Мысли вслух на Иуд 1:20-21

Возможно, самое новое в Новом завете, в христианстве — это осознание того, что полнота и смысл человеческой жизни достигаются в ее соединении с жизнью Божией. В таком соединении, где не уничтожается человеческая личность, не умаляется человеческая воля, не отвергается человеческая свобода, — но и не теряется божественная праведность, истина и неотмирность. Здесь происходит встреча Бога и человека, добровольное соединение их творческих действий, синергия (по выражению Отцов Церкви), в результате чего все Творение возводится к своему Творцу.

Именно так наставляет свою паству апостол Иуда. Он говорит о том, что нам следует нечто делать: созидать себя («назидать» — на языке 19-го века), сохранять, молиться, ожидать. Речь идет, вроде бы, о наших собственных усилиях. Но... Давайте заметим: он призывает нас строить свою жизнь на вере — «святейшей», то есть в высшей степени принадлежащей Богу; молиться — но не своими слабыми силенками, а Духом Святым (ср. Рим. 8:26); сохранять себя — но в любви Божией; ожидать не просто будущего, а того, что Господь Иисус Христос введет нас в жизнь вечную. Как всегда в христианстве, здесь тоже парадокс. Мы можем трудиться, но без Божиего соучастия это тщетно. Все совершается Богом, но без нашего соучастия нас это не касается.

Сложно построенная фраза апостола Иуды поразительно богата содержанием. Апостол призывает нас хранить себя в любви Божьей, и это значит жить в этой любви, как рыба в воде. Одновременно слова апостола означают твердое упование на милость Господа Иисуса Христа и сохранение в сердце любви к Богу. В таком хранении себя в любви апостол видит начало вечной жизни, полнота которой ожидает нас впереди. Вечное блаженство, таким образом, не просто посмертное воздаяние (эта небиблейская идея «райских кущей» проникнет в умы христиан позже из эллинистической культуры). Вечное блаженство, полнота вечной жизни начинаются уже здесь и сейчас, когда нам даруется милость Христа. Беречь себя для такой вечности в первую очередь означает для апостола основывать свою жизнь на вере и отвращаться от злых дел. Вера же, по удивительному слову апостола, сама по себе оказывается явлением святыни в жизни человека, явлением Духа. Чтобы строить жизнь на вере нужна твердая решимость — но апостол подчеркивает, что этого недостаточно. Молитва, вдохновленная Духом Святым — вот тот якорь, держась за который мы можем пройти предложенный апостолом путь.

Читая сегодняшние слова апостола Иуды, мы обнаруживаем, что христианское милосердие не бездумно и не бессмысленно. Конечно, милосердие Божие безгранично — но в жизни человека оно может действовать лишь тогда, когда человек сам открыт навстречу этому милосердию. И потому апостол призывает быть милостивыми «с рассмотрением»: ведь бывает, что человек и не просит о милости, и не хочет её. Быть милостивым с рассмотрением ознчает не попустительствовать злу, не делать вид, что всё в порядке, когда человек свершает грех. «Милость без рассмотрения» может оказаться поощрением зла, и потому апостол говорит, что иногда бывает необходимо спасать кого-то страхом — потому что в такой ситуации «добрыми словами» подействовать невозможно. Итак, христианин должен быть и мягким, и твёрдым — а источник мягкости и твёрдости один: Сам Господь, потому что только Он может соблюсти нас от падения и поставить пред славою Своею непорочными в радости.

В своём послании Иуда говорит о неких людях, которые «отвергают власть» и «поносят славу». Судя по смыслу этих слов и по их специфическому употреблению, речь идёт не о земных властях, а о власти Бога и о Его славе, которая на языке яхвистской и иудейской традиции обозначает Божье присутствие. Делают же они всё это, «оскверняя свои тела, основываясь на сновидениях».

О чём тут идёт речь, не очень понятно. Ясно одно: упомянутые апостолом люди претендовали на следование некой традиции или неким «учителям», которые своё учение основывали на неких «сновидениях» (а может быть, и просто на «видениях» — соответствующее греческое слово многозначно). Что именно имеет в виду Иуда, говоря, что они «оскверняли» свои тела? Некоторые комментаторы думали, что речь идёт о самокастрации, и упомянутое в послании движение должно было напоминать позднейшие секты скопцов.

Но, судя по упоминаемому апостолом потворству их собственным похотям и неумеренности во время трапез, сопровождавших хлебопреломление, речь вряд ли идёт об «осквернении тела» в том смысле, в котором можно говорить о нём применительно к скопцам. Речь скорее идёт о движении своеобразных «христианских спиритуалистов», уверенных, что для духовной жизни тело ничего не значит. Главное, говорили они, душа, а тело — лишь оболочка, в духовной жизни оно не участвует. И совершенно неважно, в каком состоянии оно находится — на духовную жизнь человека это всё равно никак не влияет, а если влияет, значит, человек ещё недостаточно «духовен».

Исходя из таких представлений упомянутые апостолом люди полагали ненужной всякую аскетику, так или иначе связанную с телом. По-видимому, они отвергали даже самое элементарное воздержание, считая излишества в еде делом ничтожным с точки зрения духовной жизни, как они её понимали. На практике такой своеобразный умозрительный спиритуализм приводил к тому, что заповеди могли быть нарушены, а духовная жизнь совершенно разбалансирована, исходя из ложной предпосылки, что тело в духовной жизни человека никак не участвует.

Неудивительно, что Иуда резко возражает против такой «духовности». И дело не только в возможности нарушения заповеди, дело прежде всего в том, что Бог сотворил человека существом не только духовным, но и природным, и в Царство человеку предстоит войти не только душой, но и телом. А любые попытки «подкорректировать» себя, исключив из своей жизни свою собственную природу, ведут лишь к тому, что на место подлинной жизни приходит жизнь воображаемая. Жизнь, которая в Царство привести не может.

Опасности для Церкви могут приходить не только со стороны прямых гонителей, но и из среды, казалось бы, своих же братьев. Правда, Иуда Апостол называет таких лжебратьев издревле предназначенными к осуждению, тем самым отмечая их зависимость от уже осуждённых сил зла. Это так, но тем более необходимо трезвое отвержение проникших в церковную среду искушений.

Соблазнители обнажили проблему правильного и извращённого понимания христианской свободы. Эта проблема, часто встающая перед христианами, особенно в наше время, когда людьми самых разных убеждений и верований свобода рассматривается как необходимая ценность, и теперь провоцирует самые разные способы её решения, включая непотребные. Но свобода, принесённая Христом, не произвол и не беспредел, а освобождение от любого рабства, и особенно от власти греха — более трудноискоренимой, чем социальное рабство.

Сурово звучит напоминание о том, что спасённые могут по своей воле встать на путь погибели и тем отвергнуть дарованное им спасение. Надежды на то, что падения можно избежать, иллюзорны, и не потому ли лжебратья названы мечтателями, что их расчёты на благополучный исход, казалось бы, хорошо продуманные, обязательно рухнут?