Мысли вслух на Деян 13:13-52

На первый взгляд, здесь происходит зарождение новой религии — христианское благовестие, не будучи принято материнской средой, иудеями, выходит за ее пределы и обращается к язычникам. Формально, это действительно так, но сами проповедники во главе с Павлом явно так не считают (и это ясно следует из его проповеди). Дело, наверное в том, что христианство (не как религия, а как новый опыт жизни с Богом) коснулось прежде всего тех, кто искал не религиозной системы, а настоящей, вечной жизни, кто искал Христа и — наконец — получил Его присутствие в Духе. Кажется, это напрямую касается и нас — тех, кто еще не определился и тех, кто уже давно считает себя христианами.

Сегодняшнее чтение даёт нам возможность понять смысл того, что в Новом Завете называется спасением. Перед нами проповедь Павла в одной из антиохийских синагог (ст. 16 – 41), имевшая, как видно, большой успех, особенно у язычников (ст. 42). Такой интерес на первый взгляд кажется необъяснимым: ведь Павел, в сущности, всего лишь пересказывает слушателям о земном служении Спасителя то, что уже было тогда более-менее известно, по крайней мере, в еврейской среде, да и до язычников, близких к Синагоге, кое-какие слухи об иерусалимских событиях, несомненно, должны были дойти (ст. 23 – 37). Он, конечно, предваряет свой рассказ небольшим обзором священной истории (ст. 17 – 22), но и это едва ли было новостью для всякого, кто хоть немного был знаком с жизнью и традицией Синагоги. А между тем, в самой проповеди содержится и ключ к пониманию проявленного язычниками интереса: Павел прямо говорит о том, что грехи, которым нет оправдания по закону, данному Моисеем, могут быть прощены во имя Иисуса Христа (ст. 38 – 39). Для понимания сказанного важно помнить, что, в соответствии с Торой (Законом Моисея), прощён мог быть не любой грех, а лишь грех, совершённый невольно, по слабости или по незнанию. От последствий такого греха можно было очиститься, так, что, раскаявшись и попросив у Бога прощения за содеянное, невольный грешник мог надеяться, что отныне он свободен и от самого греха, и от всего, что сделанный им грех мог за собой повлечь. А вот очиститься от греха, совершённого сознательно и добровольно, было нельзя. Можно было раскаяться в содеянном и попросить прощения у Бога, и даже получить такое прощение, но очиститься от греха, избавиться от его последствий было в таком случае невозможно. А тут оказывалось, что прощён может быть любой грех, даже такой, который до сих пор не прощался. Неудивительно, что этот момент особенно заинтересовал язычников: они-то хорошо знали свою жизнь, прекрасно понимая, что с точки зрения Торы очиститься от греха им практически невозможно. И речь в данном случае идёт не о каком-то всепрощении или попустительстве греху. Наоборот, именно в свете Царства грех всякого, кто к нему приближается, становится виден отчётливо, как никогда. Речь о том, что у входящих в Царство появляется шанс начать всё сначала. С чистого листа. И написать на этом листе свою новую жизнь — жизнь, которая станет частью Царства. И путём спасения.

Что такое христианство? Где его границы? Для многих сегодня христианство ассоциируется с последователями Христа, которые заявляют себя в качестве таковых, и с церковью (точнее — со множеством церквей, существующих в современном мире). Кто-то вспомнит о Церкви с большой буквы, о том теле Христовом, о котором говорил апостол Павел. Между тем Сам Иисус никогда не утверждал, что Он ограничит Своё общение только Своими последователями. Только христианами. Собственно, Он и не оставил в мире никаких христиан — Он оставил небольшую общину Своих учеников, которая впоследствии разрослась.

Потом, спустя некоторое время, небольшая тогда ещё группа этих самых учеников назвалась «христианами», или, выражаясь современным языком, «мессианистами». Затем это самоназвание усвоили все ученики Христа. Сам же Он ни о каких «христианах» не говорил. Он говорил о Своих последователях — о тех, у кого с Ним есть какие-то отношения. Именно какие-то — хотя бы минимальные. Опосредованные.

Хотя бы через тех, у кого отношения с Ним более осознанные и ответственные. Тут, конечно, мера полноты может быть разной. Есть ученики и последователи более близкие, есть ближайший круг учеников-апостолов, есть и среди апостолов наиболее близкие Ему люди. Есть те, кто Его знают лично — больше или меньше, лучше или хуже. Есть и такие, кто с Ним не знаком лично, но кого знает Он.

