Мысли вслух на Лк 11:29-53

Сегодняшнее чтение посвящено центральной теме той полемики, которая развернулась между Иисусом и частью фарисейского братства — теме Царства и религиозности. Для понимания ситуации важно иметь в виду, что речь идёт не о какой-то специфической форме религиозности. Религиозность фарисеев, конечно, имела вполне конкретные черты, свойственные эпохе; но, с другой стороны, именно фарисейскую ментальность можно было бы считать квинтэссенцией религиозности как таковой, и в определённом смысле любую другую религиозность, известную в истории (по крайней мере, в истории авраамистических религий), можно сравнивать с фарисейской религиозностью, как с эталоном.

Но в том-то и дело, что Иисус не был основателем новой религии. Христианство не религия, а жизнь в Царстве, и Спаситель всё время пытается донести эту мысль до Своих собеседников. Не случайно Он столь обстоятельно отвечает пригласившему Его в дом фарисею на вопрос о ритуальном омовении рук перед едой (ст. 38–44). Вопрос о ритуальной чистоте является центральным вопросом любой религии, она определяет принадлежность человека к религиозной общине и его религиозную полноценность.

Иисус же говорит о чистоте не как о религиозном, а как о духовном состоянии. Ведь возможность пребывания в Царстве определяется не качествами человека, моральными или религиозными, а его отношениями с Богом и с ближними. Религия и мораль могут очистить человека внешне, аккуратное исполнение религиозных обязанностей делает человека религиозно безупречным, он соответствует всем предписаниям Торы, если понимать её как только религиозное законодательство, не имеющее отношения к внутренней жизни человека.

Можно было бы назвать это религиозным формализмом, но здесь будет всё же не вся правда, ведь те же фарисеи старались исполнять предписания Закона не только формально, они были просто совершенно уверены, что, аккуратно заплатив десятину, они действительно чисты перед Богом (ст. 42). Иисус же не случайно говорит о милостыне (ст. 41), о том, что невозможно регламентировать никаким законом: только отказ от попыток всё формализовать в отношениях с Богом может заставить человека задуматься не о своих религиозных обязанностях и правах, а о своих отношениях с Богом и людьми. Тогда и статусу, столь важному в религиозной жизни (ст. 43), такой человек не будет придавать особого значения. И главная проблема здесь в том, что в Царство ведёт не какая-то особая, новая религия, а отказ от всякой религии вообще. Такое было неприемлемо даже для «книжников» — преподавателей Торы (ст. 45). Но Иисус в ответ замечает, что раввинистическая теология, как и всякая традиционная теология вообще, занимается обоснованием всё той же религиозности, которая, между прочим, ни к чему не обязывает самих теологов (ст. 46).

Но хуже всего то, что именно религия и её защитники во все времена противостояли свидетелям Божиим и стремились от них избавиться. Так было прежде, и во времена Иисуса не изменилось ничего (ст. 46–52). И тут оказывается, что вполне религиозные, учёные и внешне благочестивые люди обрекают на крест Того, Кого, по их собственным уверениям, они ждали уже много веков. Выбирая между религией и Царством, они, как видно, выбирают религию. И остаются при своём.

Слова Спасителя, обращённые к фарисеям и учителям Торы, которых в те времена называли обычно «книжниками», могут показаться слишком жёсткими, какими они и казались некоторым Его слушателям. Но вопрос был слишком серьёзен, и вещи надо было назвать своими именами. Обвинения звучат серьёзные: в сущности, Иисус упрекает и религиозный актив тогдашней Синагоги (фарисеев), и выдающихся учителей Торы в том, что они сами не соблюдают того, к чему призывают других. Странное, казалось бы, обвинение: ведь именно фарисеи и учителя Торы в евангелиях показаны как ревнители Торы, это именно они постоянно упрекают Иисуса в том, что он нарушает то или иное её предписание. Но Иисус чётко обозначает проблему: внешняя религиозность, лишённая духовного наполнения. Именно такая религиозность и стала главной проблемой синагогальной духовной жизни в евангельские времена. Такой религиозности придерживались многие фарисеи, ей обучали народ многие учителя Торы.

Альтернатива, конечно, была, но её представляли немногие. Имена некоторых из них новозаветные книги до нас донесли: Никодим, Гамалиил… Но не они определяли общую атмосферу синагогальной жизни того времени. И вот оказывалось, что призывы к духовной жизни сопровождались обучением жизни не столько духовной, сколько религиозной. Не тому, как обрести внутреннюю цельность и внутренний свет (то самое «светлое око», о котором говорит Иисус), а тому, как соблюдать ритуальные предписания. Конечно, и они тоже появились не просто так, и за ними стоит некий духовный опыт, их породивший, но опыт к тому времени уже забылся, а предписания остались.

И вот теперь народу предлагается жить одной религиозностью без духовного наполнения, предписаниями без богообщения. А сами учителя при этом чувствуют себя этакими хозяевами Торы: ведь именно они её комментируют и интерпретируют, к ним обращаются за советом, именно их авторитет в глазах простых людей непререкаем.

