Мысли вслух на Авв 1:2-3

Пророк Аввакум задает этот вопрос по конкретному поводу и получает на него соответствующий ответ — дальше в этой же первой главе. Но ведь этот вопрос миллионы людей задают по миллиардам поводов, так что он уже давно стал общим вопросом. Как может Бог терпеть вражду и насилие, властвующие на этой земле, почему Он не вмешается и не прекратит злодейство?

Давно уже стало общим местом говорить, что проблема зла не решается логическим образом. Просто потому, что если ее решить абсолютно логически, то придется уничтожить все человечество — ведь зло совершается всеми людьми. В этом смысле Бог нелогичен, Он не хочет смерти грешника, но чтобы тот обратился и жил (см. Иез. 33:11). А зло, бушующее в человечестве, само оказывается тем наказанием, которое способно подвигнуть кого-то к обращению. Бог не делает зла и не терпит его — Бог дал людям свободу и ждет, когда они отвратятся от злоупотребления этой свободой.

Но ведь зло ведет к страданию, где же Божие милосердие? А вот здесь по-другому. Бога нет в злодействе, но Он присутствует в страдании, Он сам принял на Себя страдание и тем самым вошел в наше страдание. Его милосердие именно в том, что Он разделяет с нами нашу боль и делает ее преходящей и осмысленной.

Как всякий афоризм, эта короткая фраза очень глубока. Что такое «душа надменная», к чему приводит надменность в человеке? Пожалуй, надменность — это очень жесткая форма гордыни (бывают тонкие формы), когда человек внутренне обособляется от всего остального в мире, считая себя «выше всего этого». Как может успокоиться такая душа? Только если она убедится, что все так и есть, что все действительно ниже ее и ее «не достает». Но ведь в реальности так не происходит. Во-первых, все мы обитаем в мире, который «достает» нас каждую секунду, нет никакой практической возможности закрыться от мира в «башне из слоновой кости». А во-вторых, есть Бог, Который, хотим мы этого или не хотим, но выше нас, и все человеческие претензии на главенство, все попытки удовлетворить свою надменность — безнадежны. Поэтому всякое столкновение с реальным миром и с Богом лишает надменного человека покоя.

Теперь про праведного. Праведный — это тот, кто в жизни все делает правильно, по Божьему закону (предположим, что такие люди есть). Но ведь и такого человека достают волны житейского зла, и он очень остро воспринимает несправедливость этого (см. книгу Иова). Всякая беда в его жизни — это незаслуженное наказание, которое ранит сердце и лишает жизнь смысла. И только вера может принести подлинный и смысл свет в такую жизнь, вера в благость Божию, вера в то, что беды не имеют ничего общего с наказанием, а страдание — это место особой встречи с Тем, Кто принял страдание и смерть за грехи наши.

Слова Аввакума о Торе (законе), которая теряет силу, и о неверных (букв. извращённых) судебных решениях, разумеется, имеют и вполне конкретный, юридический смысл, понятный во все времена потому, что и описываемые пророком реалии во все времена одинаковы. Но есть в словах пророка нечто большее, выходящее за сугубо юридические рамки.

Тора практически никогда не воспринималась ни яхвистской, ни иудейской традицией как только законодательство, она всегда предполагала также и образ жизни, законодательству соответствующий, и духовное состояние, для такой жизни необходимое. Конечно, традиционное иудейское учение о внутренней Торе появилось не сразу, но отдельные элементы того духовного и аскетического опыта, из которых оно выросло, должны были существовать довольно рано, уже в допленную эпоху, во времена поздних пророков.

Тора потеряла силу, говорит пророк, и судебные определения (то, что переводится обычно просто, как «суд») не достигают цели (в Синодальном переводе говорится «суд происходит превратный»). А происходит так, судя по словам Аввакума, из-за того, что в обществе потеряны все духовные и нравственные ориентиры, в нём царят всеобщая вражда и тотальный эгоизм. И связь тут не только внешняя, формально-юридическая, но и духовная тоже. Ведь духовный хаос, потеря всех нравственных ориентиров — не причина ослабления Торы, а её следствие, если, конечно, иметь в виду не внешнее, юридическое, а внутреннее, духовное измерение Торы. И тогда оказывается, что социальная проблема оказывается лишь внешним проявлением проблемы духовной, что те грабежи и насилия, та война всех против всех, которую видит пророк, — не болезнь собственно, а только симптом болезни.

Тора была дана не только отдельному человеку, но и всему народу в целом, как неудивительно и то, что пророки никогда не смотрели на общественную жизнь, как на нечто «низменное» и «недуховное»: ведь речь идёт об одной и той же Торе и об одной и той же жизни. Не может человек (если только он не шизофреник) жить у алтаря или у себя в комнате одной жизнью, а на улице другой. И Аввакум, как и другие пророки, прекрасно это понимает. Если Тора, данный Богом закон и заповедь для человека реальность, у него не может быть двух жизней. Как не может быть их и у народа, если только речь идёт о народе Божием, о народе-общине.

