Мысли вслух на Мф 23:13-39

Самое страшное, что чем выше призвание человека, тем трагичнее и больнее его отпадение, его неверие. Фарисеи были религиозными наставниками Божьего народа, хранителями предания, закона, Писания. Иерусалим — «город великого Царя», но именно там погибает Христос. Иудеи — избранный народ, «свои Богу», но — «к своим пришел и свои Его не приняли». Мы, христиане — тоже богоизбранный народ, дети Авраама по вере, хранители евангельского Предания. Поэтому, мы тоже ходим по краю пропасти, мы тоже — в группе риска. В любой момент наше благочестие может превратиться в лицемерие, убежденность в вере — в сознание собственной правоты, уважение к традициям — в законничество. Как избежать «закваски фарисейской», но при этом остаться Божьим народом? Как сохранить верность Евангелию, но не потерять Христа?

Сегодняшнее чтение подводит итог всем спорам между Иисусом и фарисеями. Споры эти касались самых различных вопросов, но, как выясняется, речь во всех случаях шла о смысле духовной жизни. И главным в Законе оказывается «суд, милость и вера» (ст. 23). Не случайно Иисус говорит здесь о суде, о милости (соответствующее греческое слово, впрочем, точнее было бы перевести как «милосердие») и о вере. Ведь именно о милосердии и о верности Богу (а в еврейской Библии понятия «вера», «истина» и «верность» обозначаются одним словом) как об основе богопознания говорили пророки. Иисус здесь лишь напоминает Своим слушателям о том, о чём они должны были бы помнить, но, как видно, забыли.

Впрочем, Иисус отнюдь не осуждает фарисеев за внешнее соблюдение Закона, например, за десятину, которую они, очевидно, платили очень аккуратно, Он лишь правильно расставляет приоритеты с тем, чтобы второстепенное не заслоняло главного. Ведь и милосердие, и вера, без которых не может быть правильного суда, возможны лишь тогда, когда есть живые, реальные отношения с Богом, а вот заплатить десятину можно, даже не имея таких отношений, следуя, к примеру, устоявшейся традиции или из соображений религиозной дисциплины. Но такое формальное исполнение религиозных обязанностей отнюдь не приближает человека к Богу. Более того, оно может даже исказить основополагающие представления о духовной жизни, и тогда второстепенное легко может показаться главным, как и случилось с религиозными формалистами (ст. 16 – 22).

Очевидно, именно это имеет в виду Иисус, говоря, что такие формалисты и сами не идут в Царство, и другим мешают (ст. 13). И дело здесь не только в том, что, формально соблюдая Закон, они нередко забывают о милосердии к тем, к кому Закон требует относиться милосердно, как, например, к вдовам (ст. 14). Дело в том, что при таком подходе к духовной жизни, когда она ограничивается лишь формальным исполнением религиозных обязанностей, человек меняется внешне, ничуть не меняясь по существу (ст. 25–28), ведь внешняя религиозность может в лучшем случае изменить привычки и психику человека, не затрагивая его духовного «я». И всякая попытка обращения к сердцу человека тогда вызывает лишь раздражение самодовольной натуры, гордящейся своей «праведностью». Так было всегда, и не случайно Иисус видит в почитании такими «праведниками» пророков и подлинных праведников древности лишь лицемерие (ст. 29 – 32): Он прекрасно понимает, что, будь эти пророки и праведники живы, никакого почитания от своих мнимых «почитателей» они бы не заслужили, и те поступили бы с ними так же, как поступили с ними при жизни их современники.

Время и история не меняют людей, их меняет лишь действие духа Божия, и только тогда, когда они сами этого хотят и на это соглашаются. Но такое, увы, мало свойственно падшей человеческой природе, и потому крестная смерть Спасителя становится неизбежной.

Ритмично падают суровые слова, обличающие книжников и фарисеев в лицемерии, безумии и слепоте. Те, кому было дано служить Богу и Его высшей правде не только не справились со своим служением, но и соблазнились использовать своё положение в корыстных целях. И потому спрос с них строже, чем с “обычных” грешников.

