Размышляя о судьбе своих соплеменников и единоверцев, Павел обращается к пророческой традиции и к ключевой для пророческого мессианизма теме остатка. Он вспоминает времена Илии, которому тоже казалось, что верных в народе Божием, кроме него самого, уже не осталось, но ответ Божий поддержал и приободрил пророка (ст. 2 – 4). И апостол тоже уверен, что остаток в еврейском народе не мог не сохраниться (ст. 5). Конечно, историческая ситуация изменилась, но принцип действия Божия остался прежним: как и во времена Вавилонского плена, Он работает не с большинством Своего народа, которое остаётся глухим к Его призывам, а с меньшинством, готовым услышать (ст. 7 – 10).
Надо заметить, что в те времена вопрос о мессианском остатке вообще обсуждался в синагогальной среде довольно активно. После Вавилонского плена остатком ощущали себя все репатрианты, возвратившиеся на землю отцов, но теперь, по прошествии столетий, вопрос вновь встал с прежней остротой: все ли из тех, кто принадлежит к еврейскому народу, могут считать себя остатком, о котором говорили пророки? На эту роль претендовала как наиболее активная часть Синагоги в лице фарисейского братства, так и некоторые маргинальные общины и движения наподобие ессейского. Для Павла же, как видно, таким остатком была иудео-христианская община, одним из наиболее ярких представителей которой был он сам (ст. 1).
Но сущность остатка, как её понимал Павел, несколько отличалась от традиционных о ней представлений. Как правило, говоря об остатке, в те времена имели в виду людей наиболее религиозно активных и благочестивых. Апостол же, как видно, на первое место ставит не религиозную активность («дела»), а благодать, без которой в Царство не войти (ст. 6). Это неудивительно: ведь, в отличие от фарисеев или ессеев, для которых пришествие Мессии и наступление Царства было ещё делом будущего, Павел говорит об уже пришедшем Мессии и уже наступающем Царстве, в которое можно войти не потому, что его заслужил, а потому, что Спаситель открывает туда дорогу каждому, кто готов довериться Ему.