Мысли вслух на Мк 6:1-13

Кто пойдет за исцелением к плотнику? Такой вопрос возник у жителей Назарета, когда прославившийся чудесами Иисус посетил Своe отечество.

Эти люди не воспринимали Иисуса иначе, как своего хорошо знакомого соседа, зарабатывающего на жизнь плотницким ремеслом. У них уже имелось своё мнение о Нём, а принять новое они были не готовы. Да, говорят, что Он творит чудеса, но мы-то Его знаем!

Именно таким настроением объясняется малое количество совершенных там Иисусом чудес. Он ведь никогда не делал чудо ради чуда и не привлекал к Себе внимание посредством ярких представлений. Чудеса, как правило, были откликом на нужды людей. А если никто не обращается за помощью, то как проявиться чуду? Иисус мог помочь многим, если бы они того захотели. А пока — «дивился неверию их».

Ученики Иисуса были свидетелями тому, как люди отвергали неверием Христа. На себе они еще не испытали такого отношения. И вот, Господь посылает апостолов на проповедь, снарядив их не сумой, хлебом или деньгами, но властью над нечистыми духами и важными указаниями о том, как выполнять служение. Заметьте, что Иисус готовит учеников и к принятию их проповеди людьми, и к отвержению.

Служению Господу не всегда сопутствует видимый успех — слава и признание. Выполнение заповедей Христовых может привести к тому, что люди нас отвергнут. Поэтому, следуя за Христом, всегда уместно себя спросить: готов ли я быть отвергнутым за Него?

Сегодняшний отрывок посвящён описанию проповеди Иисуса и апостолов на родине Иисуса, то есть в Галилее (ст. 1). Парадоксальным образом именно в родном городе Иисуса Его проповедь пользовалась, как видно, наименьшим успехом и доверием (ст.2–6). Но это и неудивительно: довольно часто именно внешняя (и, в частности, родственная) близость мешает увидеть подлинное величие человека и тех событий, которые совершаются с его участием. Так, очевидно, произошло и с Иисусом: для Своих домашних, как и для жителей Своего родного города, Он был всего лишь хорошо знакомым земляком и родственником, и Его, очевидно, не воспринимали на родине ни в каком ином качестве. Именно в это время Иисус посылает апостолов на проповедь, главной темой которой должен был стать призыв к обращению (ст.12). При этом, однако, самым важным был тот факт, что апостолы проповедовали не от своего собственного имени, а как ученики Иисуса, и вся их проповедь тем самым становилась свидетельством о Нём, как о Том, Кто дал им силу делать то, что они делали (ст. 7, 13). Запрет брать с собой в дорогу припасы (ст.8–9) напоминает об обычае древних пророков, которые также не брали с собой в дорогу припасов, полагаясь на гостеприимство тех, мимо кого придётся проходить. Так же Иисус велел поступать и Своим апостолам (ст.10). Но, конечно, речь ни в коем случае не могла идти о том, чтобы навязывать кому-нибудь своё свидетельство: в случае неприятия Иисус велел ученикам просто покинуть дом или город, где их не принимали, и забыть о нём (ст.11; «отрясти прах», т.е. стряхнуть пыль с ног, выйдя из дома или из города, было на Востоке символическим жестом, означавшим, что человек, так поступающий, больше не хочет иметь с этим домом или с этим городом ничего общего). Такая проповедь, несомненно, должна была сделать Иисуса известным всей Галилее.

Неудивительно, что Иисус не может совершить чуда там, где Ему не верят. Ведь всякое чудо есть не что иное, как проявление того Царства, которое Он принёс в мир. А Царство никому не навязывают силой, его можно принять и в него войти лишь добровольно, доверяя Спасителю.

Если же доверия нет, Царства можно и вовсе не заметить, даже находясь физически в одном с ним пространстве: ведь духовно тот, кто не доверяет Христу, будет находится с Ним в разных измерениях, а значит, в разных измерениях он окажется и с Царством. Но почему же Иисуса не принимают в городе Его детства, где Он вырос, где каждый знал Его ещё мальчиком?

Быть может, как ни парадоксально это прозвучит, как раз именно потому, что знали Его слишком хорошо. Конечно, когда в родной город (особенно, если город небольшой) возвращается некая всемирно или хотя бы локально, в масштабах собственной страны известная знаменитость, для города это всегда праздник и повод для законной гордости. Но в том-то и дело, что Иисус не был такого рода знаменитостью, и жители Назарета прекрасно это чувствовали.

