Мысли вслух на Мф 15:21-39

Сегодняшнее чтение вновь предлагает нам два эпизода, напрямую, казалось бы, между собой не связанных: исцеление дочери самарянки (ст. 22–28) и чудо умножения пищи, подобное описанному в предыдущей главе (ст. 29–38; ср. Мф 14:13–21). Между тем, связь между ними есть. И связь эта проходит через Царство, явление которого лежит в основе описанных в обоих эпизодах событий. Ведь и чудеса, и исцеления, упомянутые в евангельских рассказах, в сущности, всегда говорят об одном: о Царстве, которое, по слову Спасителя, «приблизилось».

Еще раз повторяется в Евангелии рассказ о том, как Иисус раздавал народу хлеб, и теперь уже ясно говорится о внутреннем смысле происходящего — между двумя описаниями трапез мы встречаемся с персонажем, для которого получить от Иисуса хотя бы остатки этого хлеба означает получить обновленную жизнь. Это женщина-язычница, которая попросила жизни не для себя, а для погибающей дочери. Внешне ее диалог с Иисусом похож на соревнование в остроумии — Иисус рисует небольшую притчевую картинку (псы и дети), а женщина умело встраивается в Его образы, чем доказывает свое право на «крохи хлеба». Но на самом деле, Христос хвалит ее не за остроумный ответ, а за веру, потому что происшедшее с ней — как раз и есть акт веры: она узнает в Иисусе Того, Кто дает хлеб жизни. В ее горе и нужде слова Христа о небесном хлебе, которые с таким трудом понимали ученики (ср. Ин 6), становятся для нее совершенно ясными — и она прикасается к тайне спасения, к тайне хлеба жизни, Христа.

Чем же велика вера этой хананеянки? Да ведь любая мать пойдет на что угодно, на любое унижение ради здоровья дочери. Возможно, для Иисуса важно не то, чем вызвана просьба этой женщины, с чего начинается ее путь веры, а то, как далеко она по этому пути проходит. Хананеянка — язычница, с язычниками иудеи не сообщаются, поэтому Иисус молчит. Когда к Нему обращаются ученики, Он выходит из молчания и напоминает о том, что Бог помогает именно Своему народу. Женщина, слыша это, тем не менее просит о помощи. Тем самым, она отрывается от своего народа ради отношений с Богом Израиля. Своей следующей фразой Иисус показывает, что Бога нельзя принудить помогать, Он не принимает характерного для язычников магического подхода к отношениям с Ним. Ответ женщины означает ее согласие на милость от этого нового для нее Бога. Итак, за несколько минут она проходит путь от язычницы, неотступно требующей от Иисуса того, что ей нужно, до женщины, доверяющей Богу Израиля и смиренно соглашающейся на Его милость.

Первоначальное нежелание Христа не то что исцелить девочку, но даже просто ответить её матери выглядит странно. Мы уже привыкли к тому, что до сих пор Он никому не отказывал в исцелении, обо всех заботился, и вдруг такая реакция только потому, что Его попросила язычница.

Мы привыкли нейтрально воспринимать принадлежность кого бы то ни было к языческому миру, и когда речь идёт об общении на человеческом уровне, так и должно быть. Но здесь речь идёт об избавлении от негативных духовных воздействий, ставших причиной беснования девочки. Между тем в своей повседневной религиозной практике язычники постоянно обращались к низшим духовным силам. Можно вспомнить слова Христа о том, что бывает при возвращении изгнанных бесов в незаполненную душу, ведь язычники, не поклоняющиеся Богу Израилеву, имеют все данные для того, чтобы снова впустить в себя бесов. При таких обстоятельствах изгонять нечистых духов бессмысленно.

Но смиренная просьба язычницы о крохах говорит о силе материнской любви, преодолевающей укоренившиеся предрассудки. После её смиренного признания, по сути, говорящего, что она находится на подступах к вере, Иисус идёт ей навстречу. Даже немногих крох веры хананеянки оказалось достаточно, чтобы её дочь приняла вовсе не крохи со стола, но дар в полноте.

История с хананеянкой у читателей Евангелия порой вызывает вопросы и недоумения. В самом деле: означает ли согласие женщины на крохи, достающиеся собакам, лишь признание своего положения перед Иисусом и Его учениками, или здесь есть ещё что-то, выходящее за рамки личных отношений хананеянки с Иисусом и её личной же греховности?

