Мысли вслух на4 Января 2025

Богодухновенность (то есть вдохновленность Богом) Писания — одна из основ христианской веры. А раз это вера, то нет смысла искать доказательств того, что это так, потому что в вопросах веры работают не доказательства, а свидетельства. И вот мы читаем такое свидетельство в самой Библии. Ну, разве можно доверять такому свидетельству, когда кто-то что-то хорошее говорит о себе?

Такая ситуация уже была описана в восьмой главе Евангелия от Иоанна (ст. 12-18), когда фарисеи сказали Иисусу, что раз Он Сам свидетельствует о Себе, то Его свидетельство не истинно. Ответ Иисуса переворачивает все обычные представления: не слова, произносимые человеком, говорят о его «качестве», а наоборот, «качество» человека придает вес его свидетельству.

Так и здесь, уровень истинности Библии таков, что это самосвидетельство даже не необходимо, и смысл этого высказывания Павла иной. Нужно сделать ударение на слове «всё». Писание не раздирается на части, одни из которых полезны для научения, другие для обличения и так далее. Нет, Писание цельно, и именно эта цельность соответствует богодухновенности Вести, которую несет Библия, именно эта, нераскладывающаяся на отдельные стихи, Весть и есть Слово Божие.

Слова Христа о невозможности служить двум господам — один из самых ярких образов того выбора, который совершает человек, становясь христианином. Этот выбор не допускает компромиссов и условий. И этот выбор, который должен быть сделан. Нелепо предъявлять Богу претензии, если ты не сделал этого выбора или предпочел служить своему благосостоянию. Это твое, только твое собственное решение. Это удивительное благо для нас, и страшная правда одновременно. Так хочется возложить на Бога ответственность за свое мертвое состояние... Но это твой собственный выбор, который никто, даже Бог, не сделает за тебя. И тем более поразительна милость Сына Божьего, Который умирает за нас всех, независимо ни от чего, «когда мы были еще грешниками», как говорит апостол Павел.

Это удивительные слова, они дают нам надежду и одновременно осуждают нас. Ведь в новое рождение, рождение свыше, мы входим верой в Иисуса Христа. Значит, в нас, верующих в Него, уже пребывает семя Божие, возможно, еще очень маленькое, не больше горчичного, но способное к росту. А отсюда вытекает, что мы не грешим. Но ведь мы же грешим! А кто говорит, что не грешит, тот лжец (см. 1 Ин. 1:8-10). Что — опять противоречие? Нет, как всегда, не противоречие, а парадокс. Настолько, насколько в нас действует Божие присутствие («семя»), настолько мы не грешим, потому что не можем грешить. Настолько, насколько мы его игнорируем, не принимаем в расчет, не даем ему свободы в нас, — настолько мы грешим, потому что не можем не грешить. Итак, есть огромная надежда — мы можем жить вне греха, нам дана такая возможность, но есть и тягчайшее осуждение — потому что мы этой возможностью так мало пользуемся.

В сегодняшнем отрывке можно выделить три эпизода: призвание Левия Алфеева, разговор с учениками фарисеев и Иоанна Крестителя о посте и разговор с фарисеями о соблюдении субботы. Во всех трех эпизодах показан нарастающий конфликт между Иисусом и фарисеями. Фарисеи не могут принять той новизны в отношениях с Богом и людьми, которую им предлагает Христос. В их представлении главное — буква закона. Они осуждают Иисуса за то, что Он общается с мытарями, сборщиками налогов в пользу Рима. Таких людей считали изменниками и большими грешниками. Для благочестивого человека считалось недопустимым сидеть с ними за одним столом. Но для Христа оказывается важным другое — жажда спасения, заставляющая многих мытарей и грешников следовать за Ним. Левий оставляет свое доходное место и тотчас идет за Иисусом.

Непонятно для фарисеев и отношение Иисуса к посту. Пост — аскетическое средство, к которому прибегали аскеты с давних времен в надежде приблизиться к Богу. Но ученики Христа не могут поститься: ведь Тот, к Кому они стремятся, уже с ними. Время поста наступит, когда Христа не будет рядом. Непонимание фарисеев Христос сравнивает с тем, как старая ткань не может быть зашита заплатой из новой, а старые, непрочные мехи для вина не могут удержать вина молодого. Чтобы воспринять те новые отношения, которые предлагает Иисус, нужно обновиться самим.