Не все, конечно, были такими, но и таких хватало, чтобы огромное множество людей замкнулось в кругу формальной религиозности без всякой возможности из него выйти. А всякое свободное Божье слово, любое дуновение Божьего дыхания в этой среде воспринимается как нечто ненужное и даже опасное: ведь оно подрывает монополию учителей и толкователей на Тору, а значит, и на духовную жизнь. Не случайно Иисус говорит тем, кто ставит памятники древним пророкам, что они ничуть не лучше своих отцов, которые этих же пророков убивали. Живая духовная жизнь им не нужна так же, как она не была нужна их отцам. А значит, и Царство им не нужно тоже.

В нескольких эпизодах евангелист приводит разные высказывания Господа о жизни в наступающем Божьем Царстве. Иисус проповедовал не в пустоте — вокруг Него были верующие люди, благочестивые и не очень. Естественно, все они немного по-разному понимали, что такое Бог и как с Ним надо жить. Но в словах, приводимых евангелистом, можно проследить два основных «типа религиозной жизни» — с одной стороны, человек с чистым, простым оком, которого переполняет свет, как свет от светильника, видного всем, кто во тьме; с другой стороны — формальное благочестие людей, помнящих, когда нужно омыть руки, когда заплатить десятину, но иногда забывающих (не со зла, а исключительно в силу ограниченности человеческой памяти) о таких вещах, как прощение, милость, доверие Богу. Конечно, оба типа — это действительно «типы», своеобразные идеалы духовной жизни, и все же они достаточно четко рисуют два направления, по которым может отправиться ученик Иисуса Христа.

Мы слепы и глухи. Бог рядом с нами, обращается к нам, а мы не слышим. Чаще всего, Он говорит с нами через наших близких, но их мы чаще всего не только не слушаем, а даже не хотим слышать. Наше сердце окаменело, разучилось видеть и слышать, закрывается, когда Господь стоит у его двери и стучит. Конечно, с закрытым сердцем легче жить. Не так больно, ничто не ранит, не огорчает, не трогает. Но Бог не ломится в закрытые двери, и мы, сами того не понимая, закрываясь из страха перед болью, лишаем себя радости и света. Время Поста — время, когда легче что-либо изменить, одному сложнее, Постом легче, так как вся Церковь идет по пути покаяния, перемен. Может быть, для кого-то из нас этот Пост станет временем, когда мы сможем открыть двери нашего сердца, распахнуть их перед Богом.

Иисус достаточно решительно отказывает фарисеям, требующим от Него чудес, которые доказывали бы Его мессианство. Почему же так? Ведь чудеса сами по себе не были чем-то предосудительным, они были лишь средством, позволявшим узнать настоящего Мессию, своего рода условными опознавательными знаками, помогавшими посвящённым не ошибиться в выборе. Но это была лишь одна сторона дела. Вторая же заключалась в том, что любая система подобного рода опознавательных знаков всегда связана с теми или иными богословскими представлениями, которым Мессия должен соответствовать.

И тогда оказывалось, что фарисеям нужны знаки, доказывающие не просто мессианство Иисуса, но ещё и «правильность» Его мессианства с точки зрения тех, кто соответствующую систему знаков разработал, т.е. с точки зрения всё тех же фарисеев. Фактически Иисусу предлагали не просто доказать, что Он действительно Мессия, Ему предлагали продемонстрировать готовность играть по фарисейским правилам. Он, разумеется, никак не мог пойти на такую уступку: ведь мессианские представления фарисеев были достаточно далеки от того, в чём заключался смысл земного служения Спасителя.

В пример требующим от Него знаков фарисеям Иисус приводит язычников, какими были жители Сабейского царства и Ниневии: одни смогли разглядеть носителя Божьей мудрости, другие — Божия откровения, хотя никакой традицией, никакими особыми знаниями и уж тем более никакой богословской системой, которая помогла бы им увидеть истину, они не располагали. А фарисеи, у которых было всё нужное для того, чтобы при желании Мессию увидеть и узнать, не захотели этого. Неудивительно, что при таких условиях традиция становится для её носителей укором и осуждением: ведь те, кто ею не обладали, смогут в день Суда сказать, что им, никакой традицией не располагавшим, удалось то, чего не удалось фарисеям, столь своей традицией гордившимся, но так и не сумевшим ею воспользоваться.

Ситуация кажется парадоксальной, но, если вдуматься, ничего удивительного в ней нет: ведь традиция только тогда имеет ценность и смысл, когда претендующие на неё оказываются духовно не ниже тех, кто эту традицию создавал. Иначе речь приходится вести не об усвоении духовной традиции, а всего лишь о её имитации. Она может смотреться эффектно на фоне непреображённого ещё дыханием Царства мира, но в день Суда все подобного рода имитации будут выглядеть смешно и глупо.

Иисус не случайно сравнивает себя с пророком Ионой, героем одноимённой книги: Он стал для современников Своего земного служения таким же Свидетелем, каким был Иона для жителей Ниневии. В данном случае Иисус не требует от слушающих Его людей признания Своего богочеловечества или даже Своего мессианства: ни то, ни другое было для них невозможно, это просто не вместилось бы в их сознание.

