Мысли вслух на Мф 23:27-28

«Господи! Возлюбил я обитель дома Твоего и места жилища славы Твоей», - поет царь Давид (25:8). Это удивительное чувство трепета («со страхом Божиим входящих в онь») знакомо нам всем. И помыслить здесь какую бы то ни было ложь, актерство безумно больно. Гораздо больнее было Христу, и именно поэтому Он обрушивается с семикратным «горе вам» к виновникам подобной боли. Потому что «тот, кто клянется Храмом, клянется и Тем, Кто живет в нем». И еще «кто клянется небом, клянется престолом Бога». Вот об этом мы часто забываем. Что небо, все, что окружает нас, природа, деревья, цветы, камни, дорога – все это престол Бога. Мы часто стремимся в храм, на литургию, это хорошо, но когда нет такой возможности, мы должны оглянутся вокруг себя и произнести что-то вроде «Мессы над миром» Тейяра де Шардена. Или попытаться вспомнить гимн брату солнцу св. Франциска Ассизского, в которой он солнце, луну, звезды, ветер, огонь, воду называет братьями и сестрами.

«Вы запираете от людей Царство Небес и сами не входите, и тех, кто хочет войти, не впускаете». Один современный исследователь пишет, что в Талмуде есть замечательная мысль о том, что тот, кто обладает знанием, но не имеет страха перед Небом, подобен хранителю сокровищницы, которому были вручены ключи от внутренних покоев, но не от наружной двери.

Говоря о религиозности фарисеев, Иисус указывает им на то главное в Торе, о чём они забыли: суд, милосердие («милость») и верность («веру»). Нетрудно догадаться, что, упоминая милосердие и верность, Иисус обращается к пророческой традиции: ведь впервые словосочетание «милосердие и верность» появляется в проповедях допленного пророка Осии (в Синодальном переводе используется выражение «милость и истина»). Осия именно милосердие и верность считал основой всех отношений человека с Богом, и Иисус, как видно, его поддерживает. О чём же идёт речь? Под милосердием (имея в виду соответствующее еврейское слово) авторы библейских книг всегда понимали готовность сделать для другого больше, чем тот заслуживает, и больше того, к чему обязывает, например, закон или договор. Неудивительно, что Осия только с милосердием Бога и связывает возможность хоть какого-то будущего для народа Божия: ведь ко времени его жизни и проповеди Израиль успел уже нарушить все пункты договора, заключённого на Синае, и теперь оставалось лишь надеяться, что Бог всё же даст Своему народу новый шанс, которого он ни по каким законам не заслуживает. А надежду на такое развитие событий могла дать лишь верность — как верность Бога однажды заключённому союзу, которому Он не изменит, несмотря ни на что, так и верность народа Богу, безусловная и абсолютная, такая, при которой неуместны расчёты и упоминания о каких бы то ни было правах. И если так было в истории народа Божия, то тем более всё сказанное Осией было верно применительно к Царству, которого никто не заслужил и никто не мог бы заработать никакими силами. Суд же, о котором говорит Иисус, был связан с тем, для чего, собственно, и была дана народу Тора: для различения добра и зла, для понимания того, что Богу угодно, а что противно. Между тем, религиозный формализм нередко приводил к тому, что Тору использовали для осуждения грешника, а не для оценки совершённого им греховного поступка. Да и о милосердии и верности тоже при этом забывали: ведь определяемые ими отношения отличаются как раз тем, что их невозможно формализовать, невозможно точно рассчитать, кто, кому и сколько должен. И только так, собственно, можно было рассчитывать на Царство: ведь любой из нас сможет получить его лишь в том случае, если Тот, Кто принёс его в мир, сделает нам щедрый подарок. Настолько щедрый, что ни по каким земным меркам мы не могли бы рассчитывать ни на что подобное.

Обличая лицемерие книжников и фарисеев, Господь Иисус высказывает несколько очень нужных для всех нас принципов духовной жизни. Во-первых, в законе, исполнению которого посвящена львиная доля духовных усилий большинства тех, кто ответственно подходит к своей жизни, судьбе и поступкам, в этом законе (а он ведь очень большой) есть важнейшее — суд, милость и вера.

Во-вторых, понятие нечистоты (очень существенное в Ветхом Завете) Господь самым категорическим образом относит прежде всего к внутреннему миру человека. Судя по Его словам, которые донесли до нас евангелисты, без внутренней чистоты внешнее исполнение положений закона теряет всякий смысл. И в-третьих, то, что, возможно, труднее всего для нас: не «или-или», а «и-и» — не или десятина, или милость, не или внешняя чистота, или внутренняя, а «сие надлежало делать, и того не оставлять». При этом ведь 50% внешней чистоты и 50% внутренней не дают в сумме 100% чистоты. Как нам с этим справиться? Вспомним же: «все возможно Богу».

Сегодняшнее чтение подводит итог всем спорам между Иисусом и фарисеями. Споры эти касались самых различных вопросов, но, как выясняется, речь во всех случаях шла о смысле духовной жизни. И главным в Законе оказывается «суд, милость и вера» (ст. 23). Не случайно Иисус говорит здесь о суде, о милости (соответствующее греческое слово, впрочем, точнее было бы перевести как «милосердие») и о вере. Ведь именно о милосердии и о верности Богу (а в еврейской Библии понятия «вера», «истина» и «верность» обозначаются одним словом) как об основе богопознания говорили пророки. Иисус здесь лишь напоминает Своим слушателям о том, о чём они должны были бы помнить, но, как видно, забыли.

