Мысли вслух на Деян 21:27-22:30

Обращение апостола Павла  — факт, повлиявший на жизнь миллиардов людей, изменивший судьбы стран и континентов. При этом надо отдавать себе отчет в том, что апостолом язычников стал человек, лично не знавший Иисуса, не пришедший к пустому гробу, не прошедший вместе с другими апостолами через первое освящение огнем Святого Духа. Павел был один из самых ревностных и последовательных преследователей христиан. Помимо его страстной веры и жажды истины, других личных качеств, которые мы открываем для себя, читая его послания, Павел является живым доказательством принципа своего учителя Гамалиила. И по сей день, нет более надежного способа понять, что перед нами – человеческое или вечное. «И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками» (Деян 5:34-39). Считая необходимым преследовать христиан, Павел встретился с Иисусом Воскресшим. Свет ослепил его, голос оглушил, и, поняв, что оказался богопротивником, он покорился Богу, который явил себя униженным и распятым, чтобы привлечь к себе каждого.

Теперь Павел обращается к своим соотечественникам с лестницы римской крепости. Чтобы лучше понять ситуацию, нужно увидеть, настолько невыгодна его позиция. Его, обвиняемого в отречении от Моисеева закона, видят в городе в компании «язычника» Трофима, обвиняют в осквернении Храма (что каралось смертью), и хотят наказать (заметим, что иерусалимские христиане из иудеев даже не упоминаются в этом эпизоде — видимо они не слишком симпатизировали позиции Павла). Но отряд римского центуриона (в глазах иудеев — захватчики, оккупанты) мешают осуществлению этого законного, по их мнению, суда. Они арестовывают Павла, тем самым обеспечивая его безопасность, и позволяют ему обратиться к народу.

Вполне естественно услышать от Павла слово в защиту христианства, описание его встречи со Христом, указание на то, что для иудея законно и праведно верить в Иисуса, поскольку Он — Мессия. Но говорить о помиловании язычников и призвании их к вечной жизни — только не здесь и не в этой ситуации, не с башни гарнизона этих оккупантов! Наверное, в сходной ситуации оказались христиане Советского Союза, которым на оккупированных во время Великой Отечественной войны территориях немцы разрешали открывать разоренные советской властью церкви и нести людям Евангелие — по милости врагов. Павел согласен уважать чувства своего народа, уважать их взгляды, обычаи (как мы видели в предыдущем чтении). Но Павел не может отречься от слов Господа Иисуса, от своего призвания — нести язычникам и врагам своего народа весть о прощении грехов и спасении по вере во Христа.

Какой смысл был в той речи, которую произнёс Павел перед иерусалимской толпой? Вряд ли он мог ожидать сочувственного отклика после всего, что произошло. Ведь перед ним была та же самая толпа, которая только что заклеймила его, как отступника и разрушителя веры. Можно ли было надеяться на обращение хотя бы кого-нибудь из слушавших?

Рассуждая по-человечески, конечно, нет. Но, рассуждая по-человечески, Павлу вообще не стоило возвращаться в Иерусалим. Теперь же ему оставалось лишь завершить своё служение — и завершить его свидетельством. И он рассказывает о себе и о своём пути всё, ничего не утаивая от слушающей его толпы. Может быть, впервые за время своего апостольского служения так подробно и с самого начала.

Оно и понятно: ведь здесь, в Иерусалиме, многие знали его ещё не Павлом и не апостолом, а Шаулем, учеником Гамалиэля. И теперь он рассказывает о том, как стал из Шауля Павлом. Личная духовная биография становится свидетельством. Оно и неудивительно: ведь главное свидетельство христианина — свидетельство о Царстве и о Христе, Который принёс Царство в мир. А такое свидетельство ничего не стоит, если свидетель сам не живёт жизнью Царства и не являет её миру. Но христианами не рождаются.

Никто не приходит в этот мир жителем Царства. Царство Божье, по слову Спасителя, берётся силой, и достичь его можно, лишь приложив к тому соответствующее усилие. Пройдя путь ко Христу и за Христом. Вот об этом пути и рассказывает Павел. О своём пути — ведь только о своём пути и можно рассказать всё. И тогда человек, прошедший путь в Царство и ставший его жителем, делается живым примером пути. Живым свидетельством. Свидетельством, непревзойдённым по своей наглядности и убедительности. Достойным завершением апостольского служения и земного пути христианина.