Очень бы хотелось эти слова, обращённые к интеллектуальной элите древнего Израиля, к ней одной и отнести. Но так не получится. Тот, Кто предупреждал нас остерегаться закваски фарисейской и саддукейской, произнося это обличение сквозь века и нас предупредил об ответственности за результаты нашего служения.

Легче всего в таком случае начать вспоминать, как кто-то из христиан совершал действия, соответствующие перечисленным Христом. Подобный “разбор полётов” необходим, но в первую очередь всё здесь сказанное следует считать предупреждением нам самим. Поэтому постараемся вспомнить, не случалось ли и нам заботиться о внешней благопристойности больше, чем о реальном преодолении греховных наклонностей.

Иначе мы и сами станем подобны крашеным гробам, вдобавок выискивающим чужую нечистоту.

Сегодняшние горькие слова Христа о книжниках и фарисеях, забаррикадировавших вход в Царство Небесное своими религиозными стереотипами, следует рассматривать параллельно со словами Всемогущего «Не сотвори себе кумира». Увы, человек обладает пугающей способностью делать идолов из всего. Ведь все то, что так важно для книжников и фарисеев, — объективно хорошие вещи. И молиться жизненно необходимо, и проповедовать, и храм беречь... Но все это может быть формами, в которых выражается любовь к Богу, а может быть средством отгородиться от Бога. Слово «лицемерие» в греческом означает в первую очередь притворство. Вот что важно понимать: мы может притвориться любящими Бога, но обмануть нам удастся лишь самих себя, но не Всевидящего.

Эти слова Христа приведены в Евангелии не только и не столько для того, чтобы осудить наше лицемерие. Просто коль скоро Бог видит нас в истине, лицемерие оказывается бессмысленным и тем самым есть надежда, что Он поможет нам избавляться от него.

Как видно, оценка Иисусом фарисеев со всеми их делами и со всей их активностью оказывалась порой довольно жёсткой. Что же вызывало у Него наибольшее осуждение? На первый взгляд, речь идёт о вещах достаточно разнообразных. Тут и нарушение элементарных нравственных норм под прикрытием закона, и клятвы, формально разрешённые, а фактически нарушающие Тору, и распространение своей религии, которое, по слову Спасителя, к Царству не приближает. Что же общего между всем этим? В сущности, только одно: подмена содержания формой. Собственно, формализация религиозной жизни — главное, в чём Иисус упрекает фарисеев. Конечно, любая религия склонна к формализации, но если религия рождается на основе полученного от Бога откровения, как это имело место в случае яхвизма и выросшего в его лоне иудаизма, внутри неё всегда есть некий духовный потенциал, который позволяет такой формализации противостоять. Другое дело, что использовать его порой довольно хлопотно, формальная религиозность вызывает обычно меньше внешних проблем, и противостоять ей решается далеко не каждый. Иисус же упрекает фарисеев именно за то, что они этого не делали. Конечно, Царство, которое Он принёс в мир, не вмещается ни в какие религиозные рамки, даже если религиозность, в рамки которой его пытаются вместить, оказывается живой и искренней. Но в этом случае у носителя такой религиозности всё же появляется возможность использовать её, как своеобразный духовный трамплин для прыжка в Царство. А вот о религиозности, в которой преобладает формализм, такого не скажешь: она на пути к Царству может оказаться лишь тормозом. Между тем, как видно, в фарисейском братстве в евангельские времена религиозного формализма было уже более, чем достаточно: братское движение к этому времени насчитывало уже более столетия, и тенденция к формализации религиозной жизни в нём если не возобладала, то, во всяком случае, была очень заметной. И всё же Иисус даже на этом фоне не отвергает всю фарисейскую традицию разом, обращая внимание лишь на вполне конкретные её формы и проявления, никак не совместимые с Царством. Ведь Он знает, что в Царство могут войти и религиозные люди тоже. Если, конечно, они не поставят свою религию впереди Царства.