Впрочем, Иисус отнюдь не осуждает фарисеев за внешнее соблюдение Закона, например, за десятину, которую они, очевидно, платили очень аккуратно, Он лишь правильно расставляет приоритеты с тем, чтобы второстепенное не заслоняло главного. Ведь и милосердие, и вера, без которых не может быть правильного суда, возможны лишь тогда, когда есть живые, реальные отношения с Богом, а вот заплатить десятину можно, даже не имея таких отношений, следуя, к примеру, устоявшейся традиции или из соображений религиозной дисциплины. Но такое формальное исполнение религиозных обязанностей отнюдь не приближает человека к Богу. Более того, оно может даже исказить основополагающие представления о духовной жизни, и тогда второстепенное легко может показаться главным, как и случилось с религиозными формалистами (ст. 16 – 22).

Очевидно, именно это имеет в виду Иисус, говоря, что такие формалисты и сами не идут в Царство, и другим мешают (ст. 13). И дело здесь не только в том, что, формально соблюдая Закон, они нередко забывают о милосердии к тем, к кому Закон требует относиться милосердно, как, например, к вдовам (ст. 14). Дело в том, что при таком подходе к духовной жизни, когда она ограничивается лишь формальным исполнением религиозных обязанностей, человек меняется внешне, ничуть не меняясь по существу (ст. 25–28), ведь внешняя религиозность может в лучшем случае изменить привычки и психику человека, не затрагивая его духовного «я». И всякая попытка обращения к сердцу человека тогда вызывает лишь раздражение самодовольной натуры, гордящейся своей «праведностью». Так было всегда, и не случайно Иисус видит в почитании такими «праведниками» пророков и подлинных праведников древности лишь лицемерие (ст. 29 – 32): Он прекрасно понимает, что, будь эти пророки и праведники живы, никакого почитания от своих мнимых «почитателей» они бы не заслужили, и те поступили бы с ними так же, как поступили с ними при жизни их современники.

Время и история не меняют людей, их меняет лишь действие духа Божия, и только тогда, когда они сами этого хотят и на это соглашаются. Но такое, увы, мало свойственно падшей человеческой природе, и потому крестная смерть Спасителя становится неизбежной.

«Религия — экологическая ниша», «религия — социальная игра». Именно так говорят о религии многие думающие и серьезные люди. Игра... Иисус так и называет фарисеев, благочестивых, знающих и исполняющих все религиозные предписания, живущих этим и ничем другим, — «Актеры!». Не то, чтобы Он осуждает актеров вообще, но эти люди играют в то, во что нельзя играть. Как ни похожа наша жизнь на театр, Бог не может быть содержанием спектакля. Поэтому для Иисуса недопустима такая социальная игра — Бог для Него слишком важен и слишком близок, чтобы так лицедействовать: сначала молиться напоказ, а затем обманывать и унижать; проповедовать, а затем забывать о Боге; быть честным перед Богом в подсчете дохода с овощей, а затем обманывать Его всей жизнью. Наверное, это наша потребность — кого-то изображать, кем-то себя выставлять... Но небесный Отец не играет в «дочки-матери» — у Него настоящая любовь.

Самое страшное, что чем выше призвание человека, тем трагичнее и больнее его отпадение, его неверие. Фарисеи были религиозными наставниками Божьего народа, хранителями предания, закона, Писания. Иерусалим — «город великого Царя», но именно там погибает Христос. Иудеи — избранный народ, «свои Богу», но — «к своим пришел и свои Его не приняли». Мы, христиане — тоже богоизбранный народ, дети Авраама по вере, хранители евангельского Предания. Поэтому, мы тоже ходим по краю пропасти, мы тоже — в группе риска. В любой момент наше благочестие может превратиться в лицемерие, убежденность в вере — в сознание собственной правоты, уважение к традициям — в законничество. Как избежать «закваски фарисейской», но при этом остаться Божьим народом? Как сохранить верность Евангелию, но не потерять Христа?

Ритмично падают суровые слова, обличающие книжников и фарисеев в лицемерии, безумии и слепоте. Те, кому было дано служить Богу и Его высшей правде не только не справились со своим служением, но и соблазнились использовать своё положение в корыстных целях. И потому спрос с них строже, чем с “обычных” грешников.

Очень бы хотелось эти слова, обращённые к интеллектуальной элите древнего Израиля, к ней одной и отнести. Но так не получится. Тот, Кто предупреждал нас остерегаться закваски фарисейской и саддукейской, произнося это обличение сквозь века и нас предупредил об ответственности за результаты нашего служения.

Легче всего в таком случае начать вспоминать, как кто-то из христиан совершал действия, соответствующие перечисленным Христом. Подобный “разбор полётов” необходим, но в первую очередь всё здесь сказанное следует считать предупреждением нам самим. Поэтому постараемся вспомнить, не случалось ли и нам заботиться о внешней благопристойности больше, чем о реальном преодолении греховных наклонностей.

Иначе мы и сами станем подобны крашеным гробам, вдобавок выискивающим чужую нечистоту.