Мысли вслух на Ин 7:14-24

Говоря о том, что Его хотят убить, Иисус имеет в виду не только ту конкретную ситуацию, которая была на тот момент перед глазами слушающих Его. Он говорил о Своём служении в целом. И об отношении к этому служению не только тех, кто слышал Его в данный конкретный момент, но и всех тех, кто считал себя ревнителями правоверия. Кончено, в самый день, когда Он говорил эти слова, Его действительно никто убивать не собирался. Но Иисус понимает: то, что Он делает, можно или принять, или отвергнуть. Середины тут нет. Но если отвергать, то только вместе с Ним. А значит, отвергающим придётся попробовать от Него избавиться. Убить Его.

Другого выхода у них нет: неприятие Его слов и Его Самого должно быть доведено до конца так же, как принятие того и другого. Потому, что тут речь не о новом учении и даже не о новой религии. Тут — новая реальность, которую Он принёс в мир. Можно не принимать религии и игнорировать её адептов. Можно не разделять учения и не обращать внимания на его последователей. Но не обращать внимания на реальность Царства, полностью его игнорировать невозможно. Или, вернее, возможно, но лишь в том случае, если бы от этой реальности удалось как-нибудь избавиться.

И первое, что приходит в голову — избавиться от Того, Кто принёс эту новую реальность в мир. Потому, что тут конфликт, иначе не разрешимый. Иисус очень точно описывает проблему, сравнивая исцеление в шаббат с обрезанием в тот же самый день. Первое — недопустимо, второе — вполне. Хотя обрезание — всего лишь знак заключаемого с Богом союза, традиция, сама по себе духовной составляющей не несущая, а лишь на неё указывающая, как всякий знак.

Но тут религия, этот знак и его принятие стало ритуальным предписанием. И запреты шаббата тоже превратились со временем в ритуальные предписания, утратив свой изначальный смысл: дать человеку возможность провести день шаббата в покое с тем, чтобы к внешней тишине добавилась внутренняя. Тут два ритуала, и коллизия оказалась вполне разрешимой. А вот исцеление в шаббат — это возвращение к духовным основам.

К изначальному смыслу шаббата — ведь изначальный его смысл как раз и сводится к тому, чтобы провести день с Богом. И вот — исцеление, явление силы Божьей и Его Царства. И оно-то оказывается для ревнителей правоверия нарушением религиозной нормы. Вот этот конфликт действительно неразрешим. Тут приходиться выбирать: или религиозный ритуал, или Царство. А если ритуал, тогда от Царства надо избавиться. Как и от Того, Кто принёс его в мир. Поэтому Его хотят убить, иногда не отдавая себе в том отчёта. И Он знает это. Но таков Его земной путь.

С одной стороны слова Иисуса понятны: конечно, судить по наружности, по видимости, по внешним проявлениям — неправильно. Суд должен быть справедливым, учитывающим и внутренние, невидимые факторы: намерения, предысторию, возможные отдаленные последствия... Проблема возникает тогда, когда мы вспоминаем, что Тот же Иисус заповедал не судить вообще (Мф. 7:1). Явное противоречие, но ведь не может же Господь Сам Себе противоречить.

На самом деле противоречия нет. Христос призывает не к справедливому по нашему мнению суду, а к суду праведному. Но на праведный суд способен только праведник. Праведность же — это то, что есть только у Бога. Поэтому фактически Иисус в этих словах не утверждает человеческий суд, а отвергает его: только Божий суд может быть праведным.

Обращаясь к народу, Иисус всё время старается вернуть Своих слушателей к основам, к духовному ядру яхвистской и иудейской традиции. Его, как известно, не раз обвиняли в том, что Он, исцеляя людей в день шаббата, тем самым шаббат нарушает. А Он говорит им об обрезании, которое совершается в положенный день даже в том случае, когда днём этим оказывается день шаббата. И добавляет: в чём же тогда вы обвиняете Меня? Логика понятна: обрезание — лишь знак Завета, знак верности Торе. И вот ради того, чтобы обозначить верность человека Торе, покоем шаббата оказывается возможным пренебречь, такое пренебрежение нарушением шаббата не считается. Так можно ли считать нарушителем шаббата Того, Кто в день шаббата исцеляет человека, приобщая его к жизни Царства? Ведь речь идёт не о медицине, не о лечении, которое в некоторых случаях иудейская традиция действительно рассматривает, как нарушение шаббата. Речь идёт о том, чтобы открыть человеку Царство Божие во всей полноте. Разве, в конечном счёте, не в этом заключается истинный смысл шаббата? Ведь все запреты и ограничения, которыми обставлен субботний день, в конечном счёте имеют лишь одну цель: полностью переключить внимание человека с повседневности на то присутствие Божие, без которого невозможна никакая духовная жизнь. Верность Торе — непременное условие богообщения, потому-то обрезание, как знак такой верности, совершается даже в шаббат. А явление Царства Божия разве не является даже не знаком, не символом, а ярким проявлением той же самой верности? Если же является, то почему нужно хвататься за камни при появлении Того, Кто являет Царство, притом являет во всей полноте? Так пытается Иисус донести до Своих слушателей подлинный смысл и шаббата, и духовной жизни, как таковой. А многие из них, оставаясь верны своей традиции больше, чем Царству, всё же готовы схватиться за камни.