Сам Иисус нередко говорил, что Он «послан только к погибшим овцам дома Израилева». К народу Божьему. К тому народу, к которому Он Сам принадлежит по плоти. И теперь, отвечая на просьбу учеников помочь несчастной женщине, Он говорит им те самые слова. Что это: национальная или религиозная ограниченность? Нет, конечно. Национальной и религиозной ограниченности была чужда уже проповедь поздних пророков, которые говорили о том, что в мессианскую эпоху к Богу Израиля обратятся представители многих народов, и в мессианском Царстве им всем найдётся место. Дело, очевидно, было в другом. В служении Мессии есть своя логика, определённая не самим Иисусом, а Его небесным Отцом.

Именно она, эта логика, связанная с планом спасения, требовала, чтобы во время земного служения Его проповедь и всё, с ней связанное, включая исцеления и другие явления силы Царства, ограничивалось народом Божьим. Остальное — потом, после завершения Им Своего земного пути, после Воскресения и Пятидесятницы. Возможно, дело было в том, что Царство начало своё движение в мир именно в день Пятидесятницы, только в этот день оно открылось в полноте для каждого ищущего, а прежде Пятидесятницы Царство могло быть открыто (постольку, поскольку оно могло открыться человеку до Пятидесятницы) лишь народу Божьему. Тут не было ни жестокости, ни ограниченности, тут был лишь Божий план спасения и Божий замысел о том, как должно войти в мир Его Царство. А всякое исцеление ведь предполагало именно приобщение к Царству.

Включение в тот духовный процесс, который определял его вхождение в мир и становление в мире. Процесс, в который язычников включать было ещё рано. Но если просто соприкоснуться с Царством, тогда можно. Никак и ни на что не претендуя, не ожидая ничего, кроме желаемого исцеления собственной дочери. Женщина соглашалась на то, что для Мессии и для Царства они никто и останется никем, раз такова воля Бога, именем Которого исцеляет этот Чудотворец.

Но хотя бы крошку со стола из этого Царства — для дочери — можно? В такой просьбе, конечно, отказа быть не могло. Женщина получила просимое. Получила, согласившись для Царства остаться никем и ничем. По-видимому, интуитивно она поняла то, чего мы сегодня часто не понимаем: получить что-то от Бога можно лишь тогда, когда становишься частью Его плана. Хотя бы мимолётно, на мгновение. Но в это мгновение можно получить всё. Если, конечно, не рассчитывать ни на что, кроме того мгновения, которое определил тебе Бог.

Читая рассказ об исцелении дочери хананеянки, нельзя не удивляться тому, до какой степени Господь уважает человеческую свободу. Когда мы обращаемся к Нему с просьбами, в том числе и просьбами о чудесах, Он всегда задает вопрос о вере. Веришь ли ты, что Я могу это сделать? Израильтяне, огромными толпами стекавшиеся к Иисусу, верили в то, что Он — Христос, Сын Давидов, или, во всяком случае, думали, что Он — посланный Богом пророк и Праведник, молитву Которого услышит Всемогущий. Так или иначе, эти люди ожидали помощи и исцеления от Единого Бога, Творца неба и земли.

Хананеянка же происходила из языческого народа, не только не ожидавшего Мессию, но даже не исповедовавшего Единого Бога. Почему она обратилась к Иисусу? Потому ли только, что слух о совершаемых Им исцелениях распространился по всех стране? Или, быть может, болезнь дочери была так тягостна для нее, что она не задумывалась о религиозных аспектах этого исцеления... По-человечески естественно было бы спросить ее, во что она верит, ведь без веры исцеление вряд ли могло быть получено ею. Бог ведь не безликая сила, которую можно использовать, но Личность, к Которой можно обратиться. Как же просить что-то у Того, в Кого не веришь?

Но Господь не задает хананеянке прямого вопроса. Он предлагает Свое видение ситуации, говорит о том, что детьми в доме Отца могут быть лишь верящие в Него. В греческом тексте переведенное в Синодальном переводе как «псы» слово стоит в уменьшительной форме «щенки» и не содержит ничего обидного. Маленькие дети и щенки, бегающие (вместе) по двору, имеют много общего, но отношения первых и вторых к Хозяину дома совершенно разные. В результате у хананеянки остается свобода принять свое собственное решение, определить для себя, к чьей благодатной силе она обращается за помощью. Делая этот выбор и принимая предложенную Иисусом картину, она проявляет редкостное смирение, которое не остается без награды.

