Слова Павла о спасении, посланном язычникам, воспринимаются иногда, как своего рода духовная революция. Между тем, ничего совсем уж нового или необычного в них нет. О том, что с приходом Мессии Царство будет открыто не только евреям, но и язычникам, которые в это время обратятся к Богу Израиля, пророки говорили не раз. Необычным в данном случае был лишь тот факт, что недавние язычники готовы были принять Мессию, Которого отвергли евреи. С точки зрения общепринятых в те времена в Синагоге представлений, такое казалось почти невероятным: ведь именно евреи принимали Мессию, именно им предстояло решить, кто настоящий Мессия, а тем язычникам, которые интересовались иудаизмом и поклонялись Богу Израиля, оставалось по определению лишь смиренно принять выбор своих старших духовных братьев. На деле же всё получилось совсем не так: Мессию охотнее принимали недавние язычники, чем евреи. И одной из причин этого была как раз свобода язычников от тех религиозных теорий и концепций, которые порой так мешали евреям увидеть в Иисусе Мессию. И Павел не видит никакого нарушения субординации в том, чтобы свидетельствовать язычникам там, где евреи не принимают его свидетельства, или там, где они ещё не определились. И дело тут даже не в приоритетах, не в том, кто должен первым услышать (а слышали, надо заметить, всегда и те, и другие, ведь Павел всегда начинал свою проповедь с местной синагоги), а в том, что никому не дано права закрывать другим дорогу в Царство. Об этом апостол напоминает постоянно в своих посланиях, он всё время говорит о том, что обрезанные (т.е. люди религиозные, иудеи) не должны навязывать свою религиозность людям светским (необрезанным, язычникам). И если бы теперь Павел поставил возможность свидетельства язычникам в зависимость от санкции местной еврейской общины, это означало бы, что он ставит Царство в зависимость от религии. А такого апостол, разумеется, допустить не мог: ведь он прекрасно понимал, что христианство не религия и от религиозности человека оно никак не зависит. И если бы теперь некая часть синагоги, руководствуясь исключительно религиозными соображениями, закрыла бы путь в Царство тем, кто был готов идти, такое положение дел противоречило бы не только всем принципам апостола, но и воле Божией, Который хочет спасти каждого без оглядки на его религиозную принадлежность и на мнение его собратьев по вере касательно выбранного им пути. В сущности, отказаться от проповеди в такой ситуации было бы для апостола равносильно предательству своего свидетельства и тех людей, которые поверили его свидетельству. Неудивительно, что Павел продолжил свою проповедь: ведь для него на первом месте было Царство, а не народ и не религия.
