Мысли вслух на Гал 6:14

Что мы видим, когда мы смотрим друг на друга? Что мы видим, когда смотрим на самих себя? Безусловно, в первую очередь внешние вещи. Даже в мотивации собственных поступков разобраться ой как нелегко, что уж говорить о поступках ближних... И на что опираться, на что ориентироваться, как не на внешние, видимые знаки? «Мы с тобой одной крови, ты и я» — мы ищем людей, таких же, как мы. Ну как минимум очень похожих на нас. Находя в человеке ярко выраженное отличие, мы теряемся... и часто стремимся перестроить этого человека под себя. А иначе как же с ним общаться? Как принять его, если он «не той крови», не такой? Ответ прост. Наши человеческие сходства и различия перед Богом ничто. Во Христе имеет значение только одна Кровь — Кровь Сына Божия, омывающая нас. И единственное, что мы можем сделать, — это выйти из узких рамок своего понимания, принять каждого другого, как он есть — во имя Христа, обновляющего нас.

Завершая разговор об обрезании, Павел расставляет все точки над i. Он прямо говорит, что проповедники, призывающие галатийских христиан к обрезанию, поступают так лишь для того, чтобы избежать гонений: ведь им, в сущности, безразличен иудаизм, они вовсе не так религиозны и хотят лишь принять вид правоверных иудеев с тем, чтобы избежать неприятностей (ст. 12 – 13). Более того: они, возможно, призывали христиан обрезываться ещё и для того, чтобы заслужить похвалу от тех, кто иначе смотрел бы на них, как на врагов: ведь они не только не выступали против обрезания, но даже приводили к нему многих, а это в глазах лидеров Синагоги само по себе могло заслуживать похвалы, быть может, даже иногда заставляя их смотреть сквозь пальцы на содержание проповеди тех, на кого в ином случае они бы обрушили свой гнев.

Речь шла о своего рода компромиссе: право проповедовать Христа в обмен на обязанность проповедовать необходимость обрезания. Но Павел, как видно, выступает резко против любых подобного рода компромиссов: для него обрезание, как и иудаизм в целом, — вещь слишком серьёзная для того, чтобы делать её разменной монетой. Он подтверждает своё уже не раз высказанное отношение к религии: во Христе она не значит ничего, здесь обрезанные и необрезанные равны (ст. 15).

Для тех, кто это принимает, религия может стать естественной и органичной формой жизни в Царстве, и Павел готов приветствовать сделанный этими людьми выбор (ст. 16). Но себя он считает совершенно свободным в том, что касается его отношения к религии, включая и вопросы, связанные с обрезанием: страдания, перенесённые им ради Христа, апостол, как видно, считает достаточным основанием для такого отношения (ст. 17). Так разрешает Павел неразрешимый в нашем, ещё непреображённом, мире вопрос о религии: в духе той свободы, которая в Царстве примиряет всё, в чём нет греха.

Павел прямо говорит, что требующие от галатийских христиан обязательного обрезания учителя хотят, с одной стороны, избежать лишних проблем и даже гонений, а с другой — похвалиться обрезанными по их призыву членами церковной общины как неким собственным достижением. Первое было связано с тем, что обрезание было знаком принадлежности к еврейской общине.

Обрезанный — значит, еврей. Синагога существовала вполне легально на территории всей Римской империи, и, хотя определённый антисемитизм был присущ и римскому обществу, и римской власти, речь о систематических преследованиях всё же не шла. Необрезанные же автоматически оказывались вне Синагоги, а значит, вне римского правового поля: никаких других оснований для легальной деятельности у отделившихся от Синагоги общин не было. Тут вполне можно было ожидать проблем, вплоть до прямого конфликта с властями.

В этом смысле обрезаться было безопаснее, чем оставаться необрезанными: тогда любое христианское церковное собрание могло сойти за синагогальное, тем более, что власти обычно не склонны были вдаваться в тонкости синагогальной жизни. Но было и другое: желание продемонстрировать собственные «достижения» как учителей и наставников. В самом деле: духовная работа — дело небыстрое и часто не особо заметное, духовные перемены в человеке происходят обычно медленно, и снаружи их не видно. Более того: настоящая духовная работа почти всегда, так сказать, «штучная», тут обычно нет места массовости, так бросающейся в глаза и потому многими так любимой.

Совсем иное дело религиозная пропаганда и призыв к соблюдению тех или иных религиозных норм и предписаний, хотя бы того же обрезания: тут призыв вполне конкретный, ответ тоже вполне конкретный, результат виден всем и сразу, и он вполне может быть даже массовым, если проповедник окажется достаточно активным. Наверное, как раз поэтому религиозная проповедь во всех общинах и во все времена проповедников, особенно начинающих, привлекала куда больше собственно духовной работы. Но религия не заменяет духовной жизни, хотя иногда может её собою подменить. И Павел выступает резко против такой подмены — ведь она отрезает человека от Царства и от его жизни.