Мысли вслух на15 Октября 2024

В жизни Павла, особенно во время его апостольского служения, бывало всякое. И преследования, конечно, тоже бывали. Казалось бы, человек, свидетельствующий о Христе, должен быть безусловно и в любой момент готов к любым преследованиям и к смерти. Но вот апостол бежит из города, узнав о том, что его собираются убить.

Значит, всё же, иногда и верному свидетелю Христову можно бежать от своих убийц, даже если они преследуют его в связи с его служением? Получается именно так. Впрочем, странным решение Павла может показаться лишь на первый взгляд, и лишь человеку, одержимому некой идеей. Идеей, которая для него самого важнее жизни.

Но в том-то и дело, что для христианина как раз нет ничего важнее жизни. Или, точнее, Жизни с большой буквы. И свидетельство о Христе и о Царстве как раз и становится свидетельством об этой полноте Жизни. Притом непременно с демонстрацией — иначе свидетельство неубедительно. Бывает, что самым ярким свидетельством становится именно готовность отдать земную жизнь ради полноты жизни Царства. Части ради целого.

Не случайно ведь то слово, которое на русский язык переводят обычно как «мученик», в оригинале (греческом или латинском) означает именно «свидетель». Такая смерть сама по себе становится частью свидетельства, частью служения. Но то убийство, которое грозило Павлу тогда в городе, такой частью стать не могло. И апостол не собирается идти на поводу у тех, кто хочет от него избавиться. Ведь его служение — часть Божьего плана. И завершиться оно должно было тогда, когда этого хочет Бог, а не кучка обезумевших от ненависти убийц.

Слова Спасителя «не судите, и не будете судимы» можно было бы, разумеется, отнести преимущественно или исключительно к отношениям между людьми, и тогда они, быть может, выглядели неким послаблением, а то и потаканием человеческой слабости, как призыв не обращать внимания на чужие грехи с тем, чтобы и на твои собственные грехи другие тоже не обращали внимания.

Собственно, «цивилизованное общество» и «приличное поведение» как раз и предполагают нечто подобное: в таком обществе люди, ведущие себя «прилично», о чужих грехах если и говорят, то, во всяком случае, не открыто и, уж конечно, не в лицо тому, кого считают грешником. Как видно, инстинкт если не духовного, то психологического самосохранения подсказывает каждому, что, живя в доме из стекла, кидаться камнями не стоит.

Но это ли имеет в виду Спаситель? Есть и иное: неосуждение как предельная объективность в подходе к человеческим поступкам. Один из великих учителей Торы, Гиллель, живший приблизительно за два века до прихода Христа, советовал никому не судить ближнего до тех пор, пока судящий не побывает в его (ближнего) положении. На первый взгляд может показаться, что и Иисус призывает к чему-то подобному.

Но есть и различие: ведь Он говорит всё, что говорит, в контексте той жизни Царства, к которой Он призывает Своих последователей. А к этой жизни не готов никто: безгрешных людей, кроме Самого Спасителя, в мире нет. И судить поэтому никому никого не приходится: ведь все в одинаковом положении, каждому нужно, прежде всего, думать о собственном спасении, о своём пути в Царство.

Тут уж не до осуждения чужих грехов. Но и есть и другая сторона того неосуждения, к которому призывает Своих последователей Иисус. Царство каждому достаётся, как незаслуженный дар. Но лишь при условии, что таким же образом, как незаслуженный дар, его получит каждый, кто готов принять. И все попытки выделить достойных окончатся только одним: в число недостойных попадёт сам оценщик. А Иисус не хочет, чтобы ищущие Царства лишились его из-за духовного чистоплюйства. И советует им духовными чистоплюями не быть. Ради их же спасения.

Не в обычае Господа оставлять обличение без наставления и Он говорит сегодня о свете, который дан людям. Он говорит, в сущности, о том, что именно замутненность нашего взора грехом и суетой лишают нас возможности видеть свет и погружают всего человека во мрак. Именно в результате греха знамение Ионы пророка не принимается нами, мы не узнаем голоса Божия в словах Христа, донесенных до нас Евангелием. Господь говорит об этом состоянии человека: «если [око твое] будет худо, то и тело твое будет темно». Напротив, если мы пытаемся освободиться от греха, делаем все, что в наших силах и просим милости и помощи у Бога там, где не хватает наших сил, то у нас есть возможность увидеть Христа, узнать и полюбить Его, и тогда свет Божий осияет нас.

