Мысли вслух на Деян 13:48

Проповедь апостолов затрагивала сердца не только евреев, но и язычников, так как Царство с самого начала было открыто каждому, кто готов был довериться Спасителю. Интересно другое: эти приходящие в Церковь недавние язычники воспринимаются священнописателем как неотъемлемая часть нового народа Божия, как те, кто был «предуставлен» к вечной жизни, к жизни Царства. В принципе, конечно, ничего особенно необычного в таком видении Церкви как нового народа Божия нет. Народ Божий, согласно общепринятым в те времена в синагогальной среде представлениям, был задуман Богом ещё до сотворения мира, так же, как и Мессия. А Церковь уже во время жизни первого христианского поколения перенесла это понимание и на себя тоже, как на новый народ Божий. Но в том, что касается язычников, ситуация была не столь однозначна. Конечно, пророки не раз говорили о том, что с приходом Мессии язычники обратятся к Богу Израиля и войдут в народ Божий в качестве его неотъемлемой части. Но такое вхождение, по-видимому, не означало, что план Божий относительно народа Божия с самого начала включал в себя и язычников тоже. Оно было проявлением милосердия Божия, Который, ничего заранее язычникам не обещая, тем не менее через Мессию даёт им возможность стать участниками Своего замысла о спасении мира. А Церковь, как видно, распространила представления о промысле Божием относительно Своего народа на всех своих членов, независимо от происхождения. Такое переосмысление границ народа Божия было чрезвычайно важно: ведь при традиционном иудейском определении этих границ никакой язычник, даже верующий в Бога Израиля, в их рамки не попадал, если он не принимал иудаизм во всей полноте, становясь евреем. Церковь же с самого начала связала границы народа Божия не с еврейским народом как этносом и не с Синагогой, а с личностью Мессии. Границы народа при таком подходе расширялись, но прежние союзы, заключённые Богом со Своим народом, при этом не обесценивались: ведь отношения с Богом — единый и духовно целостный процесс, в котором важен каждый этап, начиная с Авраама и заканчивая Христом. А ещё был завет с Ноем, этим собирательным образом всех праведников языческого мира, которым новый взгляд на народ Божий открывал путь в Церковь, минуя Синагогу. Так Царство соединило прежний народ Божий со всяким праведником, искавшим подлинной жизни во всей её полноте.

Павел и Варнава говорят, что Слово Божие в первую очередь должно быть проповедано избранному народу — иудеям. Однако проповедь, обращённую к иудеям, слушают также язычники, и Слово проникает в их сердца порой глубже, чем в сердца иудеев. И Павел говорит, что, отвергая Слово, люди сами делают себя недостойными вечной жизни. Иудеи думали, что вечной жизни недостойны язычники. Некоторые современные язычники утверждают, что ни вечной, ни временной жизни недостойны иудеи. Господь смотрит на всё иначе: у Него нет недостойных — кроме тех, кто добровольно отказывается от Него.

И в Антиохии Писидийской, и в Иконии события развиваются сходно. Первоначально братья проповедуют в синагоге, где недавние язычники, открывшие для себя Бога Израилева, проявляют к проповеди больший интерес, чем иудеи. Видимо, тем, кто недавно открыл библейское Откровение, легче сделать из него выводы, о которых говорят апостолы, нежели тем, для кого традиция вытеснила открытость Слову. Трагедия неузнавания Бога Своим народом усиливается, и назрел момент, когда Павел и Варнава вынуждены открыто провозгласить, что отныне они намерены обращаться к язычникам.

Трагедия усугубляется еще и тем, что противники апостольской проповеди подстрекали участвовать в гонениях набожных, почётных женщин и первых в городе людей. Было бы легче, если бы можно было обвинить гонителей в том, что все они негодяи и отбросы общества, в таком случае можно уйти от мучительного вопроса о том, почему же достойные люди нас не приняли, а заодно возвеличить себя за счёт унижения противников. Но нет, среди врагов и даже среди тех, кто служит злу, могут находиться достойные люди. Как часто мечты о братстве людей доброй воли разбиваются о реальность обращённости воли добрых людей на зло, принимаемое за добро...

Павел и его спутники уже не следовали жёстко тому правилу, которому следовали первые свидетели, вынужденные уехать из Иерусалима из-за гонений. Те свидетельствовали только евреям, эти готовы были свидетельствовать каждому, кто готов слушать и принимать их свидетельство. Ситуация в этом отношении изменилась кардинально. И дело не просто в расширении аудитории. Дело в том, где проходит граница народа Божьего. Тем, первым свидетелям казалось как нечто само собой разумеющееся, что границы эти совпадают с границами еврейского народа.

Они, разумеется, были христианами (вернее, мессианистами: христианами стали называть себя мессианисты из язычников). Они не сомневались в том, что Иисус из Назарета — Мессия и Сын Божий. Но они были так же уверены в том, что пойти за Ним можно, лишь будучи евреем. И если ты не родился евреем, значит, вначале тебе нужно им стать, приняв иудаизм, а там уже можно будет говорить и о Мессии.

