Мысли вслух на Иов 12:1-25

Отвечая на обвинения своих друзей, Иов сам прибегает к иронии на грани сарказма (ст. 1 – 3). Его ответная речь начинается с прославления величия, могущества и мудрости Бога, для Которого нет ничего невозможного (ст. 7 – 25). Такой гимн Богу был бы близок и понятен всякому религиозному человеку. Но великолепие этого гимна сводит на нет упоминание о праведнике, который стал посмешищем для людей, и о торжестве грабителей, которые преуспевают и не боятся Бога (ст. 4 – 6). Конечно, никто не стал бы спорить с тем, что мировая гармония — это прекрасно. И сотворённый Богом мир тоже прекрасен. Но какова цена этой красоты? Не оказывается ли она слишком высокой? Ведь, следуя той картине, которую рисует Иов, приходится признать, что страдания праведника и благоденствие грабителя — неотъемлемые элементы мировой гармонии.

Надо заметить, что религиозному сознанию такой взгляд был свойствен во все времена. Собственно, и Цофар, утверждая, что Богу виднее, кого, когда и как судить, выражает ту же мысль. В самом деле, если день суда для нечестивца ещё не наступил, если Бог пока медлит, значит, промедление это входит в Его замысел о судьбах мира. Но тогда неизбежно придётся признать, что в них входит и зло, так, что Бог, даже не являясь Сам источником зла, всё же допускает его в Своё творение и даёт ему место в Своём мире. А это разом обесценивает всю праведность и делает бессмысленной жизнь всех праведников. Если пути добра и зла не являются взаимоисключающими, если зло не антипод добра, а его альтернатива, пусть хотя бы временная, праведность становится и невозможной, и ненужной.

Иов, как видно, прекрасно это понимает. Он видит красоту Божия мира не хуже своих друзей, но он не может смириться с тем, что красота эта должна достигаться ценой допущения в мир зла. Если Бог таков, если Он готов мириться со страданиями праведника и с благоденствием грабителей, пусть даже временно, значит, Он не Бог праведников. Конечно, можно было бы, как друзья Иова, уповать на то, что страдания праведника, равно как и торжество нечестивого, — дело временное, но ведь у Бога времени нет, и если зло имеет хоть какой-то смысл для Него, значит, оно оказывается и частью Его вечности тоже. Потому-то и переживает Иов так глубоко это торжество грабителей и посрамление праведника, пускай даже временное. Его время на земле идёт к концу, и он хочет ответа на главный вопрос.

Отвечая Цофару, Иов не может удержаться от весьма едкой иронии. Он притворно восхваляет непревзойдённую мудрость своих друзей. И сам приводит целый набор общих мест из писаний мудрецов, которые так же верны и несомненны, как и те, что привели ему друзья, и так же бесполезны. В мудрости и всемогуществе Бога Иов не сомневается. О чём тут спорить?

Но всё это в глазах Иова обесценивается простым и очевидным фактом: страданием невинного праведника. Иов идёт даже дальше: он готов свидетельствовать о свойственной падшему миру тенденции, фактически о закономерности: праведники в этом мире отнюдь не благоденствуют. А это обесценивает и весь миропорядок в целом. Кому нужен мир, где нет справедливости? Какое он вообще имеет право на существование перед лицом Бога, если только Бог действительно справедливый Судья? А если Божья мудрость допускает существование в мире зла не в качестве наказания грешнику, а просто, так сказать, для баланса в контексте мировой гармонии, то ведь кошмарнее такой мудрости вряд ли что-нибудь может быть для человека.

Потому что в таком случае оказывается, что человек Богу не важнее песчинки. Что можно быть праведником или грешником, что называется, в своё удовольствие, но Богу-то это всё равно. Тут не просто утрата нравственных координат, тут утрата также координат метафизических. Тора всегда ставила человека перед выбором пути. Но путь имеет смысл лишь в том случае, если он проложен Богом для человека. А если все пути прокладывают сами люди, значит, все они одинаковы.

Значит, Богу всё равно, каким путём идёт человек. Значит, все пути одинаково иллюзорны, и настоящего Пути в мире нет. Тогда уже бессмысленна не только праведность, но и сама человеческая жизнь. Вот только, кажется, никто из друзей Иова этого не понимает. Они ведь остаются внутри своей религиозности. Оттуда этой проблемы не видно. А вот перед Иовом, религиозный мир которого рухнул, она уже становится видимой во всей своей полноте и ужасающей ясности.

Иов чувствует себя оскорблённым, он пытается отстоять собственное достоинство, и его сарказм обрушивается на советчиков. Мы привычно называем их «друзьями Иова», хотя пора отметить, что обращаются они с Иовом не по дружески. Также стоит заметить, что если до их прихода Иов был готов с миром в душе сносить любые испытания («неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов 2:10), то после «доброжелательных» увещеваний в сердце Иова крепнет протест против Бога. (Многим благочестивым проповедникам и в наше время не мешало бы задуматься, не они ли своим невежественно- бестактным обращением с людьми отталкивают их от веры?) А ведь друзья не задают Иову вопрос: а как ты сам полагаешь, почему всё это с тобой произошло? Они «знают, как надо», поэтому хотят учить, а не выслушивать.

Между тем друзья могли бы и не говорить Иову о величии и непостижимости Творца, он не только сам знает об этом, но и имеет право напоминать им, что он — тот человек, который взывал к Богу, и которому Он отвечал. У Иова есть опыт богообщения, о наличии же его у друзей не упомянуто. Их правильные слова не соотносятся с внутренним опытом.