Так, Христос ставит ветхозаветный закон о субботе не над человеком, но на служение человеку. Для Бога человек важнее. Суббота сама по себе не имеет ценности, но установлена для человека. Христос, Бог, ставший человеком, «Господин субботы» утверждает первенство человека перед буквой закона, заменяя ее отношениями любви и веры.

Каин давно стал символом братоубийства, и обычно люди даже не задумываются над тем, почему всё получилось именно так и за что, собственно, Каин убил Авеля. Оба принесли жертвы, и Господь «призрел на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел». Иначе говоря, Он принял жертву Авеля и не принял жертву Каина. Возникает два вопроса. Первый: чем же Господу не понравилась жертва Каина? Второй: ну не принял и не принял, в чём трагедия-то? Начнём с трагедии. Итак, Господь предпочёл одного из двух братьев. Ему больше понравилась жертва Авеля, Он его больше любит. Реакция Каина — это ревность. И вот теперь проще ответить на первый вопрос — чем Богу не понравилась жертва Каина. Вероятнее всего, он приносил эту жертву уже именно с таким внутренним ощущением — с желанием купить благосклонность Бога. Продолжение, убийство, доказывает, что сердце Каина изначально не было открыто Богу. И поэтому Господь при всём желании не мог бы принять такую жертву — жертву, принесённую не от сердца, а с какой-то своей целью.

Что проку жить в мире, где мудрость приносит не больше блага, чем глупость, где праведность не вознаграждается, а грех не наказывается? И Екклесиаст, наконец, прямо говорит, что в таком мире мёртвые счастливее живых, а ещё лучше тем, кто вообще не рождался и не жил в нём (ст. 1 – 3). Такой, вполне буддийский по существу, вывод появляется не случайно: ведь и основатель буддизма смотрел на жизнь столь пессимистично по тем же причинам, что и Екклесиаст.

В самом деле, если жизнь бессмысленна и несправедлива в принципе, зачем она нужна? И как можно её в таком случае считать благом? Сходная логика приводила людей, живущих в разных концах земли и не знакомых друг с другом, к одинаковым выводам. Пусть даже не каждому выпадает на долю несчастье оказаться во власти попирающего все законы судьи или царя-тирана; но нет в мире человека, который не был бы чем-нибудь занят, а ведь всякая деятельность разобщает людей (ст. 4).

В падшем мире труд из благословения превратился в проклятие; даже если он увенчается успехом, ближние отнюдь этому успеху не порадуются, их реакцией на успех станет не радость, а зависть и вражда. С горечью цитирует Екклесиаст мудрецов, утверждающих, что ленивый глупец, в отличие от мудрого, кончит тем, что будет с голоду есть собственную плоть (ст. 5). Если и так, с грустью добавляет он, то лучше уж иметь меньше и быть бедняком, но жить в мире, чем быть богачом и не иметь ничего, кроме трудов и беспокойства (ст. 6).

Отмечает Екклесиаст и ещё одну беду, которая грозит каждому: одиночество человека перед лицом враждебного ему мира (ст. 7 – 8). И дело не только в том, что одинокому человеку некому оставить плоды своих трудов. Дело ещё и в том, что одиночество для человека ненормально, человек не должен быть один (ст. 9 – 12). А если всё же случается в мире что-то хорошее, то оно быстро проходит и забывается. Екклесиаст приводит в пример историю некоего мудрого юноши, который родился в стране, управляемой, судя по словам автора, неразумным правителем (ст. 13). Мудрому юноше, как видно, удалось не только выйти из тюрьмы на свободу, но и занять престол после смерти прежнего царя (ст. 14). По-видимому, мудрый юноша оказался, в отличие от своего предшественника, хорошим правителем, так что народ приветствовал его правление, которое стало событием в истории той страны, которой он правил (ст. 15). Но и эти золотые времена уйдут в историю, и всё пойдёт по-прежнему, так что потомки не вспомнят о них и не порадуются тому, что радовало их предков (ст. 16). Всё преходяще перед лицом вечности, а вечность обращается к человеку и ко всем его делам самым своим мрачным ликом, ликом неумолимой и неизбежной смерти, уравнивающей всех.