Впрочем, Мессией Его готовы были признать — но не таким Мессией, каким Он был на самом деле, а таким, какого рисовало Его людям их собственное воображение. Отсюда и требование знака, чуда, подтверждающего мессианство. Иисус же в ответ говорит о знаке («знамении») пророка Ионы: о нём можно было подумать, что он погиб, будучи проглочен китом, но он оказался жив и исполнил свою миссию — что было явным чудом.

На такого же рода чудо и намекает Спаситель, говоря о Себе: Его смерть тоже Ему не помешает, и самым ярким доказательством Его мессианства станет Его воскресение из мёртвых. Других же знаков Иисус никому демонстрировать не намерен. Если бы слушающие Его люди действительно хотели увидеть Царство или хотя бы те явления Божьей силы, которые сопровождали путь Иисуса по земле, они бы увидели.

Чудес и исцелений было столько, что не заметить их можно было лишь в одном случае: если человек упорно не хочет ничего замечать. Оно и понятно: происходящее не вписывалось ни в какие схемы. Вот если бы Он продемонстрировал какой-нибудь «правильный» знак, подтверждающий Его мессианство так, как ожидали окружавшие Его люди… но как раз такого «правильного» знака Он и не собирался никому показывать.

Он не собирался вписываться ни в какие рамки и соответствовать чьим бы то ни было ожиданиям. Не из принципа, а просто потому, что и Царство, которое Он принёс в мир и полнотой которого Он живёт, тоже не вписывается ни в какие рамки и обычно не соответствует ожиданиям тех, кто о нём говорит и даже проповедует. Ему же надо было во время Своего земного пути соответствовать Царству, а не тому, что думают о Царстве люди.

Осуждая «злое поколение» (род лукавый в Синодальном переводе), Господь говорит о знамении Ионы пророка. В рассказе евангелиста Матфея трехдневное пребывание Ионы во чреве кита является знамением Воскресения Христа в третий день. Евангелист же Лука в сегодняшнем чтении подчеркивает совсем другой аспект слов Христа. По словам Луки, знамением пророка Ионы является покаяние жителей Ниневии в результате проповеди пророка. Вспомним: книга пророка Ионы содержит притчу о том, как пророк, несмотря на свое нежелание, приходит проповедовать покаяние в Ниневию, столицу весьма непривлекательной военно-фашистской империи. Чудо же заключается в том, что слово Ионы о правде Божьей, о милости и милосердии, против которых согрешают жестокие завоеватели — ниневитяне, это слово оказывается услышанным.

В рассказе евангелиста Луки Господь подчеркивает, что ниневитяне восстанут на суд с родом сим, потому что они смогли услышать слово немощного человека как возвещение правды Божьей. Современники же Христа и все мы, читающие Евангелие, слышим слово Его, сказанное со властью, и не узнаем голос Божий. Именно это узнавание и называет Господь в Евангелии от Луки знамением пророка Ионы. В сущности, об этом же узнавании неоднократно говорит евангелист Иоанн, особенно приводя в 10 главе слова Христа о том, что «овцы за Ним идут, потому что знают голос Его». Суть знамения, таким образом, заключается для нас в том, чтобы услышать слово Христа и слово Евангелия о Нем, и узнать в нем ту правду, которая одна созвучна заложенному в нас образу Божию.

Описывая Своих современников, ставших свидетелями Его земного служения, Иисус сравнивает их то с царицей Савской, то с жителями Ниневии, которые обратились и покаялись в грехах под влиянием проповеди пророка Ионы. Говоря так, Спаситель хочет подчеркнуть нежелание многих Своих слушателей услышать ту весть, которую Он пытается до них донести. «Знак («знамение») пророка Ионы» понимается Им двояко.

В одном случае Он напоминает сохранившееся в Книге Ионы предание о пребывании пророка в брюхе проглотившего его кита на протяжении трёх суток — тут явный намёк на грядущие события, на Его смерть и Его воскресение. В данном же отрывке речь идёт о другом: о неожиданном для самого пророка успехе его проповеди в Ниневии, столице Ассирийской империи, которая для допленных евреев была таким же символом мирового зла, каким для евреев послепленных стал Вавилон. Тем не менее жители Ниневии сумели услышать пророка, а вот современники Иисуса Его слышать не хотят.

То же касается царицы Савской, привившей в Сабейском царстве во времена, когда в Иерусалиме царствовал Соломон. Она готова была проделать дальний путь, чтобы послушать человека, о котором слышала, что он обладает Богом ему данной мудростью, и действительно этот путь проделала. Слушавшим Иисуса между тем никуда не надо было ехать, Спаситель Сам пришёл к ним, но Его приход и Его свидетельство никак их не заинтересовали. Не интересует же их всё это потому, что, в отличие от жителей Ниневии или царицы Савской, они уже и так всё знают.

Знают, как должен выглядеть Мессия, знают, как и откуда Он должен прийти, что и как Он будет делать. Самое же главное — они уверены, что Мессия придёт к ним и ради них в первую очередь. Потому-то ведь они и фарисеи, «отделившиеся», что они — остаток, тот самый мессианский остаток, о котором говорили древние пророки. Такая самоуверенность обычно делает человека совершенно закрытым ко всякому слову — и Божьему, и человеческому. И, соответственно, неготовым войти в Царство.