Повествование о вторичном умножении хлебов отчасти повторяет рассказ о первом насыщении, но есть между ними и различия. Отличаются лишь детали, но многое можно увидеть именно благодаря нюансам.

Если в первый раз Христос, сжалившись над народом, Сам исцелил всех, пошедших за Ним, то теперь люди принесли к Нему многочисленных больных и увечных специально для их исцеления. Безусловно, Он помогает всем нуждающимся. Но всё чаще и чаще люди смотрят на Христа как на подателя конкретной помощи, однако не видят иного смысла Его прихода в мир.

Если в первый раз вопрос о пище для народа был поставлен учениками, то в этот раз Он Сам высказал желание накормить народ. Поразительно, что ученики словно забыли о первом насыщении и не понимают, откуда взять хлеб в пустыне. Почему так? Потому ли, что боятся просить о повторении того, что их так поразило? Или же и впрямь увиденное прошло мимо их сознания? Но не так ли часто и мы после важного события духовной жизни погружаемся в повседневность, и переживание, которое должно было нас перевернуть, забывается...

Многочисленные исцеления, которые совершает Господь, становятся словно иллюстрацией к пророчеству Исайи — «Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь» (Ис. 35:5-6). Мы видим, как сбывается то, о чем говорит пророк, мы видим, как Христос побеждает страшные, неисцелимые в нашем понимании болезни. Но Господь делает это не только для того, чтобы показать, что Он пришел воплотить то, о чем говорили пророки, Он исцеляет больных потому, что любит каждого, кого приносят к Нему. В Его глазах ценна жизнь каждого из нас. Мы видим, что Господь не просто дает, Господь дает с избытком. Он не только совершает все, о чем говорили пророки, Он не просто исцеляет больных, Он еще и заботится о том, чтоб все эти люди были накормлены. Он волнуется, что трудный обратный путь лишит их сил, лишит их радости от исцеления. И Его не останавливает то, что у учеников с собой есть лишь самая малость. И вот, милостью Божьей, накормлена вся четырехтысячная толпа, и при этом довольно много остается.

Мы тоже не так уж много можем предложить Богу, иногда у нас почти совсем ничего нет, да и каждый из нас неизмеримо мал рядом с Господом. И тогда нам становится стыдно — и правда, что же мы можем отдать Тебе, Господи? Но Господь показывает нам, как наша малость может стать источником пищи, помощи для наших братьев и сестер. Только это уже будет не наша сила, не наше могущество, это будет сила Его любви, Его милосердия и Его Духа.

Как мало похоже то, о чем пишет Исаия, на то, что происходит у Матфея... Насколько исцеление больных и умножение хлебов в пустыне не соответствует видению пророка. Какой стих ни возьми, все не так! И в то же время то, что происходит в пустыне, когда слепые прозревают, прокаженные очищаются, когда Спаситель насыщает всех страждущих, это и есть свершение пророчеств в жизни. Когда слова с большим трудом пытаются выразить невыразимое, человек пытается как-то уложить их в себе. Потом, ему уже трудно признать, что они воплощаются в жизнь не так, как представлялось. Но это не мешает Богу исполнять свои обещания и оттирать слезы со всех лиц.

Вот смотришь на слова, которые говорит нам сегодня Господь, и вспоминаешь, как на днях тебе пришло письмо по электронной почте с просьбой помолиться о новопреставленной отроковице Марии. Она умерла от муковисцидоза. И о ее маме Марине, которая теперь осталась одна, потому что вторая ее дочка умерла от этой же болезни. Как же так? Ведь за них столько людей молилось! И что нам от того, что на краткий миг Христос посетил землю и исцелил сколько-то больных… Да если поставить этих людей рядом с теми во все века детьми, которые умерли, их просто не будет заметно. Так что же, радоваться?

Да, радоваться. Потому что Христос не просто пришел и исцелил, а пришел и их болезни превратил в Свои раны, умер и воскрес. Он не Целитель и не Чудотворец, хотя и то, и другое. Он показал нам Путь жизни. Осветил дорогу во тьму. Ни одно из чудес Иисуса не ограничивается локальным во времени и пространстве смыслом для одного какого-то человека. И поэтому нельзя евангельские рассказы о чудесах читать вне контекста всего Евангелия. Потому что тогда мы рискуем впасть в очень страшную ошибку, столь свойственную сегодня нашим современникам: воспринимать Церковь потребительски. Заплатишь за записку о здравии - прибавится здоровья. И Храм превращается в магазин. Страшно.