Книги малых пророков, которые мы читаем уже несколько дней, раскрывают духовную подоплеку событий истории Израиля. Софония говорил о грядущем суде Божием над всеми народами. Наум — о том, что Ассирия, исполняющая Божий приговор Израилю, не избегнет суда над ней. Аввакум обнаруживает аналогичную роль Вавилона (Халдеи) — но уже по отношению к Южному Царству, Иудее. Замечательно, что Аввакум задает Богу вопросы и получает ответы.

Первый вопрос продиктован недоумением: почему злодейство глумится над праведностью? Ответ оказывается удивительным для самого пророка: Бог Сам воздвиг этот народ, халдеев, для совершения Божиего суда. Тогда Аввакум задает второй вопрос: разве это правильно, что языческий народ так возвышается над людьми, исповедующими Единого Бога? Как может Бог спокойно взирать на происходящее насилие? Подождем ответа до завтра...

Страх Божий, как видим, не исключает дерзновения, с которым Аввакум задаёт Творцу свои вопросы. Кому-то они могли бы показаться неблагочестивыми, ведь можно расценить и так, что Аввакум, требуя у Господа ответа, вроде бы бросает Ему вызов. А между тем Он не отвергает вопросы Аввакума и отвечает на них. И здесь мы неожиданно открываем для себя, что Господь не закрывается от нас, Он готов дать ответы на любые наши трудные вопросы, если мы готовы услышать и понять их. Мало того, Он не только хочет, чтобы мы постигали и принимали Его волю, но и не отвергает наше желание вести диалог с Ним. В конце концов, это Он наделил человека разумом, а Его дары даны нам не для того, чтобы мы гноили их в дальнем углу кладовки.

Другое дело, что одного лишь человеческого разума для постижения высшей мудрости недостаточно, необходимо доверие к Тому, Чей разум неизмеримо выше. Ведь то, что Господь нам открывает, нашему сознанию часто трудно усвоить.

Доверие Богу тем более необходимо, что закон, на который до сих пор опирались благочестивые, назван потерявшим силу. Закон, конечно же, не стал от этого несостоятельным, но его постоянное нарушение значительно ослабило возможность его полноценного действия. За это придётся расплачиваться: на смену прежнему злу, ставшему привычным, новое зло принесут халдеи. В их лице нарушители ослабленного закона столкнутся с поклоняющимися понятным земным вещам “стихийными материалистами”. Их богом названа сила, они поклоняются тому, что служит усилению их могущества. Язычники-халдеи сравниваются с рыболовами, сетью ловящими людей и отправляющими в рабство, и нам парадоксально вспоминается призыв Христа быть ловцами человеков, обращённый к галилейским рыбакам. Но те, кто согласился быть уловленным сетями апостолов, избавляются от сетей греховного рабства.

А вот и ответ на вчерашний вопрос, и опять неожиданный. Превозношение над другими уже несет в себе зародыш своего наказания, будущего падения. Потому что только Бог велик, только Он может быть превознесен, все остальные человеческие возвышения — узурпация, ни на чем не основанная гордыня. И это неизбежно рухнет. Город не может устоять на крови, счастье не может быть оплачено горем другого человека, в надменности нет мира душе, а вера несет в себе жизнь.

Ответ, полученный Аввакумом, можно отнести не только к событиям его дней, но и ко всем тем временам, когда люди будут пытаться повторять одно и то же. Тогда это были халдеи, оружием расширявшие пределы своих владений, но чуть позже и с ними произошло то же самое, что они несли другим, а далее одна за другой сменялись и рушились империи, основанные на насилии и завоеваниях. Так было до сих пор, и так будет, пока не прекратятся потуги на создание и расширение таких империй.

Но разве не продолжается в делах завоевателей то зло, что коренится в сердце “мирного” обывателя? Сильно ли отличается от желания завоевать ещё одну страну, скажем, желание хапнуть ещё одну комнату у соседа? Рассуждения типа “мы люди маленькие, это не про нас” не должны успокаивать. Нет, и большой грех, и не очень, как хотелось бы думать, великий — всё равно грех.

И вот посреди торжества беззакония, перед лицом утраты силы законом Господь раскрывает новые глубины своего Откровения. Слова «праведный своею верою жив будет», провозглающие первенство веры над законом, открывают человечеству возможность качественно новых шагов на духовном пути. Если сравнить, сколько раз слово вера упоминается в Ветхом и Новом завете, то мы увидим, что в Новом о вере говорится гораздо больше. Но оба завета взаимосвязаны, и надо видеть, что не на пустом месте прозвучала евангельская проповедь, она была подготовлена в ветхозаветные времена.

Среди обличений беззаконий неожиданно раздаётся пророчество о возмездии «за истребление устрашенных животных». Когда после потопа Господь отдал животный мир мир человеку для пропитания (Быт 9:2-4), Он провозгласил, что всё живущее должно страшиться человека, поставленного над природой. Но венцу творения оказалось мало наводить страх, он начал истреблять всё живое в количествах, неизмеримо превышающих необходимость поддержания его жизни.

Должно быть, во времена Аввакума не всем было легко понять смысл этого пророчества. Для нас же, современников экологического кризиса, свидетелей истребления целых видов, пророчество звучит особенно грозно.