Обличительные речи против фарисеев и учителей Закона должны быть в нашем понимании уподоблены скорее дорожным знакам, указывающим о том, что за этим поворотом обрыв, а здесь возможен гололед. Иными словами должны служить для нас скорее сигналом об опасности для нашей духовной жизни, нежели поводом к тому, чтобы разделить гнев Спасителя простив тех или иных людей. Слово «фарисей» в русском языке лишилось всех положительных коннотаций, оставшись с одними лишь отрицательными. А между тем это были очень образованные люди, многие из которых были учениками Иисуса. Мы не должны забывать об этом.

В этом отрывке Христос говорит о тех, для кого храм важнее Бога. И ведь это так часто случается у нас. Как часто люди, воспитанием наделенные тончайшим эстетическим чувством, в своей воцерковленности питаются лишь красотой обряда. И как часто люди идут в храм только за общением, спасающим от одиночества мегаполиса, и вообще любого одиночества, забывая, что Церкви важнее всего Бог.

Горькие слова, которые мы читаем сегодня, Господь Иисус Христос говорит не столько фарисеям как группировке, сколько вообще религиозному лицемерию. Лишь впоследствии, в результате распространения Евангелия, слово «фарисеи» стало нарицательным для обозначения такого лицемерного подхода к отношениям с Богом.

Насколько можно судить по словам Евангелия, это лицемерие является едва ли не самой безнадежной с религиозной точки зрения вещью, потому что оно делает людей полностью закрытыми от Бога. Бог — Сама Правда и Сама Реальность, но Он — жив, и потому Ему не находится места в лицемерной «духовности».

В чем же заключается лицемерие фарисеев? Скорее всего, кратко это можно определить следующим образом. Судя по тому, что говорит им Господь Иисус, все дело в том, что они обращают всю духовную жизнь на себя, целью всех их поступков и слов является решение своих задач, а не Сам Бог. От Живого Бога лицемер уворачивается всеми силами, потому что встреча с Ним вынудит его как-то соотносить свою жизнь с Богом, строить ее по Его, а не по своей воле. И самое страшное, что лицемерие оказалось свойственно не кому-нибудь, а религиозным вождям народа.

Огненная бичующая проповедь Христа адресованна книжникам и фарисеям. Практически монополизировав интерпретацию Писания, эти люди превратили живое слово Божие в жесткий набор правил, который сами же и не исполняли. Кроме того, за этим частоколом того, что Иисус называет "заповедь на заповедь", становятся почти не видны основные заповеди, данные Моисею, те заповеди, в которых Бог явил Свою любовь и заботу о людях народа Божиего. Тем самым, люди, воспитывавшиеся в учении книжников и фарисеев, не получали доступа к самому главному - к Богу любящему и милосердному, и врата Царства для них оказывались закрытыми. Не случайно Иисус так остерегал Своих учеников против закваски фарисейской. Но разве мы можем сказать, что мы совсем от нее чисты? Слышим ли мы голос Христа, восклицающего "Горе вам!"?

Обличая лицемерие книжников и фарисеев, Господь Иисус высказывает несколько очень нужных для всех нас принципов духовной жизни. Во-первых, в законе, исполнению которого посвящена львиная доля духовных усилий большинства тех, кто ответственно подходит к своей жизни, судьбе и поступкам, в этом законе (а он ведь очень большой) есть важнейшее — суд, милость и вера.

Во-вторых, понятие нечистоты (очень существенное в Ветхом Завете) Господь самым категорическим образом относит прежде всего к внутреннему миру человека. Судя по Его словам, которые донесли до нас евангелисты, без внутренней чистоты внешнее исполнение положений закона теряет всякий смысл. И в-третьих, то, что, возможно, труднее всего для нас: не «или-или», а «и-и» — не или десятина, или милость, не или внешняя чистота, или внутренняя, а «сие надлежало делать, и того не оставлять». При этом ведь 50% внешней чистоты и 50% внутренней не дают в сумме 100% чистоты. Как нам с этим справиться? Вспомним же: «все возможно Богу».