Что такое духовная жизнь, Спаситель объясняет Своим слушателям на примере физического зрения. Если глаза человека здоровы, говорит Он, то и всё его тело наполнено светом, а иначе вместо света человек погружается во тьму. Но речь тут идёт всё же не только о физическом зрении, которое служит лишь примером для описания реалий духовной жизни. В евангельскую эпоху наиболее распространённые представления о Царстве носили или религиозно-политический, или мистический характер. В первом случае на Царство смотрели, как на реальность сугубо политическую, как на обычное земное государство, отличающееся от всех остальных, прежде всего, тем, что его правителем станет Мессия, а его законы будут полностью соответствовать Торе.

Конечно, предполагалась и особая мера присутствия Божия в Храме, и обновление с приходом Мессии союза-завета, но речь всё же шла о земном государстве, которое будет создано так, как создаются все государства мира сего. Прямой противоположностью такому представлению о Царстве были представления о нём, как о Царстве мистическом, существующем где-то в ином измерении бытия, путь в которое и откроит Своим избранным грядущий Мессия.

И если фарисеи и ревнители-зелоты видели в Царстве прежде всего земное государство, то, к примеру, ессеи считали его реальностью мистической. Иисус же, как видно, смотрит на дело совершенно иначе. Тот факт, что Царство «не от мира сего», вовсе не означает, что оно пребывает в каком-то ином измерении бытия. Оно здесь, рядом, только не каждый в состоянии его увидеть. Чтобы его увидеть, нужно здоровое, полноценное духовное зрение, которого падший человек изначально лишён.

Если же зрение его очистится и исправится, Царство станет для него такой же очевидной и несомненной реальностью, какой в нынешнем состоянии является для него непреображённый мир. Ведь Спаситель принёс в мир Царство не для того, чтобы оно оставалось для мира чем-то чуждым и иноприродным, а для того, чтобы его сила и дыхание преображали мир, обновляя его и делая частью Царства. С тем, чтобы в конце времён частью Царства стал бы весь наш мир, кроме того зла в нём, которое с жизнью Царства несовместимо.

Первые три стиха сегодняшнего евангельского чтения являются продолжением слов Христа об узнавании Бога. В предыдущем чтении Господь говорил, что ниневитяне и царица Савская будут осуждающим примером для людей: ниневитяне покаялись, узнав глас Всемогущего в обличениях пророка Ионы, а царица Савская познала Премудрость Его в мудрости Соломона. Господь говорил о том, что Его современникам и всем нам дается знамение Ионы пророка, возможность узнать Истину в словах Христа. Но люди ищут совсем других знамений, — несомненных чудес, которые нарушают свободу человека и унижают Бога. Однако не в обычае Господа оставлять обличение без наставления, и, продолжая, Он говорит сегодня о свете, который дан людям.

Он говорит, в сущности, о том, что именно замутненность нашего взора грехом и суетой лишает нас возможности видеть свет и погружает всего человека во мрак. Именно в результате греха знамение Ионы пророка не принимается нами, мы не узнаем голоса Божия в словах Христа, донесенных до нас Евангелием. Господь говорит об этом состоянии человека: «если [око твое] будет худо, то и тело твое будет темно». Напротив, если мы пытаемся освободиться от греха, делаем все, что в наших силах, и просим милости и помощи у Бога там, где не хватает наших сил, то у нас есть возможность увидеть Христа, узнать и полюбить Его, и тогда свет Божий осияет нас.

Не в обычае Господа оставлять обличение без наставления и Он говорит сегодня о свете, который дан людям. Он говорит, в сущности, о том, что именно замутненность нашего взора грехом и суетой лишают нас возможности видеть свет и погружают всего человека во мрак. Именно в результате греха знамение Ионы пророка не принимается нами, мы не узнаем голоса Божия в словах Христа, донесенных до нас Евангелием. Господь говорит об этом состоянии человека: «если [око твое] будет худо, то и тело твое будет темно». Напротив, если мы пытаемся освободиться от греха, делаем все, что в наших силах и просим милости и помощи у Бога там, где не хватает наших сил, то у нас есть возможность увидеть Христа, узнать и полюбить Его, и тогда свет Божий осияет нас.

К фарисеям и к «законникам» (учителям Торы) Иисус относился достаточно требовательно, осуждая многое в их жизни. Он, очевидно, осуждает прежде всего то искажение системы приоритетов духовной жизни, которое внешне проявляет себя в виде религиозного формализма. Конечно, и в самом по себе формализме ничего хорошего для духовной жизни нет: ведь он отвлекает от главного.

Но хуже другое: религиозный формализм представляет собой прекрасное обоснование для самоутверждения: ведь, исполняя все положенные формальности, исполняющий, как ему кажется, имеет полное право гордиться собой и своими достижениями в духовной жизни. А Иисус между тем напоминает слушающим Его людям о главном: о правосудии и о любви Божией. Казалось бы, правосудие и любовь — вещи, в известном смысле, прямо противоположные. Но при ближайшем рассмотрении связь между ними оказывается достаточно очевидной.