Самое серьёзное испытание для религиозного человека — это испытание свободой. Притом свободой не только своей, но и чужой. Особенно если речь идёт о ком-то, кого этот религиозный человек воспринимает как «своего». Придя в Иерусалим, Павел сполна испытал на себе гнев «своих», возмутившихся против его свободы. Апостол, разумеется, вовсе не был противником религии как таковой. Он полностью разделял мнение апостольского собора: религия в Церкви допустима, но она не должна быть обязательной и её нельзя никому навязывать. Иерусалимская церковь состояла практически полностью из евреев, а значит, из людей религиозных.

Павел, разумеется, не собирался насаждать в Иерусалиме порядок и практику малоазийских церквей, состоявших в значительной мере из недавних язычников, а значит, из людей светских. Его вовсе не тяготит его собственная религиозная традиция: он без всякого внутреннего протеста совершает положенные очистительные ритуалы, прекрасно ему известные с детства, и приходит в Храм, знакомый с юности, со времени обучения у Гамалиэля. Но оказывается, мало быть религиозным человеком самому, чтобы успокоить религиозное сознание.

Религиозное сознание обладает той цельностью, которая исключает всякую альтернативу. Если человек не принадлежит религии всецело, если она для него — лишь часть жизни, а не вся жизнь, его религиозная совесть не бывает спокойна. Для Павла его религиозность абсолютом не была, но и совесть его не была уже совестью религиозного человека. Он давно уже вышел за рамки своей религии и своей религиозности. Его духовная жизнь была связана с Царством, а не с религией. Религия, разумеется, апостола не пугала, но она не стояла для него на первом месте. И религиозная толпа, собравшаяся на храмовом дворе, это прекрасно почувствовала.

И даже выразила своё чувство устами людей, обвинявших Павла в том, что он призывал других не соблюдать иудейские традиции. Казалось бы, почему те, кого сами евреи считают язычниками, должны были бы соблюдать иудейские традиции? И почему Павел должен был бы им эти традиции навязывать? А он ведь никого никогда не отвращал от иудаизма, он лишь не стремился сделать иудеями всех и каждого, кому проповедовал! Но именно такое поведение для религиозного сознания и есть отступничество.

В мире есть лишь одна истина, в жизни может быть только одна цель, и если проповедник проповедует не мою религию, он неверный. А если он был «нашим» и проповедовал нашу религию, а теперь проповедует что-то другое, значит, он отступник. И тут уже неважно, существовал ли на самом деле тот язычник-эфесец, которого Павел якобы ввёл на двор, где тому нельзя было находиться: если его не было, его надо было выдумать, и его выдумали. Так начинается завершающий этап служения Павла и его земного пути: столкновением с религией, с той самой силой, которую он считал главной угрозой для духовного становления Церкви.

Павел рассказывает историю своего обращения, и до поры до времени толпа слушает его не только спокойно, но и, судя по всему, внимательно. Благодаря тому, что Лука сохранил для нас эту речь, мы имеем важное свидетельство Павла о втором явлении ему Христа, произошедшем во храме. Лука не упоминает об этом явлении в соответствующем месте своего повествования: видимо, сам Павел не часто рассказывал о нём, в отличие от истории обращения на пути в Дамаск. Противники же Павла именно после этой части его рассказа вновь стали вести себя по отношении к нему агрессивно.

Нападающим на Павла трудно принять Христа Господом в силу собственной предвзятости, но не только она застилает им разум и движет их поступками. Невозможно отделаться от впечатления, что у них выработался рефлекс при упоминании определённых слов и имён проявлять нерассуждающую ненависть. С таким явлением все мы не раз сталкивались и, видимо, ещё не раз встретимся. Что ж, жить, не задумываясь над сложными вопросами, до какой-то степени легче. Вот только неизбежным следствием такого выбора становится самооглупление, а затем и саморазрушение.

Идет суд над Павлом. Если кто-то и заинтересован в том, чтобы разобраться хоть в чём-то, то это представители римской власти, тем более, что речь идет о римском гражданине.