Говоря о религиозности фарисеев, Иисус указывает им на то главное в Торе, о чём они забыли: суд, милосердие («милость») и верность («веру»). Нетрудно догадаться, что, упоминая милосердие и верность, Иисус обращается к пророческой традиции: ведь впервые словосочетание «милосердие и верность» появляется в проповедях допленного пророка Осии (в Синодальном переводе используется выражение «милость и истина»). Осия именно милосердие и верность считал основой всех отношений человека с Богом, и Иисус, как видно, его поддерживает. О чём же идёт речь? Под милосердием (имея в виду соответствующее еврейское слово) авторы библейских книг всегда понимали готовность сделать для другого больше, чем тот заслуживает, и больше того, к чему обязывает, например, закон или договор. Неудивительно, что Осия только с милосердием Бога и связывает возможность хоть какого-то будущего для народа Божия: ведь ко времени его жизни и проповеди Израиль успел уже нарушить все пункты договора, заключённого на Синае, и теперь оставалось лишь надеяться, что Бог всё же даст Своему народу новый шанс, которого он ни по каким законам не заслуживает. А надежду на такое развитие событий могла дать лишь верность — как верность Бога однажды заключённому союзу, которому Он не изменит, несмотря ни на что, так и верность народа Богу, безусловная и абсолютная, такая, при которой неуместны расчёты и упоминания о каких бы то ни было правах. И если так было в истории народа Божия, то тем более всё сказанное Осией было верно применительно к Царству, которого никто не заслужил и никто не мог бы заработать никакими силами. Суд же, о котором говорит Иисус, был связан с тем, для чего, собственно, и была дана народу Тора: для различения добра и зла, для понимания того, что Богу угодно, а что противно. Между тем, религиозный формализм нередко приводил к тому, что Тору использовали для осуждения грешника, а не для оценки совершённого им греховного поступка. Да и о милосердии и верности тоже при этом забывали: ведь определяемые ими отношения отличаются как раз тем, что их невозможно формализовать, невозможно точно рассчитать, кто, кому и сколько должен. И только так, собственно, можно было рассчитывать на Царство: ведь любой из нас сможет получить его лишь в том случае, если Тот, Кто принёс его в мир, сделает нам щедрый подарок. Настолько щедрый, что ни по каким земным меркам мы не могли бы рассчитывать ни на что подобное.

«Господи! Возлюбил я обитель дома Твоего и места жилища славы Твоей», - поет царь Давид (25:8). Это удивительное чувство трепета («со страхом Божиим входящих в онь») знакомо нам всем. И помыслить здесь какую бы то ни было ложь, актерство безумно больно. Гораздо больнее было Христу, и именно поэтому Он обрушивается с семикратным «горе вам» к виновникам подобной боли. Потому что «тот, кто клянется Храмом, клянется и Тем, Кто живет в нем». И еще «кто клянется небом, клянется престолом Бога». Вот об этом мы часто забываем. Что небо, все, что окружает нас, природа, деревья, цветы, камни, дорога – все это престол Бога. Мы часто стремимся в храм, на литургию, это хорошо, но когда нет такой возможности, мы должны оглянутся вокруг себя и произнести что-то вроде «Мессы над миром» Тейяра де Шардена. Или попытаться вспомнить гимн брату солнцу св. Франциска Ассизского, в которой он солнце, луну, звезды, ветер, огонь, воду называет братьями и сестрами.

«Вы запираете от людей Царство Небес и сами не входите, и тех, кто хочет войти, не впускаете». Один современный исследователь пишет, что в Талмуде есть замечательная мысль о том, что тот, кто обладает знанием, но не имеет страха перед Небом, подобен хранителю сокровищницы, которому были вручены ключи от внутренних покоев, но не от наружной двери.

Иисус продолжает Свое обличение лицемерия книжников и фарисеев и при этом высказывает несколько очень нужных для всех нас принципов: во-первых, в законе (а он ведь очень большой) есть важнейшее — суд, милость и вера. Во-вторых, понятие нечистоты (очень существенное в Ветхом Завете) прежде всего должно быть отнесено к внутреннему миру человека. И в-третьих, то, что, возможно, труднее всего для нас: не «или-или», а «и-и» — не или десятина, или милость, не или внешняя чистота или внутренняя, а «сие надлежало делать, и того не оставлять». При этом ведь 50% внешней чистоты и 50% внутренней не дают в сумме 100% чистоты. Как нам с этим справиться? Вспомним же «все возможно Богу».

