О всеобщем воскресении верующие евреи знали задолго до прихода Христа. Они знали, что настанет день Суда, и все, когда-либо жившие на земле, должны будут вернуться к жизни с тем, чтобы встать перед Богом и дать ответ за прожитую ими жизнь. Знали они и о мессианском Царстве, где воскресшие станут соседями тем, кто застанет приход Мессии при жизни: на мессианское Царство во времена Павла смотрели, как на Царство Божие, где земное и небесное соединены, так, что воскресшие, чудесным образом возвращённые Богом к жизни праведники станут в нём соседями тех, кто войдёт туда, не успев умереть.
Но на Мессию в те времена не смотрели, как на носителя Царства. Он был лишь его Царём, а само Царство устанавливалось Богом по Своей воле. Мессия же считался по природе обычным человеком, Которому дано особое призвание — мессианское служение. Мессией не обязательно было родиться, Им можно было стать так же, как другие становились пророками: Бог призывал на служение, и пророк становился тем, кем и должен был стать.
Павел же говорит о другом Мессии, о Том, Кто открылся ему на дамасской дороге. Этот Мессия был не просто Царём установленного Богом Царства, Он Сам нёс это Царство в Себе, нёс с самого рождения, которое тоже было необычным. Мессия, вмещающий в Себе всю полноту Царства, — образ новый, в традиционном иудаизме евангельской эпохи ничего подобного не было.
Образ такого Мессии и такого Царства заставлял иначе посмотреть на знакомые вещи. Царство входило в мир не просто как внешняя сила, как дыхание Бога, изначально чуждое и падшему миру, и падшей человеческой природе. Оно входило в мир через Человека, от каждого из нас отличающегося лишь тем, что Его человечность совершенно свободна от власти греха.
И отношения любви, установившиеся с этим Человеком, открывают полноту Царства каждому из нас, открывают по-человечески, так же, как по-человечески связывают нас с Ним отношения любви. Именно человеческие отношения становятся духовной основой Царства, и Бог входит в них, делая их богочеловеческими. Так жизнь Царства становится нашей жизнью, его история — фактом нашей духовной биографии, а его торжество — нашим спасением.