Мысли вслух на Рим 1:28

Очень полезно иногда вдумываться в каждое слово, которое встречаешь в Писании. Искать смысл, думать, почему сказано именно так, а не иначе, вникать в логику хода мыслей. Ведь, если читать текст просто так, стараясь ухватить только общий смысл, не вчитываясь в детали, то какой-то очень важный смысл можно упустить. И все то, что могло бы проступить и сделать этот текст объемным, ускользает. В сегодняшнем отрывке апостол Павел продолжает перечислять всевозможные злодеяния, в которые пускается человек, не заботящийся «иметь Бога в разуме» (Рим. 1:28). И уже этого списка довольно, чтобы каждый мог найти в себе что-то, с чем стоит пойти на исповедь. Взять хотя бы «нелюбовны» — ну кто может с чистой совестью сказать, что он умеет любить и преисполнен любви? Да нет таких, любить из людей по-настоящему и всегда умел только Один. Даже у самых святых людей всегда было всегда чувство собственной греховности — им ли с их любовью к Богу не видеть в себе все, что Ему «противно»? Так что нам и сам список уже дает почву к размышлениям. Но! Этого мало. Дальше Павел настойчиво напоминает, что этот список — не мерило для проверки других людей на греховность. Это лично к каждому. И вот та самая деталь, которая может ускользнуть при беглом чтении: Павел приравнивает к наказанию за сам грех наказание за осуждение совершающего такой грех. Если задуматься, то может получиться, что за каждым из нас тянется очень длинный список грехов - список всего того, за что мы осуждали других. И в этом мы становимся абсолютно такими же грешниками — нелюбовны, злоречивы, горды и немилостивы...

Павел впервые провозглашает, что правда Божия открывается от веры в веру, а не через выполнение правил и даже не через соблюдение заповедей. Эта мысль будет им развита далее, пока же он упоминает об этом почти мимоходом. Впрочем, важные вещи очень часто говорятся мимоходом.

Сила Божия благовествуется сперва иудею, а потом и эллину, то есть всякому человеку языческого происхождения, не обязательно урождённому греку. (Здесь также намечается одна из тем послания, которая будет чуть позже развита подробнее). Пока же Павел говорит о проблемах бывших язычников, оставивших прежний образ жизни, но не забывших его и живущих в окружении тех, кто продолжает его вести.

Выведение извращений из идолопоклонства многим в наше время может показаться сомнительным преувеличением, тем более, что извращения не исчезли вместе с идолами. Тем не менее, Павел указывает на реальность взаимосвязи между отпадением от Бога и отходом от нравственных норм, соответствующих человеческой природе. Отход от Бога означал обращение к рукотворным идолам, соответственно, отказ от закономерностей сотворённого Им природного мира приводил к попыткам создания сомнительных моделей поведения. Да, человек волен творить новые формы поведения. Беда только в том, что во многих случаях подобные эксперименты означают отход в сторону от единственной тропинки, по которой можно пройти через болото.

Для Павла жизнь в Царстве неотделима от следования Торе, и потому в своих посланиях он, подобно ветхозаветным авторам, нередко противопоставляет два пути: путь праведности и путь нечестия (ст. 16 – 18). Конечно, свидетельство Павла было обращено не только к евреям, но и к тем, кто ещё недавно был язычником, оно предполагало известный универсализм, и потому апостол должен был ответить самому себе и другим на вопрос о том, в какой мере Тора распространяется на тех, кто, вполне возможно, мог ничего о ней не знать. Разумеется, для первого поколения христиан, представители которого все были в той или иной степени связаны с Синагогой, знание Торы предполагалось само собой, но ведь апостол обращался к каждому, кто был готов услышать его свидетельство, а в таком случае вопрос о тех, кто ничего не знал о Торе и о заповедях, переставал быть вопросом чисто умозрительным.

В самом деле, если без знания Торы невозможно идти за Христом и войти в Царство, как же быть тем, кто по объективным причинам мог, подобно многим язычникам, ничего не знать о Торе и даже не слышать о ней? Отвечая на этот вопрос, Павел обращается к образу внутренней Торы, интерпретируя её применительно к язычникам как то, что, по аналогии с естественным богопознанием, можно было бы назвать «естественной Торой». Он говорит о том, что не знающим откровения Бог открывался через Своё творение, так, что им не приходится оправдываться незнанием (ст. 19 – 20). Казалось бы, в таком утверждении апостола нет ничего, что выходило бы за рамки представления о естественном богопознании. Но Павел рассматривает его отнюдь не с чисто природной, психологической точки зрения. Говоря о пределах естественного богопознания, апостол связывает его отнюдь не с ограничениями, свойственными человеческому разуму. Он отмечает прежде всего тот выбор, которые делали познающие в момент, когда за красотой и величием творения им открывалось присутствие Творца. Вместо священного трепета и благодарности ответом на такое естественное откровение нередко оказывались теории и концепции, порождённые не столько стремлением познать истину, сколько жаждой самоутверждения (ст. 21 – 22).

Именно этим и объясняет Павел появление язычества как религии и как мироощущения, которое неотделимо для него от нарушения Торы, в данном случае — второй заповеди (ст. 23 – 25). Тора — объективная реальность, она существует столько же, сколько существуют отношения Бога с человеком, а значит, столько же, сколько существует и сам человек. И нарушение Торы — не просто преступление данного Богом нравственного закона, но и разрушение самих отношений, связывающих Бога с человеком. Неудивительно, что следствием такого разрушения становится духовная и моральная деградация, о которой говорит апостол (ст. 26 – 32).