Известность Иисуса была уже тогда несколько скандальной, хотя Он и старался всеми силами избегать совершенно Ему ненужной популярности. Такая известность не могла принести жителям Назарета никакой пользы. Но даже не это было главной причиной неприятия. Главное было в том, что признать Иисуса Тем, Кем Он является в действительности, означало также признать Его очевидное и несомненное превосходство над собой.

Для провинциальной посредственности такое признание совершенно невыносимо. И тогда включается психический механизм, меняющий точку зрения на великого человека, заставляющий не замечать главного и сосредоточиться на второстепенных и не имеющих отношения к делу деталях.

И возникает иллюзия понимания, знания «реальности», хорошо известная каждому, кто хоть раз говорил о каком-нибудь своём великом согражданине: «да ладно, мы же его с детства знаем», прибавляя затем несколько обычных в таких случаях пошлостей. Неудивительно, что такой взгляд на человека, кем бы он ни был, напрочь исключает всякую возможность настоящих, глубоких отношений. А в случае с Иисусом он напрочь исключает и всякую возможность приобщиться к жизни того Царства, которое Он принёс в мир.

Есть лишь одна настоящая преграда между человеком и Богом — недоверие. Вернее, преград много, но только эта оказывается действительно непреодолимой. Всё остальное преодолимо — если не для человека, то для Бога, посредством совместного усилия двух ищущих встречи воль. Недоверие же непреодолимо именно для Бога — и если человек в нём упорствует, стена между ним и Богом становится абсолютной.

Бог мог бы войти в жизнь человека и даже в его сердце, вовсе не спрашивая человеческого согласия, но такое вхождение просто уничтожило бы человека как свободную личность, как образ Божий. Не желая такого исхода, Бог, если человек Ему не доверяет, просто отходит в сторону, устраняется из жизненного пространства того, кто не хочет Его видеть. Или — как вариант — хочет видеть Его таким, каким хочет видеть. Конечно, таким, каков Он есть, Бога не может видеть ни один человек.

Есть, однако, существенная разница между естественной человеческой ограниченностью и ограничениями, которые человек избирает для себя произвольно. Одно дело Бог, каким человек Его видит, другое — Бог, каким Его человек себе рисует. Для самого человека в падшем состоянии порой не так просто отличить одно от другого. Удобная картинка удобного «бога» зачастую мешает богообщению даже больше, чем открытое нежелание или явно совершаемый грех. То же и со Христом: кто не хочет видеть во Христе Христа, видит в Нём того, кого привык видеть по жизни.

Особенно велика эта опасность как раз в родных местах: тут ведь Иисуса «знают» особенно хорошо, и пересматривать своё знание, судя по рассказу евангелиста, никто не собирается. Оно и понятно: если его пересматривать, то придётся пересмотреть и собственную жизнь, и свои отношения с этим, казалось бы, давно знакомым Человеком. Проще уж оставить всё, как есть, и не заморачиваться. Вот это желание оставить всё, как есть, и не оставляет места чуду — так же, как и места Царству.

Принцип, которым руководствуются жители Галилеи и который, наверное, каждый из нас испытал на себе, иногда отражает очень печальное явление в нашей духовной жизни. Суть этого принципа в том, что, когда люди считают, что они очень хорошо что-то или кого-то знают, они становятся неспособны увидеть в нем больше, чем они привыкли видеть. К сожалению, на месте соотечественников Иисуса часто оказываемся мы с вами, разве что, помимо сына Марии, брата Иакова, Иосии и других, называем Его еще Сыном Божьим. Но это высокое исповедание не мешает нам закрывать глаза на то, чего мы еще не постигли, до чего еще не доросли. Мы, как и те галилеяне, считаем, что достаточно знакомы с нашим Спасителем — из Писания, из трудов богословов и рассказов мистиков. Но есть один неопровержимый аргумент, который говорит о том, как мало мы Его знаем и как мало мы в Него верим — духовная расслабленность, уныние, жизнь не в полную силу, слабость молитвы, неумение видеть Его действие в нашей жизни, доверять и уповать только на Него. Неудивительно, что столь многих чудес Он не совершает в наших судьбах, семьях, общинах. Как тут быть? — Наверное, это вопрос к каждому из нас...

Во всех синоптических евангелиях упоминается то наставление, которое даёт Иисус Своим ученикам, отправляя их на проповедь. У Матфея оно оказывается наиболее подробным и красочным, у Марка, как и у Луки, мы видим скорее пересказ слов Спасителя, чем сами слова, как они звучали. Конечно, и применительно к Евангелию от Матфея можно говорить о редактуре, но тут всё-таки лучше сохранён колорит еврейской речи Иисуса.