Знает хотя бы, например, потому, что кто-то из этих людей связан с кем-то из Его непосредственных учеников. Связан дружбой, сотрудничеством, когда-то оказанной услугой или помощью. Царство ведь, то, которое Он принёс в мир, — отношения в первую очередь. В идеале — личные отношения с Ним Самим как с Царём этого Царства, но для начала — хотя бы с кем-то из Его учеников. Цепочка отношений может опосредованно связывать человека с Царством и с его Царём.

Такие отношения — ещё не всё, но они могут стать началом пути. Если человек будет последователен, раньше или позже в его жизни наступит момент, когда надо будет не просто соприкоснуться с Царством и его жизнью, но и познакомиться с Царём, который этим Царством правит. Всему, однако, своё время. Важно одно: никакое соприкосновение с Царством — прямое или опосредованное — не проходит бесследно. Каждое из них — шанс, который может, если правильно им воспользоваться, стать шансом на спасение.

Сегодняшний евангельский отрывок может служить хорошей иллюстрацией того, что такое Церковь, что такое община верующих во Христа. В ее центре - ее Глава - Сам Христос. Рядом с Ним трудятся апостолы - основа будущей иерархии Церкви. Они помогают людям тем, что облегчают и упорядочивают получение Божьего дара каждому нуждающемуся. И нигде не сказано, что они тоже едят. Наверное, они тоже участвовали в этой трапезе, но в первую очередь они здесь для служения - в помощь и Христу, и людям. Людям, которых вокруг Него тысячи. И все так или иначе голодны, всем от Него, наверное, что-то нужно. Конечно, Христос может насытить их голод "из ничего". Ему - Богу, сотворившему небо и землю - не необходимы никакие наши хлеба и рыбки, у Него их больше, чем у нас. Но все же Он использует их, чтобы дать нам то, чего мы так жаждем. Он берет то, что есть у каждого из нас, и благодаря Ему оказывается, что наше совместное богатство больше, чем просто все вместе взятое. Бог всегда готов сотворить для нас чудо, но мы не всегда готовы принять его. И Он ждет от нас нашего первого шага. Хоть и малого, а все же участия в деле нашего спасения - согласия.

В чём же всё-таки заключалась миссия Иоанна Крестителя? В том, чтобы напомнить еврейскому народу о Мессии? Но мессианские ожидания в те времена в Иудее и в Палестине вообще были весьма и весьма интенсивными, интенсивными настолько, что периодически то тут, то там вспыхивали мессианские восстания, возглавляемые очередным претендентом на мессианство.

Можно было бы сказать: в том, чтобы приготовить народ к появлению Мессии. Да, но в каком смысле? Напомнить о заповедях, о нормах и правилах духовной жизни? С этим очень неплохо справлялись лидеры фарисейского движения, что признавал даже Сам Иисус, советуя исполнять все советы фарисейских учителей. Главный смысл проповеди Иоанна, был, как видно, в другом, хотя, конечно, о необходимости соблюдения заповедей он не уставал напоминать так же, как всякий подлинный пророк. Но центром его проповеди был всё же призыв к обращению. Конечно, и тут в словах Иоанна не было бы ничего нового и оригинального, если бы они были обращены к язычникам.

Но они были обращены отнюдь не к язычникам, а к самим евреям. И не каким-нибудь отступникам, забывшим Бога своих отцов, а к людям верующим и глубоко религиозным. Иоанн понял то, чему никак не могли и не хотели поверить фарисеи, приходившие к нему, чтобы совершить то омовение, к которому призывал пророк: ему открылось, что готовых достойно встретить и принять Мессию нет, нет даже в народе Божием. Даже человеку глубоко религиозному для этого нужно, по сути, новое обращение: ведь на пороге Царства его, по словам самого Иоанна, встретит Мессия и омоет «духом Божиим и огнём».

Пророку открылось то, что даже апостолы поняли не сразу: в Царстве всё начинается заново, с чистого листа. И лист этот нельзя марать. А фарисеи, люди глубоко религиозные и потому строго соблюдавшие все нормы и правила ритуальной чистоты, недоумевали: зачем этот странный пророк призывает к омовению каждого? Ведь они, к примеру, не язычники, и не совершали они никаких таких грехов, после которых нужно было бы им совершать очистительные ритуалы!

