Мысли вслух на 1 Ин 2:7-17

Апостол и евангелист Иоанн уже говорил нам о том, что познание Бога непременно должно выражаться в соблюдении заповедей. В соблюдающем слово Божие совершилась, то есть стала в полноте совершенной, любовь Божия. Продолжая свою мысль, в сегодняшнем отрывке апостол говорит о том, какие же именно заповеди он имеет в виду. Ведь иудей может понять его слова как призыв к соблюдению второстепенных заповедей, вроде гигиенических предписаний или постановлений о посте.

Слово апостола звучит со всей определенностью и ясностью. Он подчеркивает, что дает не новую заповедь, но ту, которая от начала была смыслом еще Ветхого завета. В то же время эта заповедь нова, потому что свет Христов делает ее ясной и, главное, выполнимой. И тут нам необходимо прислушаться к его словам. Отсутствие соблазна и жизнь во свете определяется, по словам апостола, только одним — любовью к брату своему. Существенно, что в данном случае имеется в виду не близкий родственник или брат по вере, но всякий, разделяющий с нами нашу человеческую природу. Это в достаточной мере очевидно исходя из слов, сказанных Христом в конце пятой главы Евангелия от Матфея.

Всякий, гневающийся на брата своего, говорит Господь, подлежит суду. Апостол Иоанн выражает ту же мысль словами: кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме. Поэтому когда мы действуем, движимые не любовью, наша ненависть к братьям свидетельствует нам, что сами мы — во тьме.

В своём послании Иоанн говорит слова, которые могут показаться совершенно мироненавистническими. Многие их именно так и воспринимают. Да и как, в самом деле, по-другому можно понять его призыв не любить мир и то, что в мире (ст. 15)? Между тем, Иоанн исчерпывающе описывает то в нашем падшем мире, что достойно ненависти. При этом важно помнить, что речь идёт о ненависти не эмоциональной или интеллектуальной, а о ненависти как об абсолютном неприятии и недопущении того, что ненавидишь, в собственную жизнь. Так что же предлагает ненавидеть Иоанн?

То, чего вожделеет падшая человеческая природа и глаза падшего человека, и то, чем кичится человек, живущий жизнью падшего мира (ст. 16; в Синодальном переводе «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская»). Всё то, что так свойственно чисто природному миру, тому порядку вещей, который несовместим с Царством и его жизнью. По крайней мере, ныне существующему порядку вещей. Дело ведь не в том, что сотворённый Богом мир вдруг оказался плох сам по себе. И не в том, что человеческая жизнь во всей её полноте и во всех проявлениях вдруг перестала быть Ему угодной. Дело в духовном качестве этой самой жизни.

В том, что в ней преобладает, что определяет ее качество: то «дыхание жизни», которое Бог даёт каждому при рождении, или природа, которая, если дыхание это слабеет, становится самодовлеющей, а потом и самодостаточной. Вот эта-то самодостаточность, а не природа как таковая, и становится проклятием падшего человека. И не только потому, что такая самодостаточность искажает жизнь человека в его наличном состоянии, но и потому, что закрывает от него возможность преображения, а значит, и возможность войти в Царство.

Природная самодостаточность человека совместима лишь с нынешним, падшим его состоянием. Тот, кто ищет Царства, должен от неё отказаться. И если ищущему это удастся, он будет жить уже не жизнью мира в его наличном состоянии (который Иоанн по-гречески называет «космосом»), а жизнью Царства.

Не случайно апостол говорит о таком человеке, что он, исполняя волю Отца, «пребывает в вечности» (ст. 17; в Синодальном переводе «пребывает вовек»). Речь идёт о той вечности Царства, где есть место преображённой природе, но нет места той её замкнутости, которая, проявляясь в человеке, отделяет его от Бога и от ближнего. А значит, и от полноты жизни Царства тоже.