Так, у Матфея Иисус велит ученикам не брать в дорогу «ни обуви, ни посоха», тогда как, следуя Марку, Он как раз велит взять в дорогу только посох и обуваться в простую обувь. Такое разночтение, очевидно, предполагает интерпретацию Марком слов Спасителя. Запрещая ученикам брать в дорогу суму, обувь и посох, Иисус аллегорически сравнивает их миссию с пребыванием перед Богом, на дворе Храма: входя на храмовый двор, дорожную сумку и посох надо было оставить у входа, так же, как и обувь.

Иисус призывает Своих учеников постоянно пребывать в том же внутреннем предстоянии Богу, в котором должен находиться человек у алтаря, во время жертвоприношения. Такое внутреннее предстояние и было главным смыслом их служения. Только в таком состоянии они могли исполнить главное порученное им дело: явить миру дыхание и силу Царства. Не случайно Спаситель наделяет апостолов силой делать то же, что делает Он Сам.

Только так можно было дать людям понять или хотя бы почувствовать на собственном опыте, что такое Царство. Тут мало было одних слов о Царстве, которое, как говорит о нём Сам Иисус, «приблизилось». Богословские аргументы в таких случаях не работают, тут нужно свидетельство. Вот возможность для учеников Иисуса являть ту же силу Царства, которую являет их Учитель, и стало свидетельством того, что Царство действительно «приблизилось».

Будь оно иначе, никто, кроме Самого Иисуса, не смог бы являть его силу, не смог бы совершать ни чудес, ни исцелений. Царство оставалось бы достоянием Того, Кто принёс его в мир, и ничьим больше. Между тем на деле оказывалось, что к нему могут приобщиться самые обычные люди — если, конечно, они готовы довериться Тому, Кто принёс Царство в мир. Такое свидетельство говорило лучше любых аргументов — ведь оно было по-настоящему живым и действенным.

Иисус посылает Своих учеников на свидетельство тогда, когда они ещё далеко не были к такому свидетельству готовы. В самом деле, уже после того, как они возвращаются к Нему, радуясь своим успехам, происходит много такого, что явно свидетельствует: апостолы не понимали ещё очень многого, они, в сущности, ещё не понимали главного, даже не зная по-настоящему, что такое Царство, и уж тем более не зная о том, какую цену придётся заплатить их Учителю за то, чтобы Царство это вошло в мир.

Кое-что они поймут после Воскресения, но по-настоящему жителями Царства они станут лишь после Пятидесятницы. И всё же Иисус посылает их тогда, когда посылает, тогда, когда их представления о Царстве ещё довольно смутны и неопределённы, когда они, в сущности, ещё не очень отличаются от общераспространённых в те времена народных представлений. Почему же Иисус поступает именно так? Можно, конечно, было бы предположить, что в известном смысле это была вынужденная мера: свидетели Царства были нужны, о нём должны были услышать ещё до Его смерти и воскресения, по крайней мере, в Палестине.

И всё же дело, вероятно, не только в необходимости свидетельства. Дело ещё и в том, что иначе, по-видимому, ученики никогда бы не узнали, что такое Царство. Конечно, находясь рядом с Иисусом, они ощущали на себе его силу, его дыхание. Но ведь Царство не ограничено пределами прямой видимости Иисуса, оно гораздо больше, оно существует везде, где есть люди, сохраняющие связь с Ним, хотя бы и на расстоянии.

Иисус, как видно, хочет дать ученикам почувствовать, что и они тоже жители Царства, что быть связанным с Ним не означает всегда и непременно ходить за Ним по пятам, что быть Его учениками и сотрудниками означает высокую степень самостоятельности и, так сказать, духовной автономности. Разумеется, без отношений со Христом о пребывании в Царстве не может быть и речи. Но связь эта не зависит ни от физического пространства, ни от физического времени.

И ученикам непременно надо было это почувствовать, пережить на собственном опыте. И они поняли это: ведь они отправились на проповедь сами, без своего Учителя, и сила Царства осталась с ними, сопровождая их повсюду, куда бы они не шли. Конечно, это был только первый урок, первый шаг в Царстве. Впереди апостолам предстояло ещё множество других шагов, куда более трудных. Но начало пути было положено.

Миссия учеников была связана в первую очередь не с проповедью как таковой, а с теми явлениями силы Царства, которые были понятны всем и без слов. В древности ведь и язычники, и яхвисты куда больше внимания обращали на реальные проявления силы, чем на слова и на объяснения, не говоря уже об абстрактных теориях. Конечно, случались и исключения: интеллектуалы были если не во все времена, то почти во все, и они всегда доверяли красивой концепции и яркой теории больше, чем практике.

Так было и у язычников, и у евреев, и Академия Платона в этом смысле не отличалась от академий еврейских, где преподавали учёные раввины и толкователи Торы. Своих учеников, однако, Иисус направил не в богословские академии, а к обычным людям, которые, как и в старые времена, больше верили явлениям силы, чем красивым словам.

Конечно, не всегда такая вера была гарантией духовной доброкачественности опыта: сила ведь сама по себе амбивалентна, она может быть связана как с действием Божьим, так и с действием тех тварных сил, которые Богу не только не послушны, но и прямо Ему противостоят. И всё же Царство было именно явлением силы в первую очередь — а потом уже явлением любви. Разумеется, изнутри Царства всё выглядит наоборот: вначале отношения любви, связывающие жителей Царства между собой и с Богом, а уже потом, как производное от этих отношений, — сила, меняющая мироздание.

Извне Царства, из падшего мира, однако, именно сила кажется главной характеристикой Царства. Любовь падший мир знает очень мало и отчасти, а силу — очень хорошо. К тому же силу этот мир уважает, а к любви относится в лучшем случае снисходительно, в худшем же — презрительно. Вот поэтому реальность Царства, которое, по слову Спасителя, «приблизилось», для начала лучше всего было продемонстрировать именно через явления силы. Это был, конечно, лишь первый шаг, за которым последовали другие, но шаг совершенно необходимый.

Господь посылает учеников на апостольство. Посылает по двое. Почему именно по двое? Феофилакт Болгарский указывает нам ссылку на книгу Екклесиаст: «Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их: ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его» (Еккл 4:9-10). И это очень важный для понимания момент. Двое. Конечно, тут же встают в памяти слова: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф 18:20). Эти слова прообразуют церковь, приход, общину, здесь указание на множественность, именно двое, трое, как будто начало ряда натуральных чисел, после которого ставится запятая и многоточие. Но вот Господь посылает именно двоих (ведь не сказано «по двое или трое», а сказано четко «по двое»), и этой диаде тоже должна соответствовать какая-то реалия нашей жизни. Мы можем предложить такое объяснение, ни к чему не обязывающее, просто так нам показалось. Здесь образ человека и его духовника. Этот тип предстательства пред Господом очень часто не поддается освоению именно среди людей образованных, интеллигентных и в силу этого самодостаточных. Конечно, они нуждаются в общении, как и всякие люди, в этом их самодостаточность реализуется, поэтому они легко создают приход или общину. Но непреодолимо для них часто становится таинство исповеди. Где человек и его духовник вдвоем предстают перед Богом и осмысляют пути своего апостольства, ибо оно неизменно должно быть общим в какой-то мере между духовником и его чадом. Если один ошибется, кто-то должен посмотреть на это со стороны и указать вовремя на ошибку. По сути, мы идем по этой жизни, как посланные Господом на апостольство, и кто-то должен быть рядом. Но, могут сказать, ведь апостолы шли, как равные, в отношении же духовника и его чада есть неравенство, ибо первый повелевает вторым. Во-первых, скорее всего и в парах апостолов кто-то выявлялся как старший, а во-вторых, это неравенство противоречит словам: и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах (Мф 23:9). И то, и другое надо принять, несмотря на видимое противоречие этих двух пунктов. Упомянутые выше слова о двоих и троих и сегодняшние слова о двоих, кажется, отвечают разным сферам нашего опыта жизни в Боге, которые обогащают друг друга, но не противоречат друг другу, опыта общины и опыта взаимоотношения с духовником. Есть еще места, в которых Господь призывает нас представать перед Ним в одиночестве, о которых вы все прекрасно знаете. И этот третий аспект сделает картину полной, но сейчас мы не об этом говорим. Еще один относительно сложный момент для понимания: почему оставаться в одном доме? Феофилакт Болгарский объясняет это так: «Велит им пребывать в одном доме, дабы не подумали о них, что они переменяют места ради чревоугодия, бродя от одних к другим». Но все-таки это смысл локально-исторический, а ведь есть здесь и еще какой-то смысл. Возможно, этот смысл – доверие к Богу, видение за, казалось бы, случайными событиями жизни Его ведущую руку. Если ты пришел в этот дом, значит, Господь тебя привел в этот дом, и ты должен быть верен Его промыслу. Если Господь в этот храм тебя привел, в этот приход, значит, так Он хотел, а когда мы начинаем шататься, искать чего-то лучшего, мы ведомы исключительно своей волей.