Христос исцеляет, но Своими ранами. Этого нельзя забывать. Своими ранами до смерти. До самой настоящей, мучительной смерти. Смерти, что была ему ничуть не легче, чем каждому из нас. Наоборот, нам легче, мы умираем, как правило, под наркотиками, а Он отказался, мы умираем на чистых простынях, а Он весь в запекшейся крови и пыли, мы в окружении любящих родных, а Он под насмешки и ругань. Можно продолжать этот список, но, наверное, не стоит. Просто пусть наше сердце преисполнится благодарности к Нему, любви и нежности. И пусть мы ничего не боимся, ибо «хуже было Богу моему и больнее было Богородице» (Н.С. Гумилев)

Сегодня — одно из самых коротких евангельских чтений, всего три стиха. Но они дают нам возможность увидеть происходящее. Вот фарисеи соблазнились о словах Христа, которые читались нами вчера и позавчера, и Он удалился из Палестины в пределы Тирские и Сидонские. Вот, наконец, Он вернулся оттуда на побережье Тивериадского озера, и Его окружили толпы народа. Эти люди прошли длинный путь, чтобы собраться вокруг Иисуса. Они несли и вели с собой множество больных и увечных, чтобы, как говорит евангелист, повергнуть их к ногам Иисуса. Стоящий здесь греческий глагол ρίπτω означает бросать, кидать, сбрасывать, класть. Ведь тащить этих больных на себе было очень тяжело, и, добравшись до места и взойдя на гору, где исдел Иисус, люди в самом деле сбрасывали эту тяжкую ношу. Как и в случае с исцелением расслабленного, когда друзья разобрали крышу, чтобы спустить его к ногам Иисуса, здесь тоже упорство и труд людей важны для того, чтобы Бог совершил Свое исцеляющее действие. Понести на себе тяжесть чужой болезни — важно для того, чтобы иметь возможность просить Христа о помощи.

Иногда, читая Евангелие, можно подумать, что единственной задачей Иисуса во время Его земного служения были исцеления. Хотя Сам Он говорил, в первую очередь, о Царстве, которое, по Его словам, «приблизилось». На первый взгляд, прямой связи здесь нет, и исцеления выглядят просто актами милосердия по отношению к больным, которые действительно нуждались в исцелении. Иногда христианские проповедники даже делают акцент на том, что Иисус, мол, всегда помогал людям, избавляя их от болезни, давая им почувствовать, что такое полноценная жизнь здорового человека, и лишь потом говорил им о Царстве. Но так ли это? Внешне все действительно выглядит именно так. Если только, конечно, считать исцеления просто избавлением от болезни и возвращением физического здоровья. Многие, видевшие Иисуса во время Его земного служения, именно так и думали, считая совершаемые Им исцеления следствием действия силы Божьей, так же, как и все другие чудеса, совершаемые Богом по молитвам Его служителей. Но так ли это на самом деле? Конечно, исцеление — всегда действие силы Божьей. Но в случае с Иисусом бросается в глаза то, как происходят исцеления: Иисус нередко исцеляет окружающих одним Своим появлением. Перед нами, очевидно, не простые исцеления, а действие всё того же дыхания Царства, которое сопровождает Иисуса повсюду. Иисус не вылечивает болезни, пускай даже сверхъестественным образом. Он просто приобщает доверившихся Ему людей к тому Царству, которое Он принёс в мир. А в Царстве, что и не удивительно, нет места ни злу, ни греху, ни болезням, ни смерти. Конечно, исцеление само по себе не означает ещё полноты преображения. Исцелённые люди даже после исцеления остаются частью непреображённого мира. Но, приобщившись к полноте Царства, они получают ту полноту жизни, которая возможна в непреображённом мире. Так совершаемые Иисусом исцеления становятся свидетельством Царства.