В этом фрагменте самым определенным образом говорится о том, что в русском языке стало связываться с термином «фарисейство» - показное благочестие снаружи и совершенное разложение внутри, в сути. «Вы как побеленные гробницы…» Такое может произойти только с человеком, который не знает Бога, Который видит не только внешнее вместе с людьми, но внутреннее, недоступное взору людей. Суровые слова Христа не утратили актуальности за прошедшие два тысячелетия. Более того, сегодня для нас очевидно, что фарисейство – это не свойство определенной религии и эпохи; оно возникает вновь и вновь, даже в самом христианстве. Следовательно, причины этого явления следует скорее связывать с особенностями характера, особенностями религиозной психологии людей. Именно поэтому то, что говорит Христос, обращено на все времена к этой внешней, показной форме отношений с Богом, в которой, в сущности, как раз отношениям-то и нет места.

С каждым новым словом все суровее становится обличение книжников и фарисеев, и вот уже Христос упрекает их не только в лицемерии и греховности, Он обвиняет религиозных вождей народа в противлении Богу. Всякий грех уводит от Бога, но здесь грех усугубляется нежеланием приносить покаяние, и вражда с Богом становится сознательным противлением Его воле.

Нежелание приносить покаяние может прикрываться псевдоблагочестивым самообманом, когда не хочется не то что признаваться в собственных грехах, но и видеть их, а при этом очень хочется выглядеть респектабельно. Раз так, то очень удобным способом красоваться своей мнимой праведностью становится обличение чужих грехов и внешнее почитание праведников прежних лет.

Но Христос видит глубже и прямо показывает нам, что и сами давние преступления, и сегодняшнее их громогласное осуждение могут быть звеньями одной и той же цепи. Как часто Его слова о гробницах пророков и памятниках праведников вспоминались в последние годы, когда имена замученных поминались всуе, а их памятью спекулировали. Если нет настоящего покаяния, а есть его подмена внешними формами, значит, всегда есть опасность, что при изменении конъюнктуры новые фарисеи опять будут готовы стать гонителями.

Сказанные Иисусом слова оставляют впечатление грядущего на Иерусалим Суда и расплаты за всё зло, которое творилось на его улицах на протяжении столетий. Конечно, можно было бы сказать, что приход Мессии и знаменует начало Суда, и это было бы верно. Но есть здесь нечто, не укладывающееся в рамки традиционных для тех времён мессианских представлений. И прежде всего бросается в глаза то, что Иисус связывает осуждение города, прежде всего, с отвержением Его Самого как Мессии. Тут уже не Бог наказывает Иерусалим, а сам Иерусалим наказывает себя, отвергая собственное спасение. А связано это отвержение, как видно, всё с той же религиозностью, которая мешала столь многим фарисеям увидеть в Иисусе Мессию и войти в Царство. А она, похоже, не меняется на протяжении столетий, прекрасно при том приспосабливаясь к новым реалиям и включая в свою традицию даже то, на что не имеет никакого морального права. Символом такого приспособленчества становятся для Иисуса надгробные памятники пророкам: когда-то их убили предшественники («отцы») тех, кто теперь ставит им памятники и чтит их гробницы. Конечно, история знает немало подобных примеров: современники нечасто оценивают великих людей сообразно их величию, особенно, когда дело касается духовной жизни. Но дело, как видно, не в позднем признании как таковом, а в его причинах. Причины же на протяжении столетий не меняются, оставаясь теми же самыми: формальная, законническая или обрядовая религиозность, которой враждебно любое откровение, хоть как-то грозящее нарушить целостность её религиозной системы. И Иисус, разумеется, прекрасно понимает, что нынешние фарисеи, отвергающие Его, точно так же отвергли бы и пророков, которым ставят памятники, если бы те появились перед ними вживую. Так же, как, разумеется, понимает Он и то, что путь, ведущий Его на крест, проложен для Него теми же силами, которые привели к гибели пророков, в своё время свидетельствовавших о том самом Царстве, которое Он теперь принёс в мир.