У всех остальных интерес был исключительно партийный: не случайно, когда Павел заговорил о том, что его судят за веру в воскресение мёртвых, представители фарисейской партии в Синедрионе тут же оказались на его стороне, не вдаваясь в подробности. Тут именно чисто партийное мышление: своих и чужих определяют по неким вербальным меткам, своего рода маркерам. Для фарисеев такой меткой было выражение «воскресение мёртвых», так что, услышав его, представители фарисейской партии в Синедрионе сразу встали на сторону Павла.

Так вопросы духовной жизни, деградируя до вопросов политических, порождают идеологию, в которой всегда господствует схема и система меток «свой – чужой». А следующий этап духовной деградации — ненависть к тому, кто в твоём собственном воображении или даже в действительности является твоим противником. Как у тех сорока человек, что дали зарок не есть и не пить до тех пор, пока не убьют Павла.

В этом состоянии человек просто не видит возможности сосуществования со своим противником в одном мире, каким бы широким мир ни был. Особенно часто такая ненависть возникает на почве религиозной, хотя её источником могут стать, конечно, и другие идеи помимо религиозных. И тогда политика и идеология порождают нечто ещё более чудовищное — фанатизм. Становясь фанатиком, человек буквально превращается в одержимого, отдавая свою волю во власть некой идеи или задачи, обычно невыполнимой или просто иллюзорной.

Но самому одержимому кажется, что, реши он эту задачу или осуществи идею, и мир станет идеальным, совершенным местом, где не будет ни зла, ни греха. Все прочие состояния богообщение затрудняют, отвлекая человека от Бога, фанатизм же исключает его вовсе. Потому-то и Павлу, и всем остальным было ясно, что говорить с фанатиками не о чем. И тогда представители римской власти предпринимают меры для спасения апостола и увозят его из Иерусалима.

Распря, расколовшая Синедрион после слов Павла, может показаться искусственно спровоцированной им, а сама его речь - хитрым ходом и только. Между тем, у нас нет оснований сомневаться в том, что Павел совершенно искренне называет себя фарисеем, поскольку он не намерен отрекаться от своего происхождения и готов лучшее, что было свойственно фарисеям - твёрдое упование на Господа и знание закона - принести в дар Христу и Церкви.

Да, Христос неоднократно обличал фарисеев и предостерегал учеников от закваски фарисейской, но Он же, указывая на фарисеев, советовал не отвергать уровень их праведности, а превзойти его. Фарисеям многое было дано, поэтому с них и повышенный спрос, и по этой же причине их обступает больше искушений. Свойственная многим из них самоправедность не является монопольной привилегией одной лишь этой категории людей, так что фарисеем в дурном смысле слова может оказаться каждый. А в том, как фарисеи Синедриона взялись заступаться за Павла, можно увидеть не только то, что они взялись защищать "своего", попавшись на его хитрость, но и то, что в их сердцах не всё зачерствело под коркой формального законничества.

Павел с готовностью выполняет просьбу апостолов о выполнении правил очищения, да он и сам не возражает против их соблюдения, но происходит недоразумение. Впрочем, можно ли назвать недоразумением вполне закономерное проявление ненависти? Не было ничего случайного в том, что Павел попался на глаза людям, враждебно настроенным не только по отношению к нему, но и к остальным христианам. К этому времени Павел был уже широко известен, и даже если бы асийские иудеи не приняли его спутников в храме за язычников, то всё равно или они, или ещё кто-нибудь нашли бы, к чему придраться. Те, кем движет предвзятость, способны увидеть неположенное где угодно и когда угодно. А толпа, если в ней пробудить ярость, и вовсе не намерена рассуждать, было бы кого «измочалить».

Павла выручают римляне, и в результате он оказывается в двусмысленном положении, ведь он находится под защитой закона, принесённого оккупантами, а значит, теперь Павлу не избежать обвинений в предательстве. Впрочем, люди, говорящие соотечественникам горькую правду, нередко вынуждены терпеть от них не только поношения, но и обвинения в отсутствии патриотизма, здесь жизненный путь Павла в какой-то мере напоминает судьбу Иеремии. Но проходит время, и если не самим обличаемым землякам, то их детям или же внукам приходится признать, что обличители любили свой народ больше, чем восхвалители.