Мысли вслух на Лк 18:15

На Востоке повсеместно существует поверье: если пророк или праведник прикоснётся к младенцу, судьба ребёнка будет счастливой. К людям, известным своей праведностью, стремились и стремятся прикоснуться даже взрослые, а уж если родителям удастся сделать так, чтобы человек, известный своей праведностью, погладил, например, их младенца по голове, то большего для своего чада и желать нельзя.

Очевидно, и к Спасителю младенцев приносили из таких же соображений. Ученики же, как видно, думали, что тут налицо некие распространённые в народе предрассудки. В самом деле: традиционные иудейские представления о духовной жизни предполагают, что она должна быть хоть сколько-нибудь осознанной, так, что, например, применительно к ребёнку, незнакомому с Торой, нельзя говорить ни о какой духовной жизни.

А желание родителей принести младенцев к Иисусу они воспринимали, как нелепое и бессмысленное: ведь в таком возрасте всё равно нельзя говорить ни о какой духовной жизни. Сам Иисус, однако, видит эту ситуацию несколько иначе. Он, разумеется, не собирается ничему учить младенцев, которых к Нему приносят. Но Он и не прогоняет тех, кто оказывается рядом.

Оно и понятно: будь Иисус просто учителем Торы, пусть и величайшим из всех, младенцам нечего было бы делать рядом с Ним. Но Он не только Учитель, Он Мессия, принесший в мир Царство. Царство, которое всегда с Ним и которое может раскрыться ищущим, если они доверятся Ему. И тут не всегда важно понимать, что происходит. Иногда дыхание Царства воздействует даже на тех, кто имеет самые смутные представления и о Боге, и о Царстве, и о Мессии.

Конечно, ни о какой осознанной духовной или церковной жизни в этом случае говорить не приходится: для такой жизни человеку необходимо понимать и осознавать, как Бог с ним работает. Но воздействие дыхания Царства иногда может быть полезным с точки зрения подготовки человека к осознанной духовной жизни. Лишним, во всяком случае, оно не будет никогда — и потому Спаситель не отталкивает никого из тех, кто приходит к Нему с чистыми, пусть и наивными, намерениями.

В каком смысле Иисус говорит, что в Царство может войти лишь тот, кто станет, как ребёнок? Что такого есть в детях, что могло бы помочь нам войти в Царство, если бы мы это обрели или этого не потеряли, став взрослыми? Некоторые (и довольно многие) уверены: речь идёт о том, что называется иногда «детскостью», под которой, увы, чаще всего подразумевается духовная и жизненная незрелость с неизбежно ей сопутствующей безответственностью.

Но вряд ли Иисус имел в виду что-то подобное: ни легкомысленности, ни безответственности Он никогда и ни в ком не поощрял. Тогда о чём же идёт речь? И можно ли вернуться в детство, именно вернуться, оставшись самим собой, а не впасть, утратив собственную духовную и экзистенциальную идентичность?

Когда-то считали (а некоторые продолжают считать до сих пор), что дети безгрешны и невинны; увы, вдумчивый и внимательный наблюдатель, такой, каким был, к примеру, Августин, во все времена мог заметить, что это не так: дети грешат так же, как и взрослые, разумеется, с поправкой, когда дело касается масштабов и форм, на возраст и возможности.

Но есть всё же в детях, до известного возраста, известная духовная цельность и непосредственность, даже тогда, когда дело касается греха. Конечно, и дети могут обманывать, но они, по крайней мере, обманывают других, а не себя. Привычка обманывать себя приходит с возрастом, и она, как ни покажется это кому-то странным, мешает духовной жизни куда больше всего остального.

Казалось бы, есть на свете грехи куда страшнее. Но в любом грехе можно раскаяться. При одном условии: если согрешивший честно скажет сам себе, что он виноват, что он грешник, что ему есть в чём раскаиваться и есть за что просить прощения. И у детей это, как правило, получается лучше, чем у взрослых. Потому им и легче на пути в Царство: ведь простить Бог может всё, если только Его искренне о том попросить.