На всякий случай некоторые из них, конечно, всё же совершали омовение, к которому призывал их Иоанн, но смысла происходящего они всё равно не понимали, вызывая гневную отповедь пророка, обвинявшего их в лицемерии. Так ещё до прихода в мир Христа обозначилась та граница, разделяющая религию и Царство, которая впоследствии заставит многих фарисеев возненавидеть Того, Кто принёс в мир Царство. Граница, обозначившая собой путь к кресту.

В сегодняшнем чтении из Деяний Апостолов мы слышим слова апостола Павла о том, что Иерусалим не узнал своего Мессию. Сколько раз мы уже слышали это: что книжники, фарисеи, все иудеи были уверены в том, что ожидают пришествия Мессии с радостью и нетерпением. И вот Он пришёл — и был убит. Оказывается, они ждали совсем не Его. А какого Бога ждём мы? Действительно ли мы любим Бога Живого — или только своё представление о Нём?

Павел и Варнава говорят, что Слово Божие в первую очередь должно быть проповедано избранному народу — иудеям. Однако проповедь, обращённую к иудеям, слушают также язычники, и Слово проникает в их сердца порой глубже, чем в сердца иудеев. И Павел говорит, что, отвергая Слово, люди сами делают себя недостойными вечной жизни. Иудеи думали, что вечной жизни недостойны язычники. Некоторые современные язычники утверждают, что ни вечной, ни временной жизни недостойны иудеи. Господь смотрит на всё иначе: у Него нет недостойных — кроме тех, кто добровольно отказывается от Него.

О том, что слово Божие должно прозвучать до краёв земли, было известно уже благодаря проповеди пророков. Они впервые заговорили о призвании во дни Мессии язычников, которые присоединятся к остатку еврейского народа, образовав вместе с ними новый народ Божий. Вот только никто не ожидал, что формирование этого нового народа начнётся с недавних язычников. Логика подсказывала, что первыми своего Мессию узнают и примут, конечно же, евреи, тем более, что мессианских движений в народе в евангельские времена было множество, а вопрос о том, какое именно из существовавших на тот момент религиозных братств было подлинным мессианским остатком, являлся одним из наиболее тогда дискутировавшихся. И тем не менее получилось так, что именно язычники, искавшие истины в Синагоге и поклонявшиеся Богу Израиля, приняли Его первыми. Парадокс духовной истории? Наверное, да. Впрочем, он имел свои причины: к сожалению, именно религиозность оказалась тем тяжёлым грузом, который затруднил многим евреям приход в Царство. Свободным от этого груза недавним язычникам оказалось легче, и они опередили многих из тех, кто был уверен, что Мессия придёт к ним и ради них. А вот у апостолов не было никаких причин для того, чтобы выдерживать ожидавшуюся многими их соплеменниками и единоверцами последовательность. Конечно, проповедуя, они обращались в первую очередь именно к евреям, к тем, кому в первую очередь следовало бы послушать и услышать. Но их отказ не мог и не должен был остановить то свидетельство Христа и Царства, которое было поручено апостолам. Ведь это было дело не человеческое, а Божие, и не людям было определять порядок вхождения в Царство евреев или язычников. Дело апостолов было засвидетельствовать то, о чём уже прежде засвидетельствовал Сам Спаситель, а именно, что Царство приблизилось, и что путь в Царство открыть теперь каждому ищущему, как еврею, так и представителю любого другого народа. А уж кто пойдёт первым, зависело как от Бога, так и от людей, которым было предложено Царство. А апостолы были рады видеть в Царстве каждого входящего, независимо от национальности и религии. Ведь они были, прежде всего, людьми Царства, а уж потом представителями своего народа и своей религиозной общины. Как и надлежит быть свидетелю Царства.