В самом деле, если следовать пророческой традиции (а именно пророки чаще и больше всего говорили о суде Божьем и о правосудии), правосудие можно и нужно связывать не только с судопроизводством, но и с принятием решения как таковым. Делая выбор и принимая решение в той или иной ситуации, оценивая свои или чужие поступки, человек, желающий следовать Торе, должен в первую очередь оценить свои и чужие поступки не предмет соответствия нормам и законам Торы, в частности, заповедям Декалога.

Правильная оценка своих и чужих поступков, а также ситуации в целом, правильный выбор и решимость ему следовать и составляют, собственно, основу нормальной повседневной духовной жизни. А религиозные формальности между тем нередко тут не только не помогают, но и прямо мешают, отвлекая внимание от главного и переключая его на второстепенное: вместо того, чтобы думать, соответствует ли тот или иной поступок или принятое решение заповеди Божией, религиозный формалист начинает думать, соответствует ли оно религиозным правилам. И от любви Божьей религиозный формализм отвлекает ничуть не меньше: ведь, исполнив положенные религиозные правила, исполнивший их начинает думать, что он больше уже никому и ничем не обязан.

А любовь между тем никогда не ограничивает себя рамками закона и обязанностей: любящий всегда готов сделать для любимого больше, чем обязан. И дело тут даже не в том, что религиозный формалист кому-то чего-то недодаёт, хотя, конечно, в действительности дело практически всегда обстоит именно так. Дело в том, что, оставаясь тем, что он есть, такой формалист и с Богом свои отношения строит так же, как с ближним. И готов получить от Него столько, сколько положено. А положенного любому из нас для спасения явно недостаточно, так что о спасении формалисту придётся забыть. И о Царстве тоже.

Какой-то неисповедимый страх закрадывается, когда думаешь об этом тексте и в то же время проецируешь его на современное положение вещей в мире. «Но Он сказал: и вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них». Дело даже не в том, что кто-то из наших духовников заставляет нас слишком сильно поститься, кто-то накладывает на нас слишком строгие епитимьи. Кажется, все это как раз совсем не признак сегодняшних дней. Может, где-то и есть без меры строгие батюшки… Но в целом, это совсем не в духе наших дней. Да любой нормальный священник понимает, что просто быть обыкновенным порядочным христианином на фоне нашего обезумевшего, развращенного, страшного века, уже вполне тяжелая задача, что уж говорить о подвигах аскезы среди мирян. Но кажется, это лишь какой-то самый прямой смысл сегодняшнего чтения, а есть в нем и более глубоко залегающие смысловые пласты. Сейчас эти слова Господа вызывают в нашей памяти и другие слова. «Будут отлучать вас от синагог; но приходит час, когда всякий, кто убьет вас, будет думать, что он приносит службу Богу» ( 16:2Ин 16:2,/a>). Сейчас сильная близость этих двух текстов. Почему он будет так думать, что он служит службу Богу? Почему некоторые «мусульмане» думают, что, убивая христиан, они служат службу Аллаху? Почему некоторые «христиане» думают, что, сбрасывая бомбы на мирных жителей Ирака, на детей и на женщин, они делают богоугодное, хорошее, доброе справедливое дело? Почему? А ответ на этот вопрос, как ни странно, лежит именно в тех словах, что говорит Иисусе сегодня. Мы послушны «законникам», они нами как ослами, на которых возлагают ношу, управляют, а мы их слушаемся. У нас даже слова есть такие «духовный лидер». Но думается, это оксюморон какой-то, бред, невозможное выражение. В принципе не может быть такого понятия – духовный лидер. В духе нами может управлять только Дух, а все остальное не в духе, а просто криминал, подсудное дело. Но ведь надо напрягаться, трудиться, читать, думать, молиться. А тут все просто: сказал мулла, что в Коране написано: а если встретишь неверного – удар мечем по шее (47-я сура, «Мухаммад»), значит, убивайте христиан. А оказывается, что на самом деле имеется в виду совсем другое, здесь речь идет о битве, но ведь это надо вникать смотреть разные переводы, просто целостное видение иметь и живое общение с Богом. А христиане слышат, как их детей убивают под крики «Аллах акбар» и начинают ненавидеть, а то и ведут себя так, что единственное слово, которое можно по отношению к ним употребить верующему человеку — это «неверный». И забывают, что Христос учит любви, а не ненависти, забывают, потому что не ко Христу обращаются, а к президентам, называющим себя верующими, к лидерам, одним словом к «законникам». Так и хочется сказать, люди, посмотрите повнимательнее на слова, которые говорит сегодня Господь: «что возлагаете на людей ноши неудобоносимые, а сами ни единым пальцем не дотрагиваетесь до этих нош». Разве мы ослы, чтобы на нас навьючивали?! Им-то горе, но мы-то не должны подставлять свои спины…

Как часто, встречаясь с обличительными речами Христа против фарисеев, мы молимся: Боже! благодарю Тебя, что я не таков как этот фарисей. (Лк 18: 11) Чем, конечно, тут же себя в него и превращаем. А чтобы не произошло с нами такой злой шутки, есть только один путь, воспринимать, как бы это ни было неприятно, каждое новое «горе вам» как обращенное лично к тебе. И если мы научимся вот так стоять перед обличительным судом Господа, каждый день стоять в своей покаянной молитве перед возможными обвинениями в фарисействе, то, значит, мы уже немного окрепли в духовной брани.

