеть головой» по сторонам, стараясь разглядеть, кто же сыны тьмы, а кто — Царства. И поэтому так важно помнить, что Господь говорит тебе — о тебе, и больше ни о ком другом. Это два варианта твоей и больше ничьей судьбы. Перефразируя сегодняшние слова Христа, апостол Павел в своем письме в Коринф предлагает очень яркий образ: «Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить» (1 Кор. 9:24).

Сегодня в центре нашего внимания — наш собственный ответ на вопрос Христа: «а вы за кого почитаете Меня?»

По-человечески мы можем себе представлять дело так, что вот, ты задумывался над жизнью, и в конце концов додумался, что Иисус из Назарета — Сын Божий. Но Он Сам говорит, что так не бывает. Не плоть и кровь, то есть не человеческое существо и возможности, открыли это Петру, но Отец Иисуса, Сущий на небесах. Стало быть, эта вера — дар Божий, и как всякий Его дар, этот дар тоже нужно просить. Нелепо сидеть и ждать, когда Всемогущий вспомнит о тебе — Он никогда и не забывал Свое творение. Нужно хотеть, чтобы Он открыл тебе истину о Себе, и просить этого.

Огромное мужество требуется Петру, чтобы высказать эти слова. Пока можно относиться к Иисусу как к одному из пророков, великому учителю духовности или нравственности, все просто и удобно для человека. Но когда ты принял и исповедал, что Он — Сын Божий, меняются твои отношения с окружающим миром и вся твоя жизнь. То, что мы называем человеческой зрелостью, — это, в сущности, способность сказать Богу: «Ты — мой Господь, Ты — Христос, Сын Бога живого», и сделать из этого практические выводы. И тогда ты становишься частью Церкви — Его народа, который не одолеют врата ада.

Кроме того, сегодняшнее евангельское чтение — одна из основ экклезиологии — учения Церкви о себе самой. Краткий рассказ об этом смотри в статье А. Лакирева «Свойства Церкви: единство, святость, соборность и апостоличность».

Притча о пшенице и сорняках кратко и полно излагает смысл того, что можно было бы назвать христианской историей. В самом деле: ведь христианской историей в строгом смысле слова можно назвать не историю так называемых «христианских государств» (которых не бывает по определению) и даже не историю Церкви, если понимать под Церковью церковные структуры, созданные по законам «мира сего», а историю Царства, входящего в мир. Её-то и излагает Спаситель, разъясняя Своим ученикам рассказанную Им прежде народу притчу о пшенице и сорняках. Из Его слов становится ясно, что главной Его задачей в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире является расширение духовного пространства Царства, приобщение к нему всё новых и новых людей. А в центре истории Царства оказывается противостояние тех, кто к этому Царству принадлежит, с силами тьмы, которые действуют в мире, в том числе и через людей. Это противостояние и есть главный нерв всей христианской истории. А завершается она, очевидно, днём Суда и возвращения Христа во славе, который становится и днём окончательного торжества Царства, в конце времён раскрывающегося во всей своей полноте и преображающего мир. Но тогда встаёт закономерный вопрос: а как же два уже прошедших тысячелетия христианской истории, при том, что ещё неизвестно, сколько их будет впереди? Ведь эта история была не только историей святости, которую в известном смысле можно считать историей Царства, но и историей Церкви, во всей её исторической неприглядности, а также и историей государств, которые условно можно было бы назвать христианскими, и даже целой христианской цивилизации! Неужели всё это не имеет к истории Царства никакого отношения? Наверное, всё-таки имеет. Ведь мир, в котором мы живём, находится пока лишь в процессе преображения, а значит, в нём есть место и истории в прежнем, дохристианском смысле слова, истории, которую можно было бы назвать «земной». Но теперь в этой «земной» истории самым важным оказывается вопрос «неба», т.е. Царства. История отдельных государств, народов и цивилизаций зависит от того, нашлось ли в жизни этих государств, народов и цивилизаций место для Царства. И чем больше его находилось, тем более яркой и духовно плодоносной оказывалась цивилизация, тем более полной оказывалась её историческая жизнь. А нежелание дать место Царству приводило нередко к историческим срывам и национальным катастрофам. И неудивительно: ведь вся внешняя история теперь оказывается лишь фоном и сценой для другой истории, истории Царства, входящего в мир. И только в контексте этой новой истории получает смысл существование государств, народов и цивилизаций. Так же, как и жизнь отдельных людей.

Как видно, притча о пшенице и сорняках кратко и полно излагает смысл того, что можно было бы назвать христианской историей. В самом деле: ведь христианской историей в строгом смысле слова можно назвать не историю так называемых «христианских государств» (которых не бывает по определению) и даже не историю Церкви, если понимать под Церковью церковные структуры, созданные по законам «мира сего», а историю Царства, входящего в мир. Её-то и излагает Спаситель, разъясняя Своим ученикам рассказанную Им прежде народу притчу о пшенице и сорняках. Из Его слов становится ясно, что главной Его задачей в нашем преображающемся, но ещё не преображённом мире является расширение духовного пространства Царства, приобщение к нему всё новых и новых людей. А в центре истории Царства оказывается противостояние тех, кто к этому Царству принадлежит, с силами тьмы, которые действуют в мире, в том числе и через людей. Это противостояние и есть главный нерв всей христианской истории. А завершается она, очевидно, днём Суда и возвращения Христа во славе, который становится и днём окончательного торжества Царства, в конце времён раскрывающегося во всей своей полноте и преображающего мир. Но тогда встаёт закономерный вопрос: а как же два уже прошедших тысячелетия христианской истории, при том, что ещё неизвестно, сколько их будет впереди? Ведь эта история была не только историей святости, которую в известном смысле можно считать историей Царства, но и историей Церкви, во всей её исторической неприглядности, а также и историей государств, которые условно можно было бы назвать христианскими, и даже целой христианской цивилизации! Неужели всё это не имеет к истории Царства никакого отношения? Наверное, всё-таки имеет. Ведь мир, в котором мы живём, находится пока лишь в процессе преображения, а значит, в нём есть место и истории в прежнем, дохристианском смысле слова, истории, которую можно было бы назвать «земной». Но теперь в этой «земной» истории самым важным оказывается вопрос «неба», т.е. Царства. История отдельных государств, народов и цивилизаций зависит от того, нашлось ли в жизни этих государств, народов и цивилизаций место для Царства. И чем больше его находилось, тем более яркой и духовно плодоносной оказывалась цивилизация, тем более полной оказывалась её историческая жизнь. А нежелание дать место Царству приводило нередко к историческим срывам и национальным катастрофам. И неудивительно: ведь вся внешняя история теперь оказывается лишь фоном и сценой для другой истории, истории Царства, входящего в мир. И только в контексте этой новой истории получает смысл существование государств, народов и цивилизаций. Так же, как и жизнь отдельных людей.