Описывая своё положение, равно, как и положение других изгнанников, автор книги прибегает к языку, напоминающему тот, что используется в погребальных плачах (ст. 1 – 20). И самым страшным для него оказывается то, что все происходящие с народом бедствия, на первый взгляд, исходят прямо от Бога; можно подумать, что именно Он, Своей собственной рукой, уничтожает Свой народ. Мир исчезает из сердца верующего не из-за несчастий самих по себе, а из-за того, что эти несчастья заставляют усомниться если не в благости Божией, как таковой, то, по крайней мере, в том, что она когда-нибудь вновь коснётся страдальца (ст. 17 – 20). И всё же надежда остаётся, и основана она на том, что Бог вовсе не рад тем наказаниям, которые падают на головы Его детей (ст. 33). Мы не исчезли благодаря милосердию Яхве, потому, что милость (снисхождение) Его ещё не истощилось, говорит автор книги (ст. 22; в Синодальном переводе милосердие названо «милостью», а снисхождение «милосердием»).
В ситуации, сложившейся после катастрофы 589 г., рассчитывать только и можно было на милосердие Божие: ведь оно предполагало, что Бог готов сделать для Своего народа даже то, чего народ никак не заслуживал из-за своих грехов. В такой ситуации невозможно ничего требовать от Бога, остаётся лишь раскаиваться в своих грехах, сидеть тихо и ждать, когда раскаяние и обращение принесёт свои духовные плоды (ст. 27 – 31). Решающим в духовной жизни оказывается не грех или безгрешность, а надежда на Бога и твёрдая уверенность в том, что альтернативы отношениям с Ним для человека нет (ст. 24 – 26). Это не удивительно: ведь духовная жизнь определяется именно отношениями, отношениями с Богом и с ближними, без таких отношений духовной жизни не может быть в принципе. Что же касается греховности или праведности, то они для падшего человека являются лишь конкретными духовными состояниями, которые могут меняться, так, что грешник, обратившись к Богу и раскаявшись в своём грехе, вполне может перестать быть грешником. А Бог, попускающий бедствие, по Своему милосердию примет такого раскаявшегося грешника уже не как грешника, а как праведника.