Потому что грех в чем-то уподобиться фарисею, быть может, самое неявное, но самое опасное, что может с нами произойти. Практически всякий внутренний, незаметный другим людям, грех – это грех фарисейства. Когда мы совершаем что-то явно плохое, это не так опасно, потому что люди вокруг нас могут нам помочь, указать на грех, помочь осознать его, показать путь как выбраться из него. А о грехе фарисейства, как мы условно это назовем, знаем только мы и Господь. Поэтому сражаемся против него мы в одиночку (только с Божьей помощью), в молитвенном предстоянии. Это и опаснее и труднее и встречается гораздо чаще. Тем более достойной эта задача предстает перед нами.

Какие мы все умные, правильные и проницательные, когда глядим на поступки других людей! Мы сразу видим, где они поступают не по разуму, не по совести, не по нравственным нормам. Куда это все девается, когда дело доходит до наших поступков? У нас сразу появляются разнообразные причины, обстоятельства, оправдания...

В послании к Римлянам Павел пишет: «Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и (сам) делая то же?» В Евангелии от Луки Господь обращается к «духовным лидерам» Израиля: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что вы — как гробы скрытые, над которыми люди ходят и не знают того». Тщетна наша попытка самооправдаться путем самопревозношения над теми, кого мы считаем грешнее нас. Нет лицеприятия у Бога, Он смотрит на нас не в сравнении друг с другом, а на самих по себе, Его шкала оценки не относительная, а абсолютная, и «плюсики» мы «зарабатываем» только тогда, когда мы водимы любовью Божией.

В фарисейской среде огромное внимание уделялось традиции, в частности, традиции религиозной. При этом, естественно, фарисейское братство опиралось на священные книги — Тору и Пророков (к пророческим, помимо нам знакомых, иудеи относят также Книгу Иисуса Навина, Книгу Судей, Книги Самуила — 1-2 Царств и Книги Царей — 3-4 Царств). Между тем, пророки весьма нелицеприятно отзывались о духовном состоянии современного им общества, за что нередко бывали преследуемы. Да и та священная история, которая изложена в книгах, нами, христианами, называемых обычно историческими, оценивает духовную ситуацию в допленном Израиле достаточно жёстко. И фарисеи с такой оценкой соглашались, относя её, впрочем, именно к допленному периоду.

Многое тут строилось на своего рода контрасте между допленной ситуацией и ситуацией послепленной вообще и современной (в смысле евангельских времён) в частности: предполагалось, что всякое отступничество, нарушение Торы, нечестие и всё прочее, за что Бог наказал народ в допленные времена, там, в допленных временах, и осталось. Теперь же (во времена земного служения Спасителя), как считалось, всё иначе, прежнему отступничеству и нарушениям Торы больше в еврейском обществе места нет, и теперь, как думали, допленные пророки, если бы могли взглянуть на народ, остались бы довольны. И внешне всё действительно обстояло именно таким образом: никакого язычества, никакого откровенного отступничества и даже никакого открытого нарушения Торы никто из евреев в эти времена себе, как правило, не позволял.

А гонимые прежде пророки теперь стали своего рода национальными героями, которых когда-то преследовали и даже убивали, теперь же почитали, украшая их гробницы и строя им памятники. Между тем, на самом деле ничего принципиально не изменилось: религиозная фарисейская среда оставалась так же мало восприимчивой к живому Откровению, как и то полуязыческое окружение, с которым приходилось иметь дело допленным пророкам. Она всё так же сопротивлялась Божьим планам и Божьему действию, хотя внешне и иначе, чем допленное еврейство.

И на носителей живого Откровения она реагировала не менее жёстко — земной путь Иоанна Крестителя, к примеру, как и Самого Спасителя, тому яркое подтверждение. Оттого и говорит Иисус «горе» довольным собой и внешне благочестивым фарисеям: они ведь не выступают против древних пророков не потому, что осмыслили и осознали их проповедь, а просто потому, что теперь, став частью традиции, она перестала во многом быть живой, а значит, перестала быть и опасной для их религии.

Любое же Откровение, которое представляло для них в этом отношении хоть какую-то опасность, отвергалось так же и даже ещё жёстче, чем в допленные времена. А значит, и к Царству вполне и глубоко религиозные фарисеи были не ближе, чем их полуязыческие предки, и гордиться им было нечем, кроме украшенных гробниц. Но ни гробницы, ни памятники к Богу не приближают.

