Слова Иоанна о том, что Бог «отрёт всякую слезу», можно понимать в том смысле, что теперь, когда мир полностью преображён и злу в нём нет места, плакать верным уже не о чем: ведь теперь, в полноте Царства, им уже не грозят никакие потери и никакие расставания с теми, кто им близок и дорог. Но здесь всё же, наверное, ещё не вся правда. Ведь любая утопия, даже самая лучезарная и сияющая, любой проект самого замечательного, самого справедливого общества никогда не отвечал на вопрос о том, как быть с теми, кто до торжества этой самой утопии не дожил и не доживёт.
На практике борцы за «светлое будущее» довольно часто оказывались бескорыстными энтузиастами, нередко готовыми отдать не только все силы, но и жизнь на осуществление того, чего им самим при жизни увидеть ни в коем случае не пришлось бы. Но ведь такой энтузиазм как раз и свидетельствует о том, что обладавшие им люди черпали силы и вдохновение отнюдь не из того «светлого будущего», которого ещё не существовало, а из какого-то иного источника.
Когда речь идёт о Царстве, проблема, на первый взгляд, решается всеобщим воскресением: ведь при этом каждый получает возможность приобщиться к Царству, которому был верен по жизни. И всё же: ведь пролитые слёзы обратно не вернуть, что было, то было, прошлое зло остаётся реальным настолько, насколько для нас вообще реально наше прошлое. Как же быть с этим? Ответом тут, как ни странно на первый взгляд, может быть то прощение и освобождение раскаявшегося грешника от любого греха, в том числе и греха, совершённого сознательно, которое в Царстве даётся каждому.
Прежде, до прихода в мир Христа, раскаяться можно было во всяком грехе, а вот очиститься от него, избавиться от последствий совершённого можно было лишь в том случае, если грех не был добровольным, если воля согрешившего не подпитывала духовно греховный поступок. А в ином случае последствия греха довлели над совершившим его человеком на протяжении всей его жизни, да и после смерти совершённое им зло никуда не исчезало, сказываясь порой на тех людях, которые были связаны с грешником, или на потомках как самого согрешившего, так и связанных с ним людей.
Изменить эту ситуацию можно было, лишь пересоздав мир заново. Или привнеся в него Царство, которое своим дыханием в состоянии его преобразить. Но ведь такое преображение, полностью освобождающее от власти любого греха, означает и то, что Христос в силах изменить не только будущее, но и прошлое! Оно и неудивительно: ведь в Царстве, по-видимому, прошлое, настоящее и будущее соотносятся друг с другом не так линейно, как в непреображённом мире.
Но если так, то в день торжества Царства зла не останется не только в его вечном настоящем, но и в том прошлом, где злу ещё было место, пока Царство не раскрылось во всей полноте. Не останется потому, что и самого прошлого не останется: останется лишь та изнанка нового мира, куда вытесняется владевшее миром зло, та внешняя тьма, о которой говорит Спаситель, Иоанну в видении открывающаяся как «яма, наполненная огнём», и вечное настоящее Царства, где не будет места никакому злу, к какому бы времени по меркам прежнего мира оно ни относилось.