Сатана не способен придумать ничего нового, потому что в нем не заложено творческого начала. Все зло на свете есть пародия на добро, а сама смерть пародия на сон. В этом смысле очень понятны слова книги Экклесиаст: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но [это] было уже в веках, бывших прежде нас (1:9-10). Если принимать эти вроде бы противоречащие эмпирическому материалу слова как то, что все новое – это проникновение Бога на землю, таковы все научные открытия (то, что в самом прямом смысле может быть названо новым), то становится возможным их понять. Так же и с сегодняшним текстом: весь его исконный смысл был просто взят и спародирован дьяволом в нашей церковной жизни. В результате теперь мы имеем не только мытаря и фарисея, но и псевдо-мытаря и псевдо-фарисея. Псевдо-мытарей узнать легко. Часто видишь как наши близкие друзья, готовые поведать нам свои задушевные тайны, начинают бить себя в грудь и говорить: это я во всем виноват, поделом мне, я такой, я сякой, я немазаный. Это либо истерика, либо позерство и в том и другом случае мы видим псевдо-мытаря. А вот с псевдо-фарисеями сложнее. С одной стороны, это настолько умные люди, что умеют различать псевдо-мытарей и решают, что раз так, надо просто перевернуть притчу из Евангелия верх ногами, и раз псевдо-мытарь плох, то псевдо-фарисей хорош. Конечно, они не приставляют приставки псевдо-, они как-то забывают о ней. Но давайте посмотрим канон на Притчу о мытаре и фарисее (5-ый глас) и увидим там такие слова: «Фарисеевы добродетели потщимся подражати, и поревновати мытареву смирению, во обою ненавидяще безместное мнение, и пагубу падений» (будем стараться подражать фарисеевой добродетели и мытареву смирению, в каждом из двоих ненавидя разное: непристойное (или нелепое) превозношение и гибельность грехов). Слова замечательные. Но если мы посмотрим в целом на канон, то это едва ли не единственное место, где сказано хорошо о фарисее (хоть в чем-то мы должны ему подражать). Конечно, подобный перекос порождает и перекос в умах: у одних в ту же сторону, у других в противоположную. А правда, как всегда, посередине. Поэтому стоит всегда хорошо помнить это молитвословие, в каждом давайте видеть хорошее и тому подражать.

Сегодняшнее чтение вновь возвращает нас к теме Царства и раскаяния. Смысловое ядро его составляет притча о мытаре и фарисее (ст. 9–14). Обычно смысл этой притчи связывают или с осуждением известного типа религиозности, или с осуждением самоправедности, той своеобразной религиозной гордыни, которая нередко заставляет религиозных людей смотреть сверху вниз на людей нерелигиозных, если не явно, то, по крайней мере, в глубине души.

Между тем, Иисус отнюдь не осуждает молящегося фарисея однозначно, Он просто говорит, что перед Богом кающийся мытарь всё же более прав, чем перечисляющий свои заслуги фарисей (ст. 14). По-видимому, фарисей не плох перед Богом сам по себе, плоха скорее его позиция, и, быть может, не столько перед Богом, сколько пред осуждаемым им мытарем (ст. 11). Собственно, фарисей, как всякий религиозный человек, делал немало полезного в духовном плане, и осудить его, к примеру, за строгое соблюдение заповедей никому бы, естественно, в голову не пришло. Проблема фарисея в другом: как очень многие искренне религиозные люди, он абсолютизирует свою религиозность, начиная видеть в ней единственный путь к Богу и считая её основой духовной жизни.

Но религиозность — всего лишь состояние души, и притом преходящее, как всякое душевное состояние вообще. А духовная жизнь — не состояние, а отношение, которое всегда предельно конкретно и далеко не всегда зависит от душевных качеств человека. И вот оказалось, что глубоко религиозный фарисей демонстрировал перед Богом свою религиозность, а мытарь просил у Него прощения, понимая, что он согрешил, и согрешил очень серьёзно. Конечно, тому, кто, как фарисей, соблюдает заповеди, легче установить отношения с Богом, чем тому, кто их нарушает. Но для этого надо эти отношения устанавливать, а не хвалить себя перед Богом за соблюдение заповедей. Казалось бы, фарисей так и делает, ведь он благодарит Бога (ст. 11), но если бы его внимание действительно было обращено на Него, он вряд ли стал бы сравнивать себя с тем, кто стоит рядом: отношения с Богом обычно поглощают человека целиком, и ему становится не до сравнения себя с соседом.

Мытарю нечего было Богу продемонстрировать, он мог лишь просить у Него прощения, и, парадоксальным образом, его отношения с Богом оказались более реальными и глубокими, чем отношения фарисея. Конечно, установить живые отношения с Богом не всегда легко, но, если постоянство просьбы заставляет прислушаться к себе даже людей, притом таких, которые «Бога не боятся и людей не стыдятся», подобно неправедному судье из притчи (ст. 1–5), то «достучаться» до Бога, уж конечно, сможет каждый, кто проявит достаточно настойчивости. А когда такие отношения станут реальностью, то реальностью станет и Царство, которое даёт человеку ту полноту жизни, которой не сможет ему дать никакая религия.