Сегодняшнее чтение позволяет нам лучше понять, какой была проповедь апостолов и первых христиан вообще. Оно представляет собой речь Стефана в Синедрионе, произнесённую в собственную защиту в связи с выдвинутыми против него обвинениям в преступлении против народа, Храма и Торы (Деян. 6 : 11 – 14). Неудивительно, что Стефан начинает свою речь с пространного исторического экскурса, который, по-видимому, должен был прояснить его отношение к Храму и к Торе (ст. 2 – 50). Здесь он напоминает о тесной связи еврейской истории с Откровением и с Торой, указывая на преемственность традиции, связывающей Храм через Соломона и Давида со временами более ранними, традиции, корнями уходящей во времена Моисея и Исхода. Учитывая выдвинутые против Стефана обвинения, такое начало было вполне естественным и логичным. Та же логика требовала, вслед за исторической ретроспективой, касающейся Храма и Торы, перехода к столь хорошо в те времена знакомой каждому теме внутренней Торы и человека, как живого Храма, и Стефан, как видно, уже готов был заговорить именно об этом (ст. 48 – 50). А от разговора о внутренней Торе и о человеке, как о живом Храме, нетрудно было бы перейти и к теме Царства, которая, несомненно, была центральной темой проповеди как апостолов, так и первых христиан вообще. Такая проповедь, вероятно, была вполне в характере Стефана, о котором евангелист говорит как о человеке «мудром» (Деян. 6 : 10), а такой человек, в соответствии с представлениями о мудрости, принятыми в евангельскую эпоху, не мог не быть и хорошим оратором. Несомненно, те обвинения, которые Стефан бросает в лицо слушателям (ст. 51 – 53), не соответствуют его предшествующей речи ни по смыслу, ни по своей обвинительной направленности. Быть может, они были неожиданными даже для самого Стефана. Такое вполне могло случиться, ведь Стефан руководствовался в своих словах не только собственными планами и намерениями, но, в первую очередь, тем откровением, которое получал от Бога. По-видимому, именно прямое вмешательство Божие и прерывает его речь. Но почему так происходит? Ведь речь Стефана в свою защиту, несомненно, переросла бы в проповедь Царства. Возможно, здесь перед нами ситуация сродни той, которая иногда заставляла и Самого Иисуса молчать или не отвечать на заданный вопрос. Бывают ситуации и обстоятельства, когда спрашивающие не желают слышать иного ответа, кроме того, который уже известен им заранее. И тогда обвинение таких недобросовестных вопрошателей становится единственно возможной формой свидетельства. Независимо от того, к каким последствиям такое свидетельство приведёт того, кто на него решился.

Как можно радоваться усилием воли? И всегда ли можно ходить с «американской улыбкой»? Об этом ли говорит апостол Павел? Вряд ли. Эта странная радость, которая дана, в сущности, как заповедь, видимо, связана и со следующей «заповедью» — «непрестанно молитесь». Конечно, существуют традиции постоянной словесной молитвы, как Иисусова молитва в восточной Церкви. Но во времена апостола Павла таких сложившихся традиций не было, а значит, он имеет в виду нечто другое. Что? Наверное, доминанту. Главное, что есть в нашей жизни в данный момент, в каждый момент. И это главное — отношения с Богом, живые отношения с живой Личностью. Помнить о Нём каждый миг — это и есть непрестанная молитва, и такие отношения не могут не быть источником радости.

Кем был евнух из Эфиопии? Вероятно, одним из тех, кого в те времена называли «боящимися Бога»: бывшим язычником, обратившимся к Богу Израиля, но не принявшим иудаизма во всей его полноте. От таких людей не требовали соблюдения всех иудейских религиозных норм и предписаний, но в жизни Синагоги они участвовали. В синагогах они слушали проповедь и молились вместе с евреями, хотя сидели отдельно от них. Соблюдение шаббата и кашрута было для них необязательным, поэтому сидеть за одним столом с евреями во время ритуальных домашних трапез они не могли. И участвовать в жертвоприношении и в жертвенной трапезе с евреями тоже не могли.

В Храме для них выделили специальное место, которое так и называлось: двор язычников. К этим «боящимся Бога» и принадлежал эфиопский евнух. Человек, кстати, высокопоставленный: в те времена в Эфиопии (да и не только там) евнух — ответственная придворная должность. Но ему было важнее другое. Он ждал Мессию. Не случайно то место из Книги Исайи, которое евнух читал по дороге, было именно мессианским пророчеством. Видимо, евнух уже не впервые перечитывал мессианские тексты из пророческих книг, пытаясь понять, чего же ожидать от Мессии ему и таким, как он.

Положение «боящихся Бога» было несколько двусмысленным. От знакомого им языческого, или, вернее, светского мира и соответствующего образа жизни они внутренне отдалились, эта жизнь была им больше неинтересна. Но и в иудаизм они не вошли, оставаясь еврейскому миру во многом чужими. В сущности, они так и остались на его периферии, и нельзя сказать, что Синагога поощряла их дальнейшее движение в соответствующем направлении: к переходу в иудаизм язычников в те времена относились осторожно.

Миссионерская работа Синагоги состояла в том, чтобы заинтересовать язычников и приблизить их к себе, но не больше. И «боящимся Бога» оставалось надеяться лишь на то, что придёт Мессия и всё изменится, в том числе и для них. Но как Он может изменить мир, оставаясь в нём никем? На этот вопрос и отвечает евнуху Филипп, разъясняя соответствующие мессианские тексты пророческих книг. И евнух понимает: то, чего он так ждал, наконец произошло. Мессия пришёл. Ждать больше ничего. Он и не ждёт, и вскоре одним жителем Царства становится больше.