Того, Кто мог открыть им Царство, большинство фарисеев отвергало так же, как их предки тех пророков, которых те же фарисеи (по крайней мере, на словах) почитали. История повторялась — несколько иначе по форме, но совершенно так же по сути. История, закончившаяся вавилонским разгромом тогда и ведшая народ к катастрофе 70 г. теперь. Поэтому «увы» Спасителя прозвучало очень своевременно. Вот только услышали Его, к сожалению, очень немногие. И тогда история древней Иудеи закончилась так, как закончилась. Отвержение Мессии и Царства ведь — всегда путь к катастрофе. Как и отвержение Бога.

Именно фарисеи и книжники, те, для кого все отношения с Богом сводились к исполнению заповедей и выведенных из них многочисленных правил и установлений, вызывали наибольшее негодование Христа. В таком законническом подходе Бог Сущий, Бог Живой становится лишним: достаточно, чтобы Он когда-то дал Свой закон, а потом уже может и не появляться. В этом случае отказавшийся от прямой связи с Богом человек становится самовольным интерпретатором Божиих заповедей, постепенно подменяя Закон Божий заповедями человеческими (ср. Мк. 7:6-8) и считая их исполнение путем спасения. Все это совершенно противоположно Божиему замыслу об отношениях между Ним и человеком, ради совершения которого Христос и пришел в этот мир. Но особый гнев Иисуса обрушивался на законников не за то, что они сами шли путем самооправдания, ведущим в погибель, но за то, что они делали себя духовными авторитетами Израиля, объявляя свой путь путем праведности и спасения, уча других подражать им и тем самым удаляться от Бога.

Не стоит думать, что законничество умерло вместе с современными Иисусу фарисеями и книжниками. С соблазном законничества всей своей проповедью борется и апостол Павел, потому что этот «вирус» очень быстро проник в новорожденную Церковь. И сейчас — в любой конфессии, в любой христианской общине — мы встречаем те же претензии на «ключ разумения», ту же подмену живых отношений с Богом в русле живого потока церковной традиции — бездумным исполнением правил и обычаев, накопленных той или иной деноминацией в ходе ее длинной или короткой истории. Давайте попробуем, не нарушая этих правил, сохраняя согласие в своей Церкви, в то же самое время искать большего — той встречи со Христом и того наполнения Духом Святым, которые сделают нас несущими в своих сердцах любовь к Богу и к людям.

Слова обличения, которые Господь обращает к книжникам, фарисеям и законникам, в большой степени относятся к религиозной психологии падшего человека вообще. Они актуальны отнюдь не только в Палестине начала первого века. В немногих словах сегодняшнего евангельского отрывка Господь указывает на главное, что каждый из нас в той или иной степени знает на собственном опыте. Это стремление к почету и одобрению от окружающих, которое является искажением желания быть праведным перед Богом. Это стремление регламентировать всю жизнь, являющееся искажением послушания воле Творца, возникающим, когда ты не слышишь голоса Его. Это обида на обличение, возникающая, когда ты всю ценность своего бытия полагаешь в своих аскетических достижениях, а не в любви Христа.

В конечном итоге все эти малоприятные вещи возникают оттого, что страшно полагаться на суд и любовь Божью, с которых начинает свое обличение Христос. Видимо, человеческое сердце сотворено нуждающимся в опоре, и наша личность распадается, не находя ее. Но ты можешь искать эту опору в суде и любви Божьей или в любых иных вещах, которые постигаются твоим чувственным опытом. Однако самое важное в словах Христа иное, самое важное в том, что Ему не безразлична судьба обличаемых Им людей и в словах Его слышна глубокая скорбь. Для нас, обличаемых Им, это означает, что мы можем надеяться на Его помощь в исцелении, в том, чтобы встать пред Ним в истине.

Когда Христос говорит: «Горе вам..», - так и тянет сказать, что эти слова обращены, конечно, к его непосредственным слушателям. Однако всегда и во все времена слова Его обращены к нам самим и только к нам. Конечно, приятно думать, что к нам относятся слова про любовь Бога к миру, а вот слышать обличение никому не нравится. И тем не менее, внутри каждого из нас живет тот самый законник, который все время стремится присвоить «ключ разумения». Мы можем на словах признавать право другого на иной взгляд, на другой способ исповедования Бога, на непохожий на нас стиль мышления, но где-то внутри всегда вещает тихий, но внятный голосок: «Но я-то знаю, что на самом деле они все не правы. Ведь только я знаю, как правильно. Происхождение этого голоса оставим вне сферы размышления, одно ясно — он присущ человеку вообще. Иногда этот голос нравится нам настолько, что мы даем ему право говорить вслух. И это гораздо страшнее, чем любое неисполнение закона.

Потому что вся суть Нового Завета, вся суть Благой Вести — в смене Закона на Благодать. Господь предлагает нам совсем другой способ видеть мир и жить в нем — любить брата своего до смерти, до креста, плакать и радоваться вместе с ним. Только так, а не через исполнение обрядов, постов и внутрицерковных правил, мы можем быть с Богом, на одной стороне с Ним. А если мы стоим перед Богом, разве не все мы неправы в равной степени? Но к счастью, любовь Его к нам вовсе не нашей праведностью и не нашим разумением определяется.