В каком смысле призывает нас Иисус быть «как дети»? Чем так отличается детское восприятие мира от нашего? Намёк на ответ можно найти в притче о мытаре и фарисее. Казалось бы, фарисей говорит о себе сущую правду. Вряд ли он лицемерил, когда благодарил Бога за то, что он не таков, как стоявший рядом мытарь. Ни один фарисей никогда не позволил бы себе совершить осознанный грех.

Исключения, конечно, бывали, но в целом фарисеи, как люди глубоко и искренне религиозные, действительно старались избегать всякого греха. А стать мытарем, сборщиком налогов, сотрудничать с римской властью — в глазах фарисеев было очевидным грехом. И сам мытарь, надо заметить, вовсе в этом не сомневается: он лишь просит у Бога прощения за совершённые им грехи, даже не пытаясь оправдываться. Он не хуже стоящего рядом фарисея понимает, что кроме грехов ему нечего предъявить Богу. Фарисей в другом положении: ему есть что сказать Богу и есть за что Его благодарить. В самом деле: какой религиозный человек не благодарит Бога за ту жизнь, которую Он ему подарил?

По крайней мере, до тех пор, пока жизнь эта идёт более-менее размеренно и без особых кризисов или духовных срывов. Проблема тут не в том, кто с чем пришёл к Богу. Проблема в том, на кого смотрит фарисей и на кого мытарь. Фарисей смотрит на себя. Он перечисляет свои заслуги перед Богом — и любуется собой. Он как бы говорит Богу: посмотри, каким хорошим я у Тебя получился! Спасибо тебе, Господи, за то, что я вышел у Тебя таким хорошим. И даже в такой благодарности не было бы ничего плохого, если бы не одно «но»: общаться с Богом фарисею некогда. Он занят самопрезентацией. Он представляет себя своему Богу. А Бог хочет простого, обычного общения. Он и так знает каждого, Он знает, что религиозная жизнь фарисею удалась.

Ему важно, чтобы так же удалась ему и духовная жизнь. А для этого человеку надо смотреть не на себя, а на Бога. Даже если он человек очень религиозный — и, может быть, в первую очередь как раз тому, кто очень религиозен. Жить духовной жизнью можно, лишь глядя на Бога неотрывно. Как мытарь. Он кается в грехах — и не отрывает взгляда от Бога. Это главное. Бог сделает остальное. Непреодолимых грехов для Него нет. И вот тут детям проще, чем взрослым.

До известного возраста они обычно почти не обращают внимания на себя. На то, как выглядят в глазах окружающих. Они не сосредоточены на себе. Даже если ребёнок ярко выраженный интроверт, смотрит он не на себя. Он просто живёт в своём внутреннем мире — и смотрит на это самый внутренний мир, а не на себя. Вот эта отвлечённость от себя и есть важнейшее условие полноценной духовной жизни. Иначе смотреть на Бога неотрывно не получится — а такой взгляд есть необходимое условие спасения. Необходимое и, в общем-то достаточное: ведь для Божьей любви ничего невозможного нет.

Когда мы говорим, что Бог не такой, как мы, это не просто значит, что Он добрее, сильнее, мудрее нас. Это значит, что Он видит мир не так, как видим его мы. Когда перед нами оказываются одновременно благочестивый, честный, порядочный человек и богатый откупщик, на чьей совести немало слез и горя, наши симпатии непроизвольно оказываются не на стороне «нового русского». Именно на эту реакцию рассчитан рассказ о фарисее и мытаре — Бог видит по-другому, у Него другие представления о вере. Если один говорит: «Спасибо, что у меня все хорошо», а другой «Помилуй меня», то решающим моментом оказывается не благочестие, не соблюдения поста или других предписаний. Просто одному нужна похвала, а другому — любовь. Бог видит сердце каждого; мы же — хорошо, если видим свое.

Библия — ироничная книга. Господь ставит нам в пример не великих праведников и пророков, в чеховскую вдову. Вот кто научит нас, как выжить в этом мире — любой управдом или зампрефекта подтвердит вам, что такие персонажи никогда не пропадут. Мы хорошо знаем о действенности этого образа из собственной жизни: например, если в доме сломается лифт, который РЭУ не хочет чинить. Вооружившись евангельской заповедью, взяв в руки телефон и начав названивать различным «неправедным судиям» по восходящей — управа-префектура-мэрия, мы наверняка сможем решить проблему довольно быстро. Если же мы вспомним, что «дозваниваемся» не чиновникам, которым, в сущности, на нас наплевать, а любящему Отцу Небесному, то волна радости и молитвенного дерзновения смоет всякое уныние с наших физиономий и сердец.