Проповедь апостолов затрагивала сердца не только евреев, но и язычников, так как Царство с самого начала было открыто каждому, кто готов был довериться Спасителю. Интересно другое: эти приходящие в Церковь недавние язычники воспринимаются священнописателем как неотъемлемая часть нового народа Божия, как те, кто был «предуставлен» к вечной жизни, к жизни Царства. В принципе, конечно, ничего особенно необычного в таком видении Церкви как нового народа Божия нет. Народ Божий, согласно общепринятым в те времена в синагогальной среде представлениям, был задуман Богом ещё до сотворения мира, так же, как и Мессия. А Церковь уже во время жизни первого христианского поколения перенесла это понимание и на себя тоже, как на новый народ Божий. Но в том, что касается язычников, ситуация была не столь однозначна. Конечно, пророки не раз говорили о том, что с приходом Мессии язычники обратятся к Богу Израиля и войдут в народ Божий в качестве его неотъемлемой части. Но такое вхождение, по-видимому, не означало, что план Божий относительно народа Божия с самого начала включал в себя и язычников тоже. Оно было проявлением милосердия Божия, Который, ничего заранее язычникам не обещая, тем не менее через Мессию даёт им возможность стать участниками Своего замысла о спасении мира. А Церковь, как видно, распространила представления о промысле Божием относительно Своего народа на всех своих членов, независимо от происхождения. Такое переосмысление границ народа Божия было чрезвычайно важно: ведь при традиционном иудейском определении этих границ никакой язычник, даже верующий в Бога Израиля, в их рамки не попадал, если он не принимал иудаизм во всей полноте, становясь евреем. Церковь же с самого начала связала границы народа Божия не с еврейским народом как этносом и не с Синагогой, а с личностью Мессии. Границы народа при таком подходе расширялись, но прежние союзы, заключённые Богом со Своим народом, при этом не обесценивались: ведь отношения с Богом — единый и духовно целостный процесс, в котором важен каждый этап, начиная с Авраама и заканчивая Христом. А ещё был завет с Ноем, этим собирательным образом всех праведников языческого мира, которым новый взгляд на народ Божий открывал путь в Церковь, минуя Синагогу. Так Царство соединило прежний народ Божий со всяким праведником, искавшим подлинной жизни во всей её полноте.

Итак, услышавшие слово Господне язычники радовались. А уверовали только те, кто были «предуставлены к вечной жизни». Это что же значит: некоторые «предуставлены» и обречены на вечную жизнь, а некоторые не «предуставлены» и обречены на погибель? Тогда вообще человек и его выбор тут не при чем. Тогда зачем нам свидетельствовать о Христе кому бы то ни было, если всё зависит не от нас и не от проповеди и не от человека?

Но ведь Писание столько раз говорит о решающей роли человеческого выбора, о том, что «Царство Божие усилием берётся»! И заповедь о свидетельстве дана самим Христом! Как это всё увязать? Наверное, речь идёт не о предопределении ко спасению, а о готовности человека к принятию Благой Вести. Бог начинает Свою работу с каждым человеком с момента его прихода в жизнь (с зачатия), и у каждого человека свой путь, своя скорость развития отношений с Богом. В какой-то момент на этом пути возникает встреча с благовестием, но человек может быть уже приготовлен своим предшествующим путём к этой встрече, а может быть еще не приготовлен. В этом случае приготовление должно продолжаться, и в какой-то другой момент встреча станет возможной. Важно понимать, что приход человека к вере, к Богу – это не результат только чьей-то проповеди и не результат только какого-то спонтанного человеческого решения («вот буду верить и всё!»), а следствие длительного процесса развития отношений между человеком и Богом, где Богу принадлежит инициатива, благовестникам – свидетельство, а человеку – решение.

Павел и его спутники уже не следовали жёстко тому правилу, которому следовали первые свидетели, вынужденные уехать из Иерусалима из-за гонений. Те свидетельствовали только евреям, эти готовы были свидетельствовать каждому, кто готов слушать и принимать их свидетельство. Ситуация в этом отношении изменилась кардинально. И дело не просто в расширении аудитории. Дело в том, где проходит граница народа Божьего. Тем, первым свидетелям казалось как нечто само собой разумеющееся, что границы эти совпадают с границами еврейского народа.

Они, разумеется, были христианами (вернее, мессианистами: христианами стали называть себя мессианисты из язычников). Они не сомневались в том, что Иисус из Назарета — Мессия и Сын Божий. Но они были так же уверены в том, что пойти за Ним можно, лишь будучи евреем. И если ты не родился евреем, значит, вначале тебе нужно им стать, приняв иудаизм, а там уже можно будет говорить и о Мессии.