Что, интересно, означают слова Спасителя об убитых пророках, которым потомки убийц ставят памятники? Почему Он так уверен, что, окажись современники Его земной жизни на месте своих отцов, они бы сделали то же самое? Означает ли это, что в жизни народа Божия за прошедшие после смерти пророков столетия ничего не изменилось? Наверное, всё-таки нет: ведь изменилось многое, и кое-что можно считать с духовной точки зрения чрезвычайно важным. Каждому, кто читал Библию, хорошо известно, например, как часто пророки (прежде всего, допленной поры) обличали народ за отступничество, за поклонение языческим богам и за участие в языческих культах и обрядах.

Между тем, Иисус, обличающий Своих современников во многом, в этом, однако, их не упрекает. Как видно, с язычеством в еврейской среде во время плена было покончено раз и навсегда, что можно считать несомненным успехом в духовной жизни народа-общины. Но помимо язычества были в этой жизни и другие проблемы, проблемы, порождённые самой религией, которая во все времена была явлением духовно неоднозначным. В самом деле, в религии с самого её зарождения было, с одной стороны, богоискательство, искры откровения Божия, а с другой — ритуализм и даже магизм, привнесённые туда ментальностью и поведенческими моделями падшего человека.

Впоследствии именно религия даёт народу Божию те формы, в которые воплощается полученное им откровение. Но она же становится источником множества проблем, связанных прежде всего с тем, что всякая религия по природе своей тотальна, что она всегда требует себе человека целиком, определяя его духовную жизнь и его жизнь вообще вплоть до самых последних и малозначащих деталей. И всё, что не вмещается в рамки его религии, человек воспринимает как угрозу своей, выражаясь современным языком, религиозной идентичности, а значит, как угрозу своему духовному и психологическому, а нередко и физическому, существованию.

Но откровение, заимствуя у религии её язык, тем не менее никогда не вмещалось целиком в религиозные рамки. А потому всякий до конца и последовательно религиозный человек любому новому, живому откровению оказывается враждебен: ведь он воспринимает его как угрозу для своей религии. Так смотрели на пророков их современники, так же смотрели современники земного служения Спасителя не Него и на Царство. Для человека, до конца и последовательно религиозного, безопасно лишь прошлое откровение, уже вписанное религиозной традицией в свои рамки.

Выразителям такого «традиционного» откровения можно даже поставить памятник: ведь в том, что нынешняя религиозная традиция существует в своём настоящем виде, есть и их заслуга. Но откровение нынешнее, в традицию не вписывающееся, остаётся для религиозного человека столь же враждебным, сколь враждебным было для его предшественников откровение, им самим уже воспринимаемое как часть традиции. И религиозный человек, вроде бы почитающий пророков, вполне может схватиться за камни, если кто-нибудь, подобный им, появится перед ним воочию.

Ключевое слово, которое кроется за читаемым нами сегодня разговором Христа с фарисеями, — «и все». Вот что наиболее привлекательно в законничестве: его ограниченность. Законничество учит, что нужно исполнить в деталях известный со времен Моисея набор заповедей — и все. И больше ничего не требуется. Остается лишь расписаться в получении райских благ. Собственно, участие Бога во всем этом не нужно и не предполагается: Он обязан «выплатить» причитающееся спасение тем, кто соответствует известным условиям, происхождение которых мы сами приписали Богу. И, в силу удивительного удобства, законничество отнюдь не ограничено рамками иудейства, это духовная болезнь всего человечества. Не зря Господь Иисус Христос призывает Своих учеников беречься этой закваски.

Когда люди подобным образом относятся к работодателю, мы называем это «итальянской забастовкой» (не знаю, почему именно итальянской?). И все мы знаем, что при итальянской забастовке, когда ты строго исполняешь инструкции, ни на шаг от них не отступаешь — и ничего вне рамок должностных инструкций не делаешь, то работа любого учреждения полностью останавливается. Даже простая «служебная» жизнь несравненно богаче любого набора правил. Кроме того, практика показывает, что в ходе итальянской забастовки тебя и работодателя разделяет глухая и непроходимая стена. В сущности, законничество — итальянская забастовка против Бога.

Напротив, ключевое слово для того пути, к которому призывает нас Христос — «вместе». Вместе с Богом в водовороте жизни, где новое и непредвиденное возникает на каждом шагу. Вместе с Богом, когда единственная твердая «инструкция» — всегда быть вместе с Ним. Господь Иисус вспоминает в сегодняшнем отрывке пророков, которых уничтожало законничество, не случайно. Вся проповедь их — призыв быть вместе с Богом каждую минуту. Вся суть пророческого провозвестия сводится к тому, что единственная цель нашей жизни — Бог. Ничего иного нам не суждено получить в награду, но может ли быть награда больше этой?

И пророки, предваряя Господа Иисуса, говорят, что для того, чтобы быть с Богом вместе, надо очень немного: участвовать в Его любви, которой Он любит наших ближних. В большинстве случаев это малозаметно для окружающих, и потому не приносит почета, «председания в синагогах», по выражению Христа. Да и Бог дает нам не Свои похвалы, а Самого Себя. Выбор между путем Христа и законничеством, таким образом, оказывается выбором между Самим Непостижимым и тем, что можно от Него получить.