Так что же всё-таки такое Царство? От чего оно зависит? Самый очевидный ответ: от Того, Кто принёс его в мир. Это, безусловно, правда. Но не вся. Не вся потому, что не в меньшей мере оно зависит от тех, кто к нему приобщается, входя в него и становясь его жителем. Или хотя бы просто прикасается к Царству, как прикоснулись к Нему те слушавшие Иисуса люди, которых Он чудесным образом накормил хлебом и рыбой. В самом деле, евангелист (разумеется, не случайно) обращает особое внимание своих читателей на то благословение, которым Иисус благословляет пищу. Казалось бы, в таком благословении для еврея нет ничего особенного, хлеб и вино принято благословлять во всяком случае, без благословения ни то, ни другое нельзя употреблять в пищу. Но евангелист именно на благословении делает особый упор. Почему же? Может быть, потому, что благословение всегда было общим духовным делом всех участвовавших в трапезе, а не только предстоятеля. Такое общее благословение всегда связывалось с присутствием Божиим, делая место встречи и собрания священным пространством, пространством встречи Бога со Своим народом. И духовная конфигурация этого пространства определялась Богом совместно с теми, кто Его призывал. А что же в случае с Тем, Кто принёс в мир всю полноту Царства? Очевидно, что Его благословение, Его обращение к Отцу делало место собрания пространством Царства. Но и здесь конфигурация пространства определялась не только Богом и посланным Им Мессией, но и теми, кто участвовал в трапезе, а значит, и в благословении. И даже, быть может, ещё в большей мере, чем прежде, в дохристианские времена: ведь Царство всецело определяется именно отношениями, отношения его обитателей между собой и образуют его форму, наряду с отношениями их ко Христу и отношениями Самого Христа к Своему небесному Отцу. Таким образом и оказывается, что Царство зависит столько же от Бога и от Христа, сколько от каждого его обитателя. И неудивительно: ведь Царство, как и спасение, — дело богочеловеческое. А иначе оно не имело бы смысла: ведь Бог создал Своё Царство ради сотворённых Им людей. И от Своего плана Он не отступит.

Хотелось бы сегодня собрать высказывания трех разных людей об этом событии.

«Что было на самом деле? — спрашивают люди. Как это произошло? Какова, действительно, была «метода» этого действа? Я не знаю. В книге «Сын Человеческий» о. Александр Мень написал: «Мы никогда не узнаем, как именно произошло умножение хлебов, но важно совсем не это. Накормив народ, Иисус показал, что подлинные вера и единение душ в благодати могут стать залогом не только небесного, но и земного благословения».» (Г. Чистяков)

«Представьте себе, что это чудо происходило так: Иисус заранее кого-то попросил, позаботился о том, чтобы принесли еще хлеба и рыбы, зная, что надо будет накормить людей. Эти припасы где-то там лежали, и когда Он велел ученикам раздать еду, то Он знал, что припасены еще корзины с едой. Разве это сделало бы чудо ничем? Разве все развалилось бы, если бы мы нашли такую естественную причину?» (Ю. Шрейдер)

Мы знаем, что вино и хлеб в ходе совершения таинства Евхаристии не изменяют своей физической природы. Об этом прямо сказано в «Известии учительном для служащих Божественную Литургию». С евхаристическим хлебом, с Телом Христовым, надо обращаться бережно, помня, что это хлеб, который может засохнуть, заплесневеть и т.д. Относясь к нему благоговейно, надо беречь его физическое естество. Но хлеб этот прелагается («Преложив Духом Святым», — говорим мы); не меняя своей физической природы, он наполняется новым, абсолютно новым бытием. Это тоже помогает нам понять суть описанного в Евангелии чуда — когда хлеб умножается, наполняясь каким-то новым бытием.» (Г. Чистяков)

Почему Господь, так часто повторяющий при совершении чудес «иди и никому не говори», совершает такое явное чудо, которое наверняка станет известно всем, да еще и повторно? Для того, чтобы явить власть Сына Божьего над творением, достаточно было насытить пять тысяч пятью хлебами…

Скорее всего, поставленный вопрос некорректен, и это важно. Вовсе не очевидно, что Господь сознательно запланировал эту ситуацию. Греческий глагол в 29 стихе, в отличие от русского «сел», передает незавершенное действие: «взойдя на гору, сидел там». И приступили к Нему толпы… Вот уж чего Господь точно не мог сделать, так это отказать им в исцелении и слове жизни, так что и вечер наступил незаметно. Он не создавал ситуацию для чуда специально, но раз уж она возникла, то и само чудо становится естественным продолжением изобилующей милости Христа.

Для нас также важно то, что евангелист повторяет и рассказ о втором насыщении множества народа. Тем самым нам дается возможность увидеть существенные черты сходства в образе совершения чуда. В отличие от первого раза, ученики уже не говорят скептически, что такой толпе и на двести условных римских единиц не достаточно будет хлеба, они спрашивают Учителя: откуда нам взять столько хлеба? И Христос берет то, что есть, и воздает благодарение. Вероятно, именно это и есть ключевое слово всего повествования об этом чуде: благодарение Богу. Именно оно оказывается тем действием, которое вносит в мир чудо и стирает грань между землей и небом.