Церковь они видели как продолжение еврейского народа и как его часть, как его мессианскую составляющую. Павел же и его спутники смотрели на ситуацию совершенно иначе. Церковь для них — не простое продолжение еврейского народа и не мессианская его часть. Для них Церковь и есть народ Божий во всей его полноте. И принадлежность к ней не определяется принадлежностью к еврейскому народу. Разумеется, Церковь открыта для каждого еврея, принимающего Иисуса как Мессию и как Сына Божия. Но она так же открыта и для любого другого, даже если этот другой к еврейству никакого отношения не имеет.

Важно лишь одно: человек должен принимать Иисуса как Мессию и как Сына Божия. И должен иметь свои, глубоко личные, отношения с Ним. И дело тут, разумеется, не в том, что Павел специально пересмотрел традиционные нормы Торы с тем, чтобы расширить границы Церкви. Дело в том, что Бог открыл Своё Царство для язычников, и Павел не мог этого не знать. А границы Церкви (той, которая с большой буквы) совпадают с границами Царства. И чтобы их перешагнуть, евреем быть не обязательно.

А значит, если где-нибудь в большом (или не очень большом) городе еврейская община в основной своей массе остаётся к свидетельству о Христе равнодушной, значит, можно и нужно свидетельствовать всем остальным. Не в пику местной синагоге, а просто потому, что в том же самом городе могут найтись люди, готовые войти в Царство, а значит, и в Церковь. И обусловливать их вхождение в Церковь отношением к Церкви местного еврейского квартала было бы неправильно и несправедливо по отношению к ним. Более того: это было бы прямым нарушением Божьего плана и препятствованием Его действию в мире. На такое не пошёл бы ни один подлинный свидетель Христов, включая, разумеется, и Павла с его спутниками.

И в Антиохии Писидийской, и в Иконии события развиваются сходно. Первоначально братья проповедуют в синагоге, где недавние язычники, открывшие для себя Бога Израилева, проявляют к проповеди больший интерес, чем иудеи. Видимо, тем, кто недавно открыл библейское Откровение, легче сделать из него выводы, о которых говорят апостолы, нежели тем, для кого традиция вытеснила открытость Слову. Трагедия неузнавания Бога Своим народом усиливается, и назрел момент, когда Павел и Варнава вынуждены открыто провозгласить, что отныне они намерены обращаться к язычникам.

Трагедия усугубляется еще и тем, что противники апостольской проповеди подстрекали участвовать в гонениях набожных, почётных женщин и первых в городе людей. Было бы легче, если бы можно было обвинить гонителей в том, что все они негодяи и отбросы общества, в таком случае можно уйти от мучительного вопроса о том, почему же достойные люди нас не приняли, а заодно возвеличить себя за счёт унижения противников. Но нет, среди врагов и даже среди тех, кто служит злу, могут находиться достойные люди. Как часто мечты о братстве людей доброй воли разбиваются о реальность обращённости воли добрых людей на зло, принимаемое за добро...

Символично второе имя лжепророка Елимы, препятствовавшего Варнаве и Савлу проповедовать Христа римскому проконсулу, — Вариисус, буквально сын Иисуса. Как будто само имя говорит о претензии волхва вытеснить собой Христа, если не в мироздании, то хотя бы во внимании Сергия Павла. Елима ведёт себя подобно антихристу, ведь греческое анти означает не только против, но и вместо, а цель антихриста — поставить себя на место Христа.

Савл, противодействуя волхву, временно ослепляет его, и мы вспоминаем, как и сам Савл ослеп в тот момент, когда Христос открылся ему. Для Савла временная слепота стала знаком наступающего прозрения и призывом к покаянию, и не того ли он хотел и для Елимы?

Покаялся ли Елима и каким был его дальнейший путь, Лука не упоминает, как не говорит он и о судьбе Симона Волхва. Но уверовал Сергий Павел, и перед нами - первый случай апостольской проповеди, обращённой к высокопоставленному римскому чиновнику, и первый же опыт оказался успешным. (И нет ли взаимосвязи между новым именем Савла — Павел — и именем проконсула? Не знак ли это установившегося между ними духовного единства?).

Проповедь апостолов продолжается в Антиохии Писидийской, и уже Павел, как совсем недавно преследуемый им Стефан, раскрывает иудеям смысл ветхозаветной истории как пути ко Христу. Теперь Павел готов претерпеть то, что выпало Стефану.