Мысли вслух на Деян 19:23-40

Сегодняшний почти анекдотический случай описывает конфликт между Евангелием, зарождающимся христианством и языческим «малым бизнесом», ремесленниками-ювелирами, которые имеют доход, благодаря культу Артемиды. Это не первый случай такого противостояния. В принципе, почти все конфликты между миром и Благой Вестью можно представить как противостояние Христа и некой личной корысти тех или иных людей. В случае Самого Иисуса и апостолов в Иерусалиме это была зависть первосвященников и их страх за свои привилегии. Конфликты с Симоном Волхвом или Елимой вызваны угрозой потери их влияния на своих «клиентов». И вот теперь — такая «профсоюзная» проблема — если люди уверуют во Христа, никто не будет покупать серебряные фигурки Артемиды и ее храма. На самом деле, если мы как следует присмотримся к своей собственной жизни, мы наверняка сможем увидеть, как наша корысть не позволяет нам вполне жить по вере, идти узким путем, который слишком часто требует от нас отречения от своих интересов.

Сегодняшнее чтение вновь заставляет нас задуматься о том, что такое толпа и человек толпы. Происшествие в Эфесе, было, несомненно, обусловлено не какими-то идейными, а сугубо прагматическими причинами: некий ремесленник, по имени Дмитрий, даже не пытается скрыть того, что опасается он прежде всего за свой бизнес, который, как он думает, может пострадать из-за проповеди Павла (ст. 23 – 26). Но тут же, как бы спохватившись и понимая, что одного этого аргумента будет недостаточно для обвинения, Дмитрий выискивает и более «возвышенную» причину для своего возмущения: речь, как он утверждает, идёт не только о прибыли изготовителей священных изображений, но и о поругании почитаемых всем миром алтарей, так, что можно говорить уже и о преступлении против государства (ст. 27). Конечно, ничего удивительного в подобного рода «логике» нет: людям во все времена было свойственно защищать собственные интересы под видом государственных. Но замечательнее всего то, что даже столь простая аргументация, в сущности, не интересует собравшуюся толпу: в ответ несутся лишь крики «Велика Артемида Эфесская!» (ст. 28). Далее события развиваются стремительно: толпа растёт, как снежный ком, хватая тех, кого она считает виновными (ст. 29 – 31). Впрочем, далеко не все собравшиеся хорошо представляли себе, о чём вообще идёт речь (ст. 32). Здесь перед нами типичное поведение человека толпы, который, становясь частью беснующейся массы, полностью теряет себя как личность. Говорить с людьми, пребывающими в таком состоянии, совершенно невозможно: они не только не хотят, но и не могут никого слушать (ст. 33 – 34). Ведь для того, чтобы услышать, нужно всё же оставаться человеком, а в толпе людей в библейском смысле, людей, сохраняющих образ Божий, просто нет: отдавая себя во власть топы, отдающийся добровольно от этого образа отказывается. Работают лишь элементарные инстинкты и самые простые поведенческие модели: страх перед силой, подчинение вожаку (который, подобно упомянутому в рассказе Дмитрию, может быть, в сущности, случайным человеком), ничего не значащие, но возбуждающие крики. Управлять такой массой не очень сложно, но весьма опасно: слишком мало предсказуемо её поведение. Неудивительно, что представитель власти делает всё, чтобы успокоить и распустить собравшихся: он понимает, что подобного рода сборища не приносят ничего, кроме проблем (ст. 35 – 41). И тогда становится ясно, почему нормальная духовная жизнь и характерный для всякой толпы коллективизм несовместимы. В толпе, как и в любом коллективе, есть «масса», но нет людей. А Богу нужен именно человек, ведь только у человека есть образ Божий. А у «массы», толпы, коллектива образа нет. Ни Божия, ни человеческого.

История, случившаяся с Павлом и его спутниками в Эфесе, наглядно демонстрирует, чем было римское (точнее, эллинистическое) язычество в евангельские времена и что именно мог противопоставить мир христианам и христианству. Эфес действительно был крупным религиозным центром эллинистического мира, там находилось древнее и почитаемое святилище — храм Артемиды Эфесской, считавшийся в древности одним из семи чудес света. И, как водится, вокруг храма и в связи с ним сложился свой бизнес — туристический и паломнический. Одним из видов этого бизнеса и было изготовление статуэток Артемиды самых разных размеров, от больших, в рост человека, для украшения римских вилл до совсем крошечных, которые можно было использовать в качестве амулетов.

Упомянутый в рассказе Димитрий, видимо, решил, что проповедь апостолов может угрожать налаженному бизнесу и призвал собратьев по цеху к протесту против новоявленных проповедников. Такое случалось и в других местах, где противники Павла и его спутников пытались изображать из себя ревнителей старых римских традиций, на самом деле имея в виду прежде всего свой собственный коммерческий интерес. Эфесская же ситуация интересна тем, что тут никто ничего и не пытается скрывать, по крайней мере, от своих: обращаясь к собратьям по цеху и призывая их к протесту, Димитрий прямо говорит, что в первую очередь проповедь Павла угрожает их ремеслу, а почитанию Артемиды — лишь во вторую очередь.

Но даже второй очереди оказывается достаточно, чтобы возбудить толпу. Впрочем, эти «защитники традиционной религии» не находят никаких аргументов, провозглашая лишь, что «велика Артемида Эфесская!», с чем, собственно, никто и не спорил. Таков был мир, где пришлось проповедовать Павлу и другим апостолам. Он давно уже, в сущности, не был ни традиционалистским, каким был когда-то, ни религиозным по существу, даже в языческом смысле. Эллинистическая цивилизация давно не оставила места традиционализму, а религия в эллинистическом мире была, по сути, частным делом тех, кто её исповедовал.

Конечно, формально существовали официальные государственные культы, но боги, с ними связанные, давно уже стали, в сущности, лишь символами империи, власти Рима и его императоров. Оскорбление, к примеру, Юпитера Капитолийского или его символа, знаменитого римского орла, наказывалось смертью не потому, что речь шла о кощунстве, а потому, что такое оскорбление было оскорблением римской власти. Но культ Артемиды Эфесской не был в империи государственным, хотя святилище Артемиды и было широко почитаемым.

В таких случаях на первый план могли выйти частные или корпоративные интересы, но не государственные. И тогда власти старались спустить дело на тормозах, как и произошло в Эфесе. Царству, входящему в мир, противостояла не только земная власть, но также земные интересы и выгоды — то, что в Евангелии Иисус собирательно называет «мамоной». Власть мамоны, конечно, выглядит менее эффектно, чем власть кесаря. Но души она порабощает не менее, а иногда даже более эффективно, и эфесская история — наглядный тому пример.