О слепоте фарисеев Иисус говорил не один раз, имея в виду, несомненно, слепоту духовную. Но с чем она связана? Казалось бы, у фарисеев было всё, чтобы этой слепоты избежать. Такой богатой и духовно насыщенной религии тогда не было ни у кого больше, да и сейчас знакомство с ней раскрывает порой такие глубины, какие есть далеко не в каждой традиции. Но, как видно, никакая традиция сама по себе не гарантирует полноценной духовной жизни. Впрочем, и помех для нормальной духовной жизни религиозная традиция сама по себе, как правило, всё-таки не создаёт (за исключением тех ситуаций, когда приходится говорить уже о полном духовном вырождении общины). Дело вообще, очевидно, не в религии самой по себе, а в отношении к ней. Всякая религия (если, разумеется, говорить о тех религиях, которые называют обычно религиями откровения) представляет собой плод, с одной стороны, полученного и зафиксированного на языке уже существующей на момент получения традиции, а с другой — собственно религии как таковой с её устоявшимися формами. Впрочем, и зафиксированное традицией откровение тоже может духовно закостенеть, так, что, обращаясь к нему, обращающиеся будут видеть уже не откровение, которое эти формы породило, а их объяснения, сформированные религиозной традицией, язык которой был в своё время использован для фиксации некогда полученного откровения. И происходит это независимо от того, о какой религии идёт речь: здесь перед нами, похоже, некий общий духовный закон, своего рода духовная энтропия, как раз и выражающаяся в том, что духовная составляющая всякой религиозной традиции с течением времени уменьшается, а внешняя, формальная — возрастает. Без осознанного противостояния этому процессу любая религия рано или поздно духовно умирает, вырождается, формализуется. Но противостояние тут невозможно без нового откровения, а полнота откровения и есть Царство, принесённое в мир Спасителем. Но всякая религия обладает определёнными духовными и психологическими механизмами самозащиты и самовоспроизводства, которые у людей религиозных включаются обычно сами собой, помимо их воли. И до тех пор, пока религиозный человек их сознательно не отключит, Царства он не увидит. А отключить его бывает психологически далеко не просто: ведь религия обычно поглощает человека целиком, полностью определяя всю его жизнь, как внешнюю, так и внутреннюю. И отключение психологической защиты, связанной с религиозностью, оставляет человека, по собственному его ощущению, совершенно беззащитным перед окружающим его враждебным миром. Решиться на такое можно только ради Царства. Если же человек всё-таки не решается на такой шаг, он остаётся при своей религиозности. Но Царство при этом он теряет. В лучшем случае, на время, в худшем — навсегда.

Все наиболее заметные религиозные системы, сформировавшиеся, надо заметить, в теплых краях, содержат представление об обрядовой чистоте и, напротив, осквернении. Обыкновенно под этим понимается, собственно говоря, грязь: пот, налипшая на него пыль, копоть и прочее. Все это приводит человека в такой вид, что не только перед Всевышним — друг перед другом-то предстать неприлично. Не составляет здесь исключения и Ветхий завет, хотя акцент в библейском понятии осквернения заметно смещается в нравственную область.

Христос не отвергает самих понятий осквернения и очищения. Но, говорит Он, не внешние, случайные вещи делают тебя недостойным взгляда Всемогущего, а то, что совершается твоим собственным сердцем. Гигиене плоти Он противопоставляет своего рода гигиену духа: не грязь и копоть оскверняют человека (человек, по слову Авраама, и есть, собственно, прах и пепел), но активное делание зла. Именно это портит замысел Божий о мире, именно это коверкает тварь.

То, что мы, как и фарисеи, соблазняемся этим — естественно, потому что нам гораздо удобнее наводить внешнюю чистоту, чем освобождаться от зла в собственном сердце. Это существенный контрольный пункт для духовной жизни: не предпочитаешь ли ты видимость сущности.

Но, помимо прочего, слова Иисуса Христа в сегодняшнем Евангелии — важное Откровение об Отце. Иисус объясняет ученикам и нам, что Всемогущий смотрит на суть вещей. Если ты искренне пытаешься помочь ближнему — то важно в очах Божиих это желание, а не слабость исполнения. Потому что в этом случае Он Сам восполняет твою немощь. Если же ты делаешь гадость, то в очах Божиих она остается гадостью, сколь бы ни было благообразным ее внешнее оформление.