Церковь они видели как продолжение еврейского народа и как его часть, как его мессианскую составляющую. Павел же и его спутники смотрели на ситуацию совершенно иначе. Церковь для них — не простое продолжение еврейского народа и не мессианская его часть. Для них Церковь и есть народ Божий во всей его полноте. И принадлежность к ней не определяется принадлежностью к еврейскому народу. Разумеется, Церковь открыта для каждого еврея, принимающего Иисуса как Мессию и как Сына Божия. Но она так же открыта и для любого другого, даже если этот другой к еврейству никакого отношения не имеет.

Важно лишь одно: человек должен принимать Иисуса как Мессию и как Сына Божия. И должен иметь свои, глубоко личные, отношения с Ним. И дело тут, разумеется, не в том, что Павел специально пересмотрел традиционные нормы Торы с тем, чтобы расширить границы Церкви. Дело в том, что Бог открыл Своё Царство для язычников, и Павел не мог этого не знать. А границы Церкви (той, которая с большой буквы) совпадают с границами Царства. И чтобы их перешагнуть, евреем быть не обязательно.

А значит, если где-нибудь в большом (или не очень большом) городе еврейская община в основной своей массе остаётся к свидетельству о Христе равнодушной, значит, можно и нужно свидетельствовать всем остальным. Не в пику местной синагоге, а просто потому, что в том же самом городе могут найтись люди, готовые войти в Царство, а значит, и в Церковь. И обусловливать их вхождение в Церковь отношением к Церкви местного еврейского квартала было бы неправильно и несправедливо по отношению к ним. Более того: это было бы прямым нарушением Божьего плана и препятствованием Его действию в мире. На такое не пошёл бы ни один подлинный свидетель Христов, включая, разумеется, и Павла с его спутниками.

Сегодняшнее чтение даёт нам возможность понять смысл того, что в Новом Завете называется спасением. Перед нами проповедь Павла в одной из антиохийских синагог (ст. 16 – 41), имевшая, как видно, большой успех, особенно у язычников (ст. 42). Такой интерес на первый взгляд кажется необъяснимым: ведь Павел, в сущности, всего лишь пересказывает слушателям о земном служении Спасителя то, что уже было тогда более-менее известно, по крайней мере, в еврейской среде, да и до язычников, близких к Синагоге, кое-какие слухи об иерусалимских событиях, несомненно, должны были дойти (ст. 23 – 37). Он, конечно, предваряет свой рассказ небольшим обзором священной истории (ст. 17 – 22), но и это едва ли было новостью для всякого, кто хоть немного был знаком с жизнью и традицией Синагоги. А между тем, в самой проповеди содержится и ключ к пониманию проявленного язычниками интереса: Павел прямо говорит о том, что грехи, которым нет оправдания по закону, данному Моисеем, могут быть прощены во имя Иисуса Христа (ст. 38 – 39). Для понимания сказанного важно помнить, что, в соответствии с Торой (Законом Моисея), прощён мог быть не любой грех, а лишь грех, совершённый невольно, по слабости или по незнанию. От последствий такого греха можно было очиститься, так, что, раскаявшись и попросив у Бога прощения за содеянное, невольный грешник мог надеяться, что отныне он свободен и от самого греха, и от всего, что сделанный им грех мог за собой повлечь. А вот очиститься от греха, совершённого сознательно и добровольно, было нельзя. Можно было раскаяться в содеянном и попросить прощения у Бога, и даже получить такое прощение, но очиститься от греха, избавиться от его последствий было в таком случае невозможно. А тут оказывалось, что прощён может быть любой грех, даже такой, который до сих пор не прощался. Неудивительно, что этот момент особенно заинтересовал язычников: они-то хорошо знали свою жизнь, прекрасно понимая, что с точки зрения Торы очиститься от греха им практически невозможно. И речь в данном случае идёт не о каком-то всепрощении или попустительстве греху. Наоборот, именно в свете Царства грех всякого, кто к нему приближается, становится виден отчётливо, как никогда. Речь о том, что у входящих в Царство появляется шанс начать всё сначала. С чистого листа. И написать на этом листе свою новую жизнь — жизнь, которая станет частью Царства. И путём спасения.

На первый взгляд, здесь происходит зарождение новой религии — христианское благовестие, не будучи принято материнской средой, иудеями, выходит за ее пределы и обращается к язычникам. Формально, это действительно так, но сами проповедники во главе с Павлом явно так не считают (и это ясно следует из его проповеди). Дело, наверное в том, что христианство (не как религия, а как новый опыт жизни с Богом) коснулось прежде всего тех, кто искал не религиозной системы, а настоящей, вечной жизни, кто искал Христа и — наконец — получил Его присутствие в Духе. Кажется, это напрямую касается и нас — тех, кто еще не определился и тех, кто уже давно считает себя христианами.