Пожалуй, самые важные и самые удивительные слова Христа в сегодняшнем евангельском отрывке — «Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно». Из этих слов с очевидностью вытекает простой вывод: если в тебе есть сомнение в истинности и божественном происхождении учения Господа Иисуса Христа, то ты просто не хочешь исполнять волю Небесного Отца.

История дала нам множество примеров того, как интенсивная «антирелигиозная пропаганда» и борьба против христианства были обусловлены тем, что люди просто не хотели исполнять те или иные заповеди. Этих примеров так много, что можно делать статистически обоснованные выводы. Это важно понимать, потому что часто христиане принимают антихристианскую полемику слишком всерьез. А ларчик, как говорится, просто открывался...

Читаемые нами сегодня слова Христа о Моисее и законе также подтверждают, что для человека учение Христа обладает внутренней убедительностью, которая основывается на духовном опыте человека и на его отношении к Богу и Его заповедям.

Проповедь Иисуса удивляла многих учёных раввинов и учителей Торы. Дело в том, что в евангельские времена в иудаизме существовало уже множество школ, которые иногда называют богословскими, но которые были в первую очередь школами комментаторов Торы.

В каждой такой школе существовала обычно собственная традиция, школ было множество, и знание всего этого множества традиций было непременным элементом иудейской образованности тех времён. Иисус же, проповедуя, предлагает собственную интерпретацию, которая была одновременно вполне оригинальной и очень глубокой. У слушавших его учёных раввинов и учителей Торы возникал резонный вопрос: что это за новый учитель, где он учился и какую школу представляет?

Иисус говорит прямо, что ни в каких школах Он не учился, Он лишь свидетельствует о Том, Кто Его послал, и толкует Тору так, как Пославший Ему её открыл. В те времена в иудаизме было широко распространено представление о живой Торе. Так называли обычно человека, который до конца прошёл путь внутренней Торы — а этот путь связывался в первую очередь с осознанием заповедей как внутреннего, Богом данного духовно-нравственного императива, которому надо следовать неукоснительно.

Живой Торой и называли того, кто жил, руководясь только внутренней Торой, и ничем другим. Такому человеку текст Торы открывался изнутри, в непосредственном опыте, и он поэтому уже не нуждался в обучении у учителей или в традиционных приёмах его исследования. При этом, однако, надо заметить, что примеров живой Торы история иудаизма практически не знает: ведь, чтобы говорить о такой полноте духовной жизни всерьёз, надо было полностью избавиться от греха, а такое избавление считалось невозможным, по крайней мере, в мире сем, в царстве нынешнего века.

Иисус же как раз и свидетельствует о Себе, что Он знает и понимает текст так, как должен его знать и понимать человек, ставший живой Торой. Ничего удивительного в таком самосвидетельстве нет: Спаситель ведь и в других местах говорит о Себе словами, которые позволяют думать о Нём именно как о живой Торе. Так Его воспринимали и первые два поколения христиан, отразив своё понимание в новозаветных книгах.

К тому моменту, когда происходит этот диалог Иисуса с братьями, Он уже совершил ряд чудес в Галилее, и сделался там заметной фигурой. Согласно человеческой логике этот успех нужно развивать, совершая чудеса и знамения, которые видели галилеяне, в Иудее. Тем более, что Христос не делает ничего плохого или запрещенного, иначе они бы не просили Его так настойчиво «явить себя миру». Они ждут, что Он, придя Иерусалим, в этот центр иудейской веры, объявит себя Помазанником. Но божественная логика устроена иначе, и потому Он, ответив им, что «время еще не исполнилось», остается в Галилее.