Мы привыкли к утверждению, что дети не несут ответственности за своих родителей. Нам кажется это правильным, ведь как могут быть виноваты те, кто содеянного не совершал. Однако здесь Господь говорит: «на вас падет кара за кровь всех праведников, пролитую на земле от сотворения мира: от невинного Авеля до Захарии, сына Берахии, которого вы убили между жертвенником и святилищем», что означает как раз обратное. Как понять такую справедливость? В учениях отцов Церкви постепенно сложилось представление о наследовании первородного греха (самого греха по мысли блаженного Августина, оказавшего влияние на западное богословие, и последствий греха, как, например, тленности по мысли восточных отцов). Мы понимаем, что был только Один Человек, который был абсолютно безгрешен, это Иисус. А мы неизбежно грешим и своими грехами соучаствуем в грехе Адама, разделяем его судьбу, в этом веке каждый новый человек на земле должен разделить судьбу Адама.

Среди ученых не прекращается спор о том, кто был Захария сын Берахии, о котором идет здесь речь. Библия упоминает свыше тридцати человек, носивших такое имя, но их отцов звали иначе. Главное, что мы должны понять, ему выпало быть далеко не последним в этом трагическом списке.

В сегодняшнем отрывке приведено одно из самых трогательных сравнений. Господь уподобляется птице, собирающей под свои крылья птенцов. Это сравнение идет еще из Ветхого Завета. В самом начале книги Бытия при описании того, как Дух Божий носился над водою, употреблен глагол, описывающий парение птицы над гнездом. Или, например, в 62 псалме: в тени крыл Твоих я возрадуюсь. Метафора любви Божьей к человеку и человеческой к Богу, которой Он ждет. Но на каком страшном фоне звучит она в этом тексте. «Иерусалим! Иерусалим, убивающий пророков и побивающий камнями тех, кто послан к нему!» Люди на любовь Божию отвечают злобой и убийствами.

Как понимать слова Спасителя о доме, который теперь остаётся пустым? Судя по контексту, Он имеет в виду события 70 г. н.э., которые Он предвидел, когда после организованного, в первую очередь, зелотами антиримского восстания римляне, подавив его, до основания разрушат Иерусалим и Храм. В таком случае слова Христа можно и нужно понимать, в первую очередь, буквально: город и Храм (вернее, то, что от них останется, а останется очень немного) после страшного разгрома действительно опустеют.

Есть, однако, в словах Спасителя и второй, более глубокий смысл. Он ведь лучше кого бы то ни было другого понимает, что события 70 г. станут следствием того духовного выбора, который народ делает во время Его земного служения. Его, разумеется, не радует ни сам этот выбор, ни катастрофа, которая станет его следствием, но Он знает, что поделать тут ничего нельзя: и народ в целом, и каждый конкретный человек свободен в своём выборе, силой тут никого ни к чему принудить невозможно.

Он принёс в мир Царство, которое могло стать достоянием всего народа в целом, но на которое обратила внимание лишь меньшая его часть; спасение в ближайшей перспективе для еврейского народа теперь неизбежно оказывалось уделом не большинства, а меньшинства.

В этом трагизм земного служения Спасителя, Который даже не мог во всеуслышание назвать Себя Мессией, Которым Он действительно является, не потому, что Ему не поверили бы, а потому, что, наоборот, поверили и тут же постарались бы поставить во главе очередного мессианского движения, перерастающего в антиримское восстание.

Его хотели видеть не таким Мессией, каким Он был на самом деле, а таким, который бы удовлетворил ожиданиям разгорячённой религиозно-политическими лозунгами толпы. Толпа же всегда агрессивна, она ненавидит тех, кто отказывается следовать её лозунгам и соответствовать её ожиданиям, и ненавидит тем больше, чем большими были связанные с потенциальным лидером ожидания. Мессия отвергается, а на Его место приходят те, кого Сам Он называет хищными волками, которым овцы интересны исключительно как пища.

И дом пустеет: Храм, который, по свидетельству пророков, должен был встретить Мессию, вместо отвергнутого Мессии впускает в себя римских солдат, которые не оставят от него камня на камне. Такова цена предложенного и отвергнутого Царства, цена отвергнутого спасения, равная гибели.