Как понимать эти слова? В самом ли деле мир достоит исключительно отвержения? Думается, что речь не идёт о буквальной нелюбви к миру, сотворённому Богом прекрасным, но о неприятии падшего состояния мира, греха, пронизывающему мир. Принимая греховность за неотъемлемое свойство мира, и оправдывая ей собственные греховные наклонности, мы и в самом деле отворачиваемся от любви Отчей.

Будем понимать буквально слово «брат». Тогда каждый человек на нашем пути будет для нас близким родственником. Мы не выбирали его, разойтись с ним не можем. Мы связаны общей семьей. И в этой ситуации мы всегда должны идти на встречу друг другу, постоянно восполнять запасы доброй воли. Господь связал нас всех братскими узами, и это значит, что наша основная задача — жить в мире и помогать друг другу.

Продолжая разговор о христианской жизни, Иоанн обращает внимание, с одной стороны, на то, что осталось в духовной жизни неизменным, а с другой — на то, что изменилось в ней с приходом Христа. Неизменным после прихода Христа остался сам путь праведности, путь внутренней Торы, путь заповеди и путь слова.

Апостол не случайно связывает слово и заповедь: ведь внутренняя Тора как раз именно и предполагала, что заповедь воспринимается не просто как юридическая или моральная норма, но прежде всего как непосредственно обращённая к человеку Божья интенция, как опыт прямого богообщения, меняющий всю жизнь человека. Так воспринятая заповедь неизбежно становилась для человека внутренним императивом, духовным и нравственным (если, конечно, человек относился к духовной жизни сколько-нибудь серьёзно).

А такого рода внутренний императив в свою очередь становился той формой, в которую облекалось непосредственное богообщение. Соответственно, идущий путём праведности ставил себе целью осознание своих собственных интенций и полное их соотнесение с Божьими интенциями, переживаемыми как тот самый внутренний императив. Всё это было известно ещё в дохристианские времена, Иоанн называет это «древней заповедью»: ведь формирование традиции, связанной с внутренней Торой, и соответствующего опыта восходит, вполне вероятно, к эпохе Вавилонского плена, а может быть, и к ещё более древним временам.

Но со Христом в мир вошло и нечто новое: Царство, которое Он принёс с Собой. А вместе с Царством появилась наконец и возможность с Его помощью пройти путь праведности, путь внутренней Торы до конца, став тем, что в те времена называлось «живой Торой». Так выстроить свою жизнь, чтобы, кроме внутренней Торы, её не определяло бы ничто иное, в том числе и собственная греховность человека.

В этом именно смысле и говорит апостол о том, что тьма проходит, а в мир уже вошёл свет истины, который светит равно во Христе и в Его учениках, если, конечно, они Его ученики не только на словах. Вот эта полнота жизни Царства, проявляющаяся между людьми как полнота любви, и есть то новое, что пришло в мир со Христом. И в ней, в этой полноте, находит своё завершение тот путь праведности, который начался задолго до прихода в мир Спасителя. Так встречаются эпохи, соединяются старое и новое.

В этих словах - большая надежда. При том, что на первый взгляд, текст кажется очень суровым, но если вчитаться, то получается, что только тот лжец, кто не соблюдает заповедей, а говорит при этом, что познал Бога. Когда понимаешь, что какие-то заповеди исполняешь плохо, не до конца, важно помнить, что это значит, что ты еще не познал Бога, не лгать. Это не значит, что если мы не исполняем всех заповедей, мы отпали навегда, а только то, что мы Его - еще - не знаем, и у нас есть четкое указание того, что нужно делать, чтобы познать Бога: исполнять Его заповеди, Его слово.

Если кто-то ненавидит, это не значит, что он навеки погиб. Это только значит, что сейчас он не во свете, но если он будет просить Господа о даровании любви, и будет стремиться любить того, кого сегодня ненавидит, Свет Господень осветит его. Если у нас не получается поступать так, как Он поступал, это не значит, что мы прокляты. Это значит только, что мы сегодня не в Нем, далеки от него, и если мы станем на путь подражания Христу, будем стремится следовать за Ним - будем пребывать в Нем.