Не так ли и мы часто просим Господа проявить свою силу явным образом? Ждем от него знамений и чудес, которые бы явили Его славу миру, привели к нему тем самым еще больше людей. Бог же действует тихо и незаметно, как Иисус пришел в Иерусалим «не явно, а как бы тайно». Он не навязывает себя людям, а ждет, что они по собственной воле доверят ему свои сердца, терпеливо ждет, когда каждый из нас признает в нем Царя царей.

Сегодняшнее чтение позволяет нам яснее увидеть то влияние, которое оказывает религиозность на душу и сознание человека. Начинается рассказ с упоминания о празднике Суккот («праздник Кущей»), на который собираются пойти в Иерусалим братья Иисуса (ст. 2 – 3). Суккот был одним из четырёх главных праздников иудейского религиозного года, и в Иерусалиме ожидалось, как всегда, большое стечение паломников. Неудивительно, что братья Иисуса, не верившие в Его мессианство, хотели, чтобы Он во время праздника провозгласил Себя Мессией публично и дал те доказательства Своего мессианства, которых у Него уже не раз требовали окружающие (ст. 3 – 5). Очевидно, братья Иисуса ожидали увидеть Мессию таким, каким Его представляло себе большинство верующих евреев евангельских времён — Мессией-царём, провозглашающим независимое еврейское государство и изгоняющим римлян. Неудивительно, что Иисус отказывается от такой демонстрации (ст. 6 – 8). Он всё же приходит в Иерусалим, но тайно, стараясь не привлекать к Себе внимания (ст. 9 – 10). А в городе между тем о Нём идут самые разные толки: одни считают Его человеком Божиим, другие — обманщиком (ст. 11 – 12). Но все с опаской оглядываются на тех, кого евангелист называет «иудеями», как видно, имея в виду духовных лидеров Синагоги и фарисейского движения (ст. 13). А Иисус между тем вновь говорит собравшимся на храмовом дворе людям о главном — о Своей миссии (ст. 14 – 18). И ещё — об истинном значении субботы, смысл которой был давно утерян за многочисленными ритуальными предписаниями (ст. 19 – 24). И тогда кое-кто из присутствующих узнаёт в Говорящем того, кого уже обвиняли в нарушении закона о субботе, в нарушении, за которое наказывают смертью. А может быть, Он и прав? Ведь никто, как будто бы, не собирается применять к Нему никаких санкций. Но не может же Он быть Мессией, ведь Мессия должен появиться как-то совсем иначе (ст. 25 – 27)? Здесь перед нами, как на ладони, все те вопросы, которые порождает религия в сознании человека, оказавшегося лицом к лицу со Христом и с тем Царством, которое Он принёс в мир. Таких чудес, как Он, ещё никто никогда не делал и, наверное, не сделает (ст. 31), но… но почему Он пришел не так, как говорит о Нём религиозная традиция? И почему Его не принимают религиозные лидеры? Где истина — в религии, отвергающей Его, или в той очевидной реальности Царства, которая столь ярко о Нём свидетельствует? Каждый отвечал для себя на этот вопрос сам, и от ответа на него зависело принятие или отвержение Спасителя и Царства, которое Он принёс в мир.

Наверное, это один из самых странных диалогов в Евангелии. Кажется, что иудеи просто не понимают, о чем говорит Иисус, а Он Сам отвечает не на их слова, а говорит какие-то не относящиеся к делу вещи. При этом, если рассматривать реплики народа и Иисуса по отдельности, то сразу обнаруживается их логическая связанность. Они просто ведут разговор (если это вообще разговор) в разные стороны. Господь говорит о Своей миссии — донести людям слово об Отце (ведь Он Сам — Слово Отца), а реплики толпы показывают ее полное непонимание. Иногда кажется, что эта ситуация повторяется снова и снова — Христос говорит к нам через Евангелие, а мы отвечаем Ему совсем о другом. Это в какой-то мере естественно — ведь мы принадлежим к разным мирам (Он «от вышних», мы — «от нижних»), Он говорит о том, чего мы не видели, а Он видел. Это не лекция, это — свидетельство. И постигается оно только любовью и верностью учеников, которые, еще не вполне понимая, не совершенно веря, чувствуют, что Иисус говорит слова вечной жизни, и не хотят оставить Его.