Едва ли приходится сомневаться, что воскрешение дочери Иаира — ещё одно свидетельство близости Царства, дыхание которого может не только исцелить человека от болезни, но и вернуть его к жизни, если смерть даже по законам непреображённого мира наступила преждевременно.

Интереснее всего в рассказе об этом воскрешении то, что оно целиком зависит от веры не столько умирающей дочери, сколько самого Иаира, хотя его дочь была уже в том возрасте, когда о вере можно говорить всерьёз.

Можно, конечно, было бы сказать, что она могла и не знать (и даже скорее всего не знала), к Кому обратился за помощью её отец. И всё же тот факт, что вера в этой ситуации требовалась, прежде всего, от самого Иаира, позволяет нам увидеть Царство с несколько неожиданной стороны — со стороны тех отношений, из которых оно, собственно, и состоит.

Спаситель не случайно говорит о любви, как о новой заповеди: в самом деле, если прежде любовь (как и ненависть) была лишь характеристикой качества отношения к ближнему, то теперь, в Царстве, она становится той духовной средой, которую в известном смысле можно было бы назвать природой Царства. А структуру Царства образуют отношения, связывающие его обитателей с Богом, со Христом и друг с другом.

Качество, интенсивность этих отношений и определяет меру выявления полноты Царства в конкретном месте и в конкретное время. И, по-видимому, при условии полного доверия к Тому, Кто принёс Царство в мир, которое проявил Иаир, он не только приобщался к этому Царству сам, но вводил в него и тех, кого любил и о ком просил Иисуса.

Конечно, само по себе это ещё не гарантировало, что тот, за кого просят, обретёт спасение и полноту жизни в Царстве, куда он попал по просьбе другого человека. Но первый шаг в особой, экстремальной ситуации можно, как видно, сделать и так. Главное, чтобы он не оказался единственным и последним.

Снова, как и в других описываемых евангелистом Марком чудесах, мы видим, что Господь совершает чудо одним Своим словом. Люди, обладающие даром чудотворения или претендующие на экстраординарные способности, обращаются к иной воле: святые — к Богу, шаманы — к силе магических заклинаний. Иисус же просто изъявляет Свою волю — и она творит чудо, как сотворила и весь этот мир. В это проявляется Его божественная власть. Но не менее важно для нас знать, что воля Всемогущего в том, чтобы люди были исцелены от болезней и избавлены от смерти. Особенно подчеркивает это просьба Иисуса, чтобы никто не знал об этом: Он совершает чудо не для привлечения адептов к новой религии, а для избавления от смерти и горя конкретной семьи.

Смерть. Люди готовы поверить в чудеса, творимые Иисусом, то есть признать в Нем огромную силу. Но когда появляется слово «смерть», можно больше не беспокоить Учителя. Смерть – это конец, самая ужасная болезнь еще оставляет надежду, а смерть — это все. Но вот именно это оказывается не так. И воскрешение становится в один ряд с прочими исцелениями. Болезнь и смерть оказываются явлениями одного порядка. Смерть – это не что-то надмирное, против чего невозможно сражаться, потому что оно несоизмеримо больше нас, не что-то сакральное (в этом смысле). Нет, смерть — всего лишь завершение череды болезней, являющихся свидетельством тленности этой материальной природы. Именно поэтому два рассказа о воскрешении людей, Лазаря и дочери Иаира, не обладают какой-то особой стилистикой по сравнению с чудесами исцелений. Да, смерть – это очень важное событие. Но рождение гораздо важнее, потому что смерть — всего лишь переход. А для наших земных очей смерть и рождение – явления одного порядка по силе переживания, отличается лишь знак этих переживаний. И для наших земных чувств так и должно быть, и страшно, когда не рыдают на похоронах из какой-то ложной религиозности; но когда душа рыдает, дух должен тихо и спокойно осваивать новые пути связи с любимым человеком теперь, когда между вами нет связи материальной. Но это возможно, только если мы проникнемся духом сегодняшнего чтения. Смерть не непреодолимая стена, есть Тот, Кто всегда возвращает нам наших